Она протянула Тамаре ручку. Тамара выхватила ее и поставила свою подпись.

– В трех экземплярах, – сказала Зельда, вынув еще два экземпляра договора.

– Вот. – Тамара бросила контракты на стол. – А сейчас прошу меня извинить, я думаю, Луису пора отвезти меня домой. – Ее голос дрожал от едва сдерживаемой ярости. – Благодарю вас за обед.

Она пошла к двери, изо всех сил стараясь держать себя в руках, и, отворив ее, направилась в гостиную. Симфония Малера звучала громче и трагичнее. Она напомнила Тамаре погребальную службу, невидимые инструменты низкими заунывными голосами отпевали покойника, и лишь одинокое сопрано, плача, возносилось вверх и вновь обрушивалось в пучину беспросветного мрака.

Бракосочетание Тамары, столь пышно рекламируемой восемнадцатилетней находки «ИА» и, если верить газетам, дочери прославленной русской актрисы и знатного князя, перемещенной беженки и несостоявшейся наследницы баснословного состояния, с Луисом Фредериком Зиолко состоялось на съемочной площадке фильма «Вертихвостка» на следующий день после того, как была отснята последняя сцена. Для Тамары свадьба превратилась не столько в церемонию обмена брачными обетами, сколько в зрелище сродни зоопарку. Из нее сделали общенациональный спектакль, некое событие королевского ранга, насколько это позволяла демократия. Это была скорее гражданская, чем церковная церемония, и если в ней и было что-то религиозное, так это помпа и великолепие, которыми были окружены голливудские идолы.

Оскар Скольник как истинный предприниматель, ни на минуту не забывавший о своей выгоде, обеими руками ухватился за возможность нажиться на том, что он счел самым лучшим рекламным трюком, который только можно было придумать. Вложив в церемонию пятьдесят тысяч и сияя, как будто выдавал собственную дочь, он благословил невесту в двенадцатом павильоне среди нетронутых массивных декораций «Вертихвостки», которые по этому случаю были украшены белоснежными цветами стоимостью в пятнадцать тысяч долларов.

Газеты сплетничали, что от Сан-Франциско на севере и до самой границы на юге не осталось ни одного белого цветка. Как и подобает настоящей княжне, Тамара, под непрестанные вспышки, щелканье затворов и жужжание кинокамер, вышла из великолепной, украшенной цветами кареты, запряженной шестеркой белых лошадей – недаром запасники «ИА» были битком набиты различным реквизитом, – в ослепительном кружевном платье с почти семиметровым шлейфом от Жан-Луи и бриллиантовой тиаре, взятой напрокат у Тиффани. Мальчики-пажи в средневековых туниках триумфальными звуками горна возвестили о ее прибытии. Шестнадцать подружек невесты, все – известные голливудские звезды, усыпали ее путь белыми орхидеями.

В качестве «нечто старого» у нее был драгоценный кружевной платок, который ей передала Грета Гарбо, «нечто нового» – подаренное ей Оскаром Скольником короткое жемчужное ожерелье, «взятого напрокат» – тиара от Тиффани, а «нечто голубого» – пояс с резинками – подарок от Мэй Уэст.

Обменивающаяся брачными обетами со своим чрезвычайно красивым мужем-режиссером, который надел ей на палец кольцо с бриллиантом в двадцать карат (также взятое напрокат), с небольшим букетом белых цветов в руках, Тамара мгновенно стала олицетворением совершенной невесты и навеки запечатлелась в сознании народа как видение в белом. Все газеты от одного побережья до другого поместили на первой странице фотографии Луиса, приподнимающего ее вуаль и целующего ее.

ВЕЛИЧЕСТВЕННАЯ КИНОЗВЕЗДА ТАМАРА ВЫХОДИТ ЗАМУЖ ЗА РЕЖИССЕРА.

СТРАНА ПОТРЯСЕНА СВАДЕБНОЙ ЦЕРЕМОНИЕЙ СТОИМОСТЬЮ В ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ. Празднование в Голливуде, в то время как тысячи людей не имеют крыши над головой.

В ГЛАЗАХ РУССКОЙ КНЯЖНЫ СИЯЮТ ЗВЕЗДЫ.

ТАМАРА: Я потеряла страну, но нашла супруга.

ИСТОРИЯ ТАМАРЫ: Звезда, которую называют «Ваша Светлость».

Среди сотен гостей, присутствовавших на церемонии, были как представители голливудской элиты, так и будущие кинозвезды.

Ради такого случая главы конкурирующих студий объявили перемирие и дружески беседовали, поднимая в честь невесты бокалы с фруктовым пуншем. Вместе с ними пришли разодетые в пух и прах продюсеры, режиссеры, известные и будущие звезды. Инга и Джуэл, шмыгая от счастья носами и то и дело поднося к глазам носовые платки, сидели в первом ряду. Зельду Зиолко можно было принять за кого угодно, только не за счастливую, гордую мать жениха. С ее точки зрения, этот брак, заключенный мировым судьей в присутствии сотен звезд и знаменитостей, соперничающих с женихом и невестой в знаках оказываемого им внимания, был насмешкой как над религией, так и над священными брачными обетами. В ее представлении этот обряд должен был совершаться раввином под хупой,[12] с кубком вина, зажженными свечами, криками: «Мазел тов!» и традиционными еврейскими танцами. Как ни льстило ей в глубине души присутствие стольких знаменитостей на свадьбе ее сына, этот рассчитанный на публику спектакль был для нее позором, который пришлось вытерпеть в нехарактерном для нее молчании – так она, по крайней мере, потом говорила в узком кругу знакомых.

Лили Понс, чей дебют состоялся в этом году, спела две арии; выступили также хор и оркестр из тридцати семи музыкантов, а когда стемнело, был устроен фейерверк. В каждой тысячной устрице из восьми тысяч, поданных на стол, оказалось по блестящей жемчужине – в качестве подарка от устроителей свадьбы. Огромная рекламная машина, благодаря которой слова «только что открытая русская княжна Тамара» вошли в обиход еще до начала съемок фильма «Вертихвостка», подняла ее на пьедестал, не дожидаясь монтажа фильма. Уставшая от депрессии публика верила всему. Нищета и отчаяние стали слишком широко распространенным явлением. Люди жаждали хоть мельком увидеть роскошь, и Тамара не разочаровала их. Если роскошь и блеск могли считаться будущим идеалом, Тамара стала его олицетворением.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что, когда два месяца спустя фильм «Вертихвостка» появился на экранах принадлежащих «ИА» кинотеатров, сборы от его демонстрации побили все рекорды, сделав его на тот момент самым кассовым фильмом.

Для Тамары 1930 год стал особенно счастливым. Сбылось столько ее надежд. У нее был красивый муж. Она стала самой известной звездой Голливуда и имела кучу денег. Она была влюблена. Казалось, все это навсегда.

Очень долго так и было. Брак Тамары с Луисом становился все крепче, их занятия любовью доставляли обоим массу наслаждения, и вообще, их жизнь, несмотря на свою неистовость и бешеный темп, казалось, была неуязвима для злых чар. Тамара очутилась в самом центре такого восхитительного, хотя и утомительного вихря, что чувствовала себя как пчелиная матка, вокруг которой беспрестанно жужжит рой. Спрос на нее не уменьшался, и ей это нравилось. Благодаря тому что она в одно мгновение стала знаменитостью, Тамара была нарасхват.

Ежедневно они с Луисом получали столько предложений, что им приходилось буквально просеивать их, отбирая два-три самых выгодных с точки зрения карьеры, а если прибавить к этому более тысячи в неделю писем от поклонников, то станет понятно, почему Тамара была вынуждена нанять секретаря в лице Лорны Николс – вдовы сорока трех лет и внушительной наружности. Лорна нянчилась с Тамарой, охраняя ее покой как свой собственный и умело управляясь с то и дело меняющимися деловыми планами четы Зиолко.

Наряду со съемками, изучением своих героинь, совершенствованием дикции с помощью репетитора и участием в спектаклях в актерской школе при киностудии, заучиванием ролей и немногими, а потому еще более драгоценными часами, проводимыми дома вместе с Луисом, у Тамары было множество обязательств. Она начала понимать, что звезда не может распоряжаться собственной жизнью. Ее жизнь принадлежит капризной, ненасытной публике, чьи аппетиты приходится постоянно утолять. Кинозритель создал ее, и он может с такой же легкостью променять ее на кого-то другого. И Тамара позировала перед репортерами или студийными фотографами, давала бесконечные интервью, посещала кинопремьеры, рекламировала различные товары, возглавляла или участвовала во всевозможных благотворительных акциях – во всем этом водовороте, рассчитанном на то, чтобы удержать ее в центре общественного внимания. Спрос на нее был огромен, и она с радостью удовлетворяла его. Если и жалела о чем-то, так это о том, что подхвативший ее ураган оставлял слишком мало времени, которое она могла провести наедине с Луисом. И все же по-другому не могла. На первом месте для нее были зрители. Ее личная жизнь вынуждена была отойти на второй план. А кроме того, жизнь пчелиной матки опьяняла ее. Она уже упивалась всем этим вниманием.