Так или иначе — а на станции впервые с мая месяца появились люди в черной форме с серыми оплечьями и зазвучала знакомая с детства речь. Мисс Беккер почувствовала, как от этих голосов в ней снова просыпается девчонка третьего сорта, пыль под армейскими сапогами, и нельзя сказать, что это ей понравилось. Теперь она старалась не появляться на улицах без сопровождения альянсовских военных — чтобы у прежних сограждан и мысли не возникло, будто у нее нет защиты. Но имперцы были тихими и вежливыми, не обращали на гражданское население Изерлона ни малейшего внимания — и сгинули после подписания договора, будто и не было.

Безусловно, это был отличный повод для праздника. По крайней мере для Мари. Пилоты же — как мысли читали. Едва исчез за пределами станционного воздушного пространства ярко-красный, игрушечно-нарядный, если б не был таким опасным, флагман Кирхайса, как Поплан провозгласил очередную гулянку все в той же "Дикой рыбе" — под лозунгом "Чтоб их еще сто лет не видать". Но вечеринка вышла скучной: Райнер не пришел. Чем уж были заняты розенриттеры в этот вечер, история не сохранила, но не было ни одного из них, и Мари ушла в общежитие рано, усталая и грустная. Танцевала, а как же — ее никогда не отпускали без нескольких туров вальса, особенно те, кто умел считать до трех. Выяснилось, между прочим, что хорошо танцует тот веснушчатый, имя которого она не могла вспомнить, а спросить было неловко: ведь Поплан его представил еще когда. Так и разговаривала с ним, обходясь обращением на «вы», к концу беседы, впрочем, перешедшим в «ты». Славный парень, и на язык остер, надо будет потом осторожненько выведать, как же его все-таки зовут. А то некрасиво.

Единственное, что было в этой гулянке хорошего — она наконец набралась храбрости и заговорила с другом Олле о своих жизненных перспективах.

— Ты меня принял в 13-й флот, помнишь? — сказала она Оливеру. — Пошутил, теперь отдувайся. Что мне нужно сделать, чтобы меня взяли механиком на корабль?

— И на который из кораблей ты целишься, дитя мое? — Поплан скосил хитрый зеленый глаз.

— На тот, где будешь ты, — без колебаний ответила она. — Ты меня будешь учить летать.

— Чтобы учиться летать, тебе не нужен конкретный корабль. Приходи, у меня тут группа зеленых юнцов, и все хотят стать «спартанцами».

— Я не военнослужащая, меня не пустят.

— Да, это проблема… Вот что. Твои курсы ведь выдают свидетельство о квалификации?

— Обещали.

— Но пока не выдали. Понятно. Сколько тебе еще учиться?

— Выпуск только весной, так что…

— Тогда учись. Как только получишь свой аттестат, приходи — я замолвлю словечко, в отряд механиков 13-го флота тебя всяко зачислят.

Мари вздохнула.

— Я боюсь, что вас снова сорвут что-нибудь завоевывать, и я не успею…

— Вот когда сорвут, тогда и будем трепыхаться. А пока пойдем-ка к ребятам, что-то они заскучали. Эй, Конев, снова серьезен, как боеголовка. Встряхнись. Я привел тебе Мэри, и хоть ты не герой ее романа, это не мешает тебе пригласить ее на танец.

И тут Мари, конечно же, сильно покраснела и невольно окинула зал быстрым взглядом, но нет, герой ее романа не появился. Иван кивнул, подал руку, и она пошла в круг. Ноги двигались машинально, привычно попадая в ритм, а мысли топтались по еще более привычной давно исхоженной вдоль-поперек дорожке. Что ж это такое, я поумнею когда-нибудь?

— Когда-нибудь, — хмыкнул Конев.

Ну вот, она опять думает вслух.

Изерлон. Новый, 797-й

Лимон — в христианстве является знаком верной любви.

Из непроверенных источников

Кружиться в вальсе — к беззаботности; все у вас хорошо, и слава Богу!

Толкование снов онлайн

А назавтра Райнер встретил ее у общежития. В середине дня. Она вернулась с огорода, — в пропотевшей рубашке и запачканном землей комбинезоне, с пятнами грязи на лице, с чернотой под ногтями, — а он стоит. В форменных белых брюках и зеленом кителе с розой на рукаве. Ей хотелось провалиться сквозь мостовую. Он пришел, а она в таком виде!

Райнер понял, что явился невовремя, извинился и уже хотел уйти.

— Подожди, — торопливо сказала она. — Я сейчас, только переоденусь.

У нее было полчаса на все про все, но она вычеркнула из обычного списка дел обед и уложилась в десять минут. Выскочила, бледная, испуганная — вдруг не дождался? Но он стоял возле подъезда и от нечего делать изучал кадку с чахлым лимонным деревом, гордость коменданта общежития. Тот буквально трясся над своим лимоном и никому не позволял даже близко подойти, но с розенриттером связываться побоялся, только нервно топтался у окна в вестибюле, не сводя глаз с опасного гостя и драгоценного деревца.

Мари встала рядом.

— Это что за растение? — спросил Райнер.

— Лимон, — ответила она.

— Ух ты, — восхитился он. — И плоды бывают?

— Да, только не дозревают.

— Осыпаются?

— Нет, обрывают. Кто быстрее — комендант или жильцы. Последний раз победили жильцы, комендант опоздал. А мы пили чай с ворованым лимоном два дня. Тоооненько так нарезали, чтобы всем хватило. — Помолчала и решилась: — Ты пришел поговорить о фруктовых деревьях?

— Нет, — ответил он, и она не поверила своим ушам, когда он продолжил: — Я пришел повидаться с тобой, а то вчера не смог вырваться в "Дикую рыбу" — генерал гонял нас в хвост и гриву, обленились, говорит, и я с вами, пахать, пахать и пахать… Ну и пахали. Тебе в мастерскую? Пойдем, провожу.

Они шли медленно-медленно, потому что идти было пять минут, а у них были все двадцать. И не разговаривали — не знали, что сказать. Просто брели в молчании, думая каждый о своем — по крайней мере она судорожно искала тему для разговора и все не находила, а уж что было на уме у него, кто знает. Наконец она остановилась и произнесла с отчаянием в голосе:

— Ну давай я тебе про лимоны расскажу, что ли.

— Зачем? — опешил он.

— Затем, что я не знаю, о чем говорить, и ты молчишь.

Он засмеялся.

— Мне интереснее было бы услышать про Мэри-Сью Беккер, но, боюсь, мы уже пришли.

Она оглянулась по сторонам — и действительно.

— А я очень хотела бы послушать о Райнере Блюмхарте, — ответила она. — Только мне пора.

И тогда он спросил, какие у нее планы на вечер.

Планы на вечер! Да если в его планы на вечер входит она, ее планы немедленно будут перекроены… тем более что их и нет.

И был вечер, и была лавочка в сквере, и краткое изложение истории семейства Блюмхарт — от момента выезда за пределы Рейха, и еще более краткое изложение истории семейства Шлезинг, с купюрами в биографии лично Марии Сюзанны, тем более что он все равно знал о ней самое худшее. И был неловкий осторожный поцелуй, и ее голова у него на плече, и шепот: "Скажи, я правда тебе нравлюсь? Честно?" — "Честно. Ты чудесная девушка. Хочешь, поклянусь?" — "Глупый, лучше поцелуй еще".

И между прочим, ничего лишнего он себе не позволил. Хотя, пожалуй, она не стала бы возражать.

Новый год на Изерлоне воистину был новым: демократическое празднование. Бывшие граждане империи привыкли к жесткому разделению по сословиям. В прежние времена высшие армейские чины, они же и самые знатные персоны, пировали отдельно, в чопорной роскоши, офицерство помельче — отдельно, рядовые — сами по себе, гражданские — сами по себе. Конечно, веселый квартал гремел музыкой и сиял иллюминацией, и даже искусственный снег украшал подоконники самых богатых домов, но в праздники, как и в будни, офицерство приходило к горожанам — и никак иначе.

А демократы пригласили горожан к офицерам. Большой зал собраний, прежде видавший лишь выстроенных четкими рядами военных, по стойке смирно выслушивавших приказы командования, с недоумением взирал на бурлящую неуправляемую толпу, половину которой составляли штатские. Разумеется, все население крепости никак не могло сюда поместиться — да и не пыталось, — но военные пригласили кого хотели, невзирая на чины и звания, и Мари, державшаяся поближе к друзьям-пилотам, оглядывалась по сторонам, то и дело натыкаясь на знакомые лица. Вон булочник герр Майзель со своей фрау и двумя дочками-подростками, вон девчонки из бывшего "Серебряного орла", переименованного (опять патриотически!) в "Золотую звезду", — кокетничают напропалую с бригадным генералом фон Шёнкопфом, вон ребята из мастерской, и мастер Горовиц тут, хромает, окидывая орлиным взором клубящуюся толпу. Тони и Джейк заметили ее, протолкались, поздоровались с пилотами, уважительно косясь на погоны — и посторонились, давая дорогу стайке молодежи в форме. Эти тоже явились засвидетельствовать почтение Олле и Ванье.