Они вместе покинули комнату.

Гидеон чувствовал себя обескураженным и даже негодовал на самого себя за очевидную беспомощность. Он, не переставая, задавал себе одни и те же вопросы: почему похитили трех младенцев, родители которых даже не были знакомы друг с другом… Во всяком случае, было очевидно, что все три преступления совершены одним и тем же лицом, и Гидеону претило объяснять их самым легким способом — сумасшествием злоумышленника.

Ведь должен же быть мотив. Теперь, когда Гидеон предложил обдумать эту мысль, Врэгг и Смит пораскинут мозгами и, глядишь, разродятся какой-нибудь гениальной идеей. Во всяком случае одно лишь присутствие Гидеона их уже, несомненно, подхлестнуло. Они примутся за поиски от души, со всем усердием, тем более учитывая конкуренцию между подразделениями. Это может дать неплохие результаты. Соперничество никогда ещё никому не мешало. Нет, все же Гидеон не зря потратил время, приехав сюда: у него появилась возможность вновь насладиться тем, что больше всего радовало его, было настоящим бальзамом для души — увидеть, как слаженно работает полиция.

Где-то через полчаса во всем секторе трех похищений сотни полицейских и инспекторов начнут стучаться во все двери и расспрашивать всех соседей. Юный любитель мотоциклов, может быть, дал хорошую наводку. Гидеон очень пространно объяснил молодому Мэттью блага, которые несет с собой образование, но совершенно забыл рассказать ему про добросовестность полицейского, о его старательности и кропотливости в работе и, наконец, о чистом везении…

Он вышел на улицу, перешел дорогу и стал смотреть на толпу зевак, полицейские машины, туман, слабый ореол вокруг уличных фонарей… И вдруг неожиданно весь этот шум и гам перекрыл четкий и ясный голос:

— Эй, братишка, ты слыхал? Похоже, малыша-то уже нашли, но мертвого!

Когда он уловил эту случайно брошенную фразу, Гидеон все ещё находился на пороге дома Фрэзеров. И не успел он сделать и десяти шагов, как обнаружил, что те же слова уже раздаются отовсюду, повторяются из уст в уста, передаются на все лады — где шепотом, где криком. Они порхали от зеваки к любопытствующему, перескакивали от одной кучки к другой, подобно тому, как в толпе подхватывают возгласы "Ура!" и "Да здравствует!", которые вьются в ней змейкой, отмечая прохождение какой-нибудь знаменитости. Первым порывом Гидеона было отмахнуться от этой фразы, как от назойливой мухи; но положение обязывало не принимать сходу, но и не отвергать чохом, что бы то ни было. Надлежало проверить и докопаться до сути малейшей подобной сплетни. Наткнувшись на инспектора Рэзена, он хмуро спросил:

— Это что, правда? Уже нашли труп ребенка?

— Лично я не в курсе, сэр, — ответил Рэзен, бросая презрительный взгляд на толпу. — Если хотите знать мое мнение, то все они извращены, эти люди. Гиены, так даже будет точнее.

— Проверьте эти сведения, пожалуйста.

— Есть!

Инспектор тут же созвал своих людей и приказал расспросить полицейских, которые работали, задавая вопросы в толпе. Спустя несколько минут Гидеон облегченно вздохнул. Это был всего лишь слух, причину возникновения которого обнаружили быстро: просто некий мужчина в толпе бросил: "до чего было бы ужасно — вдруг найти ребенка, а он уже мертв". А дальше пошло-поехало, как при игре в испорченный телефон.

Но этот слушок сильно подпортил настроение Гидеону, и он вошел в дом 27 на Хардл-стрит хмурым и обескураженным. Фотографы и дактилоскописты уже закончили свою работу, а женщина на кухне стихла.

Теперь Гидеон знал, что может позволить себе уйти. Он приехал сюда, чтобы проследить за началом операции и подхлестнуть своих коллег. После выполнения этой задачи нужды оставаться в этом доме больше не было. И все же он колебался и некоторое время провел в коридоре, мощный и массивный, под перекрестным огнем любопытным взглядов ряда инспекторов, гадавших, что же он собирается предпринять.

На кухне, дверь в которую была приоткрыта, стояли Харрис и его сосед Фрэзер. Один из них, наверняка Харрис, что-то лепетал отчаявшимся и полным тревоги голосом. Гидеон шагнул вперед.

— Вы можете утверждать все, что угодно, — встретил его истеричный женский голос. — Если моего малыша не найдут, я предпочитаю покончить с жизнью. После всего этого не стоит её и продолжать.

Гидеон повернулся в сторону одного из своих подчиненных.

— Кто-нибудь подумал вызвать доктора?

— Насколько я знаю, нет, сэр.

— Тогда сделайте это, пожалуйста. Но сначала узнайте адрес личного врача Харрисов.

— Хорошо, сэр.

Раздался другой женский голос:

— Мэй, дорогая, я вас уверяю, не стоит так говорить. И к тому же…

— Если они не найдут моего ребенка, я убью себя, — упорно повторяла мать. — Я ни за что не должна была оставлять его одного. Ни за что. Это моя вина. И ничья более. Только я и несу за это ответственность. Фред ведь не хотел идти. Нет, Фред, замолчи. Это я настояла. Ты в это время читал и никуда не хотел выходить, так что сам видишь… И все это из-за какой-то несчастной телевизионной программы! Из-за неё я рисковала жизнью своего ребенка. Все это случилось из-за меня…

Гидеон толкнул дверь.

Его внушительных размеров фигура заполнила весь проем, и все, находившиеся в кухне, разом повернулись в его направлении и уставились на Гидеона — суховатая женщина, со слегка вьющимися волосами, другая, брюнетка, с неестественно блестевшими глазами и лицом, напоминавшим гипсовую маску, её муж, державшийся позади супруги, и муж соседки, стоявший у окна…

— Миссис Харрис? — мягко спросил он.

— Неужели вы… — начал Харрис и тон, каким были произнесены эти слова, буквально преобразил его жену. Тут же, стремительно вскочив, она бросилась к Гидеону. Инспектор вздрогнул и понял, что совершил непростительную ошибку: он подал раздавленным горем родителям ничем не обоснованную надежду. Женщина лихорадочно вцепилась в его руку. И Гидеон безоговорочно проклял себя за то, что вообще открыл эту дверь.

— Я просто пришел вам сказать, мистер Харрис, что в данный момент сотни полицейских приступают к розыску вашего малыша, и что мы сделаем все от нас зависящее, чтобы его найти.

Он хотел поддержать и успокоить миссис Харрис, но получилось совсем наоборот. Она как-то сразу сморщилась, ещё глубже уйдя в свое несчастье, её руки мелко дрожали. Она повернулась к мужу, который, сжав её в своих объятьях, умоляюще взглянул на Гидеона, будто просил его побыстрее уйти, пока он не причинил им ещё большей боли.

Пытаться. Вот все, что может сделать человек.

В каких-нибудь пятистах метрах отсюда ещё две семьи, попав в точно такую же беду, были ввергнуты в глубочайшее отчаяние.

Стали появляться и некоторые улики. На натертом паркете под приоткрытым окном каких-либо следов не обнаружили. Значит, похититель вошел через дверь, пользуясь, вероятней всего, ключом, висевшим за почтовым ящиком. Злоумышленник должен был знать, что он находится именно там, но об этом было известно всем соседям. Следовательно, придется долго допрашивать и расспрашивать жителей улицы, друзей и знакомых Харрисов.

Вилли Смит, сделав шаг вперед, несколько смущенно, как извиняясь, выдвинул предложение.

— случаем, не может ли это быть кто-нибудь из тех, кто потерял ребенка, а теперь пытается обрести его вновь? Мне пришло на ум дело Постливейт, помните? Это та женщина, у которой умер ребенок — разумеется, естественной смертью — и которая никак не хотела в это поверить. Она похищала детей из колясок просто так, наугад, бродя по городу, и когда, наконец, её взяли с поличным, она клялась, что это — её собственный ребенок. Разве в не помните? — настаивал Смит, натолкнувшись на молчание Гидеона. — Это было лет шесть или семь назад и…

— Да, да, отлично помню это дело. Просто я думал, есть ли в этом какое-нибудь рациональное зерно для нас. Разберитесь с этим, Вилли. Просмотрите журналы регистрации актов гражданского состояния, при этом обратите особое внимание, не умер ли недавно ребенок у кого-нибудь из соседей Харрисов. Вся загвоздка в том, что я не очень хорошо представляю себе в этой роли мужчину… Мать да, это бы меня не так удивило.