– Нина, что вы сейчас читаете?

– Очень много.

– А что именно?

– Экспрессионистов.

– Насколько я знаю, это агрессивный индивидуализм плюс реакционный формализм и мистицизм. А как вам нравятся импрессионисты?

– Пошли бы вы к черту с вашими экзаменами! – с досадой сказала Нина.

Охотник за гомо совьетикус подумал, что в связи с разницей в служебном положении на Нину, может быть, давят какие-нибудь тормозящие моменты или условные рефлексы. Чтобы успокоить ее, он осторожно заметил:

– Нина, мне кажется, что вы все время чего-то боитесь.

– А как же мне не бояться? Мне уже десять предложений делали. Но я всем отказала. И вы ко мне лучше не подкатывайтесь…

– Почему? – полюбопытствовал Борис.

– Вам же лучше будет, – честно ответила Нина. Она повернула назад, по направлению к дому, и резко ускорила шаг. Охотник за гомо совьетикус шагал за ней и насвистывал маршевую песенку:

Р-раз, два, горе не беда, Что же ты, соловушко, невесело поешь?

Чтобы поближе познакомиться со вторым героем своего романа, Сосей Гильрудом, Борис иногда заводил с ним дружеские разговоры. Ведь чародей Сося должен играть у него роль честного друга, партджентльмена нового типа. Новый друг тонко улыбнулся:

– Ну как там дела с невестой?

– Очень милая девица, – сказал охотник за гомо совьетикус. – Только с ней трудно найти общий язык.

– Все люди разные, – многозначительно пожевал губами Сося. – Нужно только знать, к кому с какого конца подходить.

Но с какого конца нужно подходить к Нине – этого он не сказал.

Злые язычки, которые называли радио «Свобода» мусорной кучей, никак не могла решить, кто же на этой мусорной куче играет роль белладонны. Одни говорили, что белладонна – это Нина Миллер, так как она красивее и поэтому опаснее. Другие считали, что это ее подруга Лиза Чернова, так как она хитрее и подлее. А Третьи уверяли, что обе они – два сапога пара.

Но были, конечно, и добрые язычки. Так, неохристианнн Серафим Аллилуев, глядя на Нину с Лизой, сравнивал их с ангелами небесными. И тоскливо облизывался вслед этим ангелам.

Лиза Чернова хвасталась, что она ведет свое происхождение от знаменитого философа Бердяева, которого одни называли богоискателем, а другие чертоискателем. Чтобы разрешить этот спор, Ленин в 1922 году выслал Бердяева и всех его чертоискателей к чертовой матери за границу. В числе этих выкидышей революции были и родители Лизы.

Бердяев любил философствовать о союзе сатаны и антихриста, где потом будет какое-то царство князя мира сего. А от своих родителей, которые были страстными бердяевцами, Лиза слышала, что тайна этого загадочного союза проста, как соленый огурец: в простейшей форме это просто смешанные браки с евреями. Потому-то и сам Бердяев был женат на еврейке Л. Ю. Рапп.

Хотя Лизина мама и была замужем за евреем-выкрестом, который из Шварца стал Черновым, но в глубине души она, как шикса, была немножко антисемитка и шипела, что русскую революцию сделали евреи, в результате чего они и очутились за границей, у разбитого корыта. Тогда папа-семит оправдывался, что среди революционеров были и русские:

Керенский, Ленин, Плеханов, Бухарин, Чичерин, Луначарский и так далее.

– Что? – шипела мама-антисемитка. Керенский – полуеврей! Ленин – полуеврей! А Плеханов, учитель Ленина, был женат на еврейке Розе Марковне. Жена Бухарина – Эсфирь Гуревич. Наркоминдела Чичерина выдавали за столбового дворянина. Но мать Чичерина была-то еврейкой, и, кроме того, этот педераст был женат на еврейке. Не дворянин, а дворняжка-полукровка! А наркомпрос Луначарский был женат на еврейке Розенель!

В ответ папа-семит смущенно бормотал про таких русских, как Молотов, Ворошилов, Андреев и Хрущев. А Сталин, мол, грузин.

– Да, но какие это русские? – шипела шикса-антисемит-ка. – Жена наркома Молотова – еврейка Перлеман-Жемчужина. Жена наркома Ворошилова – еврейка Екатерина Давидовна. Жена наркома Андреева – Дора Моисеевна Хазан. У Хрущева первая жена тоже еврейка – Горская, и все его дети перемешались с евреями. И у Сталина все дети тоже перемешались с евреями. Они-то князья мира сего. А мы что от этого имеем? Сидим, как изгои, в эмиграции!

Так или иначе, но, глядя на все это, Бердяев и разработал свою философию о союзе сатаны и антихриста. Потому-то полуеврейка Лиза Чернова и говорила, что она ведет свое происхождение от Бердяева.

Родилась Лиза в мансарде под крышами Парижа. Но после окончания второй мировой войны Бердяев заявил, что сталинские концлагеря – это чепуха, это просто, мол, свобода нового типа. Поэтому Лизины родители-бердяевцы решили вернуться в Советский Союз. Они взяли маленькую Лизу за руки, сели на пароход с лозунгом «Родина ждет!» и поехали.

Однако по прибытии в Одессу бывшим бердяевцам сообщили, что им придется пройти маленький карантинчик, чтобы не занести в СССР какой-нибудь заразы. В этом карантинчике, в бывших бараках для немецких военнопленных, где над воротами висел лозунг «Добро пожаловать!», бердяевцы провели несколько лет, проклиная Бердяева и его свободу нового типа.

За это время маленькая Лиза подросла и превратилась в немножко анемичную блондинку, но с достаточно соблазнительными формами и маленькими, как у мышки, зубками и глазками. Чтобы идти в ногу со временем, она поступила в комсомол. Заработали колесики какой-то машины, и вскоре Лиза получила соответствующую политнагрузку.

Когда в Одессу заходили французские пароходы, Лиза должна была заводить знакомства с моряками и разыгрывать из себя девицу легкого поведения, но с железобетонной коммунистической моралью. Помимо тех дел, которые интересуют матросов, она ругала Францию и расхваливала советскую власть. По-советски это называется можно-герл КГБ.

Как-то один бывалый морячок спросил:

– А у тебя желтый билет есть?

Лиза не поняла, что это такое, и с гордостью показала свой комсомольской билет. Чтобы проверить дату последнего медицинского осмотра, опытный французик заглянул в графу членских взносов. Потом он посмотрел на красный номер билета:

– А это что такое?

– Это значит, что нас шестнадцать миллионов, – похвасталась Лиза.

– Шестнадцать миллионов проституток? – поразился французик. – Этак вы даже Францию перегнали!

Но не хлебом единым жив человек, и поэтому Лизу всегда тянуло к большему. Туда, где можно людей посмотреть и себя показать. Ей страшно хотелось взмахнуть крыльями и полететь в Москву, где так много всяких возможностей, о которых она так часто слышала под крышами Парижа.

После смерти Сталина что-то переменилась. Опять, как в сказке, заработали колесики какой-то машины – и Лиза полетела в Москву. Как заморская ласточка, она приземлилась на радио «Свобода», где ценили иностранный опыт и знание языков. Кроме того, ей помогли хорошие характеристики о ее политработе среди французских моряков.

Вокруг Лизы сразу пошла слава, что она не простая, а заграничная, да еще настоящая французская. Остап Оглоедов сразу решил:

– Так ее и назовем – французская Лиза.

Вскоре французская Лиза подружилась с Ниной и даже вступила с ней в соцсоревнование. Нина стучала на машинке в одной комнате, а Лиза старалась перестучать ее из другой комнаты. После работы Нина ходила на курсы рисования. Чтобы не отставать, Лиза тоже записалась на эти курсы, и они бегали туда вдвоем.

Подруги-соперницы ревниво следили друг за другом. Стоило кому-нибудь заговорить с Лизой, как Нина стрелой вылетала из своей комнаты и ввязывалась в разговор. Достаточно было кому-нибудь подойти к Нине, как рядом, словно из-под земли, появлялась Лиза. Так они и бегали друг за дружкой, как веселые козочки.

Молодые девушки, да еще в новой обстановке, любят произвести впечатление и ради этого готовы даже немножко прихвастнуть. Своими туалетами французская Лиза похвастаться не могла. Приехала она в паршивеньком пальтишке на рыбьем меху, сшитом из одеяла искусственной шерсти. Кроме того, химическое пальтишко явно просилось в химчистку.