Все, кто был в комнате, последовали его примеру. Штайнер стоял, как бы погрузившись в себя, а затем кивнул:

– Быть по сему. Я правильно расслышал, что кто-то говорил о виски «Белая лошадь»?

Все бросились к бару, а Альтманн заиграл песенку «Мы идем на Англию». Кто-то бросил в него пилотку, а Штайнер сказал:

– Брось играть эту старую ерунду. Давай послушаем то, что стоит слушать.

Дверь отворилась, и вошла Ильзе Нойхофф:

– Можно мне теперь войти?

Вся группа взревела. В мгновение Ильзе подняли и посадили на стойку.

– Песню! – потребовали все хором.

– Ладно, – смеясь, сказала она. – Что вам спеть?

Штайнер успел сказать раньше всех резким, твердым голосом:

– Все пошло вверх тормашками.

Наступила внезапная тишина. Ильзе посмотрела на Штайнера, и лицо ее побледнело.

– Вы уверены?

– Очень подходяще, – сказал он. – Поверьте мне.

Ханс Альтманн заиграл, вложив в первые аккорды всю душу, а Ильзе медленно прошлась взад и вперёд по стойке, уперев руки в боки. Она пела странную меланхоличную песню, известную всем, кто участвовал в Зимней кампании:

– Что мы здесь делаем? Для чего это все? Все пошло вверх тормашками.

На глазах у нее были слезы. Она широко развела руки, как будто хотела всех обнять. И вдруг все запели, медленно, низкими голосами, глядя на нее. Штайнер, Риттер, все, даже Радл.

Девлин растерянно переводил взгляд с одного лица на другое, затем повернулся, открыл дверь и выбежал из бара.

– Я сошел с ума или они? – прошептал он.

Терраса была затемнена. Радл и Штайнер вышли выкурить сигару после обеда, а больше для того, чтобы оказаться наедине. Сквозь толстые шторы на стеклянных дверях они слышали голос Девлина и веселый смех Ильзе Нойхофф и ее мужа.

– Человек с большим шармом, – сказал Штайнер.

Радл кивнул:

– У него есть и другие качества. Очень многие, подобные ему, много лет назад с благодарностью покинули бы Ирландию. После того как я вас оставил сегодня днем, у вас была взаимообогащающая беседа, как я понимаю.

– Думаю, было бы правильнее сказать, что мы понимаем друг друга, – сказал Штайнер. – Вместе мы очень внимательно посмотрели карту. Огромной помощью будет посылка вперед Девлина, поверьте мне.

– Что еще мне следует знать?

– Да, молодой Вернер Бригель бывал в тех местах.

– Бригель? – спросил Радл. – Кто это?

– Унтер-офицер. Двадцать один год. Три года службы. Родом из местечка на Балтийском море, которое называется Барт. Говорит, что береговая полоса там сильно похожа на Норфолк. Огромные безлюдные песчаные пляжи и масса птиц.

– Птиц? – переспросил Радл.

Штайнер улыбнулся в темноте:

– Я не сказал вам, что птицы – это страсть в жизни молодого Вернера. Однажды под Ленинградом нас от нападения партизан спасла огромная стая скворцов, которую они вспугнули. Мы с Вернером оказались в простреливаемом месте и лежали, уткнувшись лицом в грязь. Полчаса он рассказывал мне во всех подробностях, как скворцы перелетают на зиму в Англию.

– Захватывающе, – с иронией заметил Радл.

– Можете смеяться, но для нас мерзкие тридцать минут прошли довольно быстро. Кстати, именно эта страсть заставила его поехать с отцом в Северный Норфолк в 1937 г. Там, по-видимому, все побережье славится птицами.

– Ну, ладно, – сказал Радл. – Каждый сходит с ума по-своему. А как насчет вопроса, кто говорит по-английски? Вы с этим разобрались?

– Лейтенант Нойманн, унтер-офицер Альтманн и юный Бригель говорят по-английски хорошо, но, конечно, с акцентом. Брандт и Клугл на ломаном языке. Достаточно, чтобы столковаться. Между прочим, подростком Брандт работал матросом на грузовых судах на линии Гамбург – Гулль.

Радл кивнул:

– Могло быть и хуже. Скажите, а Нойхофф вообще не расспрашивал вас?

– Нет, но ясно, что ему очень любопытно. А бедная Ильзе просто вне себя от беспокойства. Мне придется убедить ее не поднимать разговора обо всем этом с Риббентропом в непродуманной попытке спасти меня, сама не зная от чего.

– Хорошо, – сказал Радл. – Вы сидите тихо и ждите. Через неделю – дней десять вы получите приказ о передислокации. Все будет зависеть от того, как скоро я найду подходящую базу в Голландии. Как вы знаете, Девлин, по всей вероятности, отправится примерно через неделю. А теперь, думаю, нам надо вернуться в дом.

Штайнер дотронулся до его руки:

– А мой отец?

Радл сказал:

– Было бы нечестно с моей стороны заставить вас верить, что у меня в этом вопросе есть хоть какое-нибудь влияние. Дело ведет лично Гиммлер. Все, что я могу сделать – а сделаю я это обязательно, – это рассказать ему, как охотно вы идете на эту операцию.

– И вы честно думаете, что этого будет достаточно?

– А вы?

Смех Штайнера был совсем невеселым.

– У него нет такого понятия, как честь.

Замечание это звучало на удивление старомодно, и Радл был заинтригован.

– А у вас? – спросил он. – У вас есть?

– Возможно, и нет. Возможно, это слишком громкое слово, чтобы выразить то, что я имею в виду. Просто – держать данное слово, не бросать друзей в беде. Все это вместе и составляет честь?

– Не знаю, друг мой, – ответил Радл. – Могу с уверенностью сказать только одно – вы слишком хороши для мира рейхсфюрера, поверьте. – Он обнял Штайнера за плечи. – А теперь нам действительно лучше вернуться.

Ильзе, полковник Нойхофф и Девлин сидели за круглым столиком у камина, и она раскладывала пасьянс.

– Ну-ну, удивите меня, – сказал Девлин.

– Вы хотите сказать, что не верите в бога, мистер Девлин? – спросила Ильзе.

– Такой приличный католик, как я? Гордый продукт всего самого лучшего, что могли вложить иезуиты, фрау Нойхофф? – Он усмехнулся. – Что вы теперь скажете?

– Что вы в высшей степени суеверный человек, мистер Девлин. – Улыбка сползла с ее лица. – Видите ли, – продолжала Ильзе, – у меня очень высокая чувствительность. Карты не важны. Они просто орудие.

– Тогда продолжайте.

– Очень хорошо, ваше будущее на одной карте. Седьмой по счету.

Она быстро отсчитала карты и перевернула седьмую. Это был скелет с косой, и карта лежала вверх ногами.

– Веселенькая карта, верно? – Девлин старался, чтобы его голос звучал беспечно, но это ему явно не удавалось.

– Да, смерть, – сказала она, – но вверх ногами она значит совсем не то, что вы воображаете. – Она полминуты глядела на карту, затем быстро сказала: – Вы проживете долго, мистер Девлин. Вскоре у вас будет длительный период бездействия, даже застоя, а в последние годы жизни – революция, возможно, убийство, – Ильзе спокойно посмотрела на него. – Это вас удовлетворяет?

– Долгая жизнь – да, – весело ответил Девлин. – А насчет остального – рискну.

– Можно и мне принять участие, фрау Нойхофф? – спросил Радл.

– Если хотите.

Она сосчитала карты. На этот раз седьмой была перевернутая звезда. Ильзе долго смотрела на нее:

– У вас плохо со здоровьем, господин полковник.

– Правда, – согласился Радл.

Она подняла голову и просто сказала:

– Думаю, вы знаете, что здесь?

– Спасибо, думаю, знаю. – Радл спокойно улыбнулся.

Возникло небольшое замешательство, как будто внезапно пробежал холодок, и Штайнер сказал:

– Ладно, Ильзе, а мне?

Она было потянулась к картам, чтобы их собрать.

– Нет, не сейчас, Курт, думаю, на один вечер достаточно.

– Чепуха, – сказал он. – Я настаиваю. – Он собрал карты. – Вот, передаю вам колоду левой рукой, правильно?

С явным нежеланием она взяла колоду, посмотрела на Штайнера с немой просьбой, затем начала отсчет. Быстро перевернула седьмую карту, взглянула на нее и положила обратно в колоду.

– Вам и в картах везет, похоже, Курт. Вам выпала сила. Значительное состояние, триумф в жизненных передрягах, неожиданный успех. – Ильзе широко улыбнулась: – А теперь, извините, джентльмены, я пойду займусь кофе, – и вышла из комнаты.