Узнав, что имеет дело с сотрудником уголовного розыска, Стрункина энергично принялась отрицать все и вся. Из ее торопливого рассказа выходило, что глупую историю с сапогами ревнивый до невозможности Иван Тимофеевич сочинил по собственной фантазии, чтобы хоть чем-то досадить ей, а уж насчет связи с Александром Васильевичем Головчанским — это вообще бред сумасшедшего.

Не отступилась она от сказанного даже после того, когда Голубев спросил о бутылке из-под «Плиски» и окурках. Не моргнув глазом, Тося ответила, что «вещественные доказательства», как их называл Стрункин, оставил в доме какой-то железнодорожник, который заходил в пятницу еще засветло. Говорил, вроде работает вместе с Иваном Тимофеевичем, а скорее всего просто негде мужику было выпить, вот и зашел в первый попавшийся дом. Ни имени, ни характерных примет «железнодорожника» не запомнила.

Наблюдая за тревожными Тосиными глазами и нервно перебирающими книжные страницы пальцами, Слава пришел к выводу, что Тося сочиняет небылицу. Из разговора с нею Голубеву удалось узнать, пожалуй, только один ценный факт. В пятницу вечером, уже после отправления новосибирской электрички, Тося «случайно» встретила Головчанского на перроне вокзала. Александр Васильевич был сильно расстроен и сказал, что забыл дома деньги. Поэтому пришлось отложить поездку до завтрашнего утра. Намеревался ли Головчанский зайти в кооператив «Иня», Стрункина не знала или не захотела Славе сказать.

Похороны Головчанского состоялись во вторник. Бирюков на них не пошел. Еще вчера, после разговора с Софьей Георгиевной, Антон сделал запрос в Управление внутренних дел Крымской области о загадочной телеграмме из Николаевки. Настроение было тягостное. Версия никак не выстраивалась до той стадии, когда появляется хотя бы смутная, но все-таки перспектива приблизиться к разгадке криминальной тайны.

От размышлений оторвал следователь Лимакин:

— Вот что, Игнатьевич… Я официально попытался выяснить денежные запасы Головчанского. Представляешь, ни в одной из сберкасс райцентра Александр Васильевич денег не хранил. Тебе не кажется это странным?

— У тебя у самого-то есть сберкнижка? — вместо ответа спросил Бирюков.

— Не сравнивай меня и Головчанского, который за последние три года новейшую «Волгу» приобрел, коттедж обставил импортными гарнитурами и персидскими коврами увесил, жене золотых и бриллиантовых украшений напокупал да еще дачу вон какую завернул!.. Не мог же он несколько десятков тысяч прятать дома в чулке, правда?..

— Что правда, то правда — для такой суммы безразмерный чулок нужен, — согласился Антон. — Видимо, Александр Васильевич действительно, как рассказывала мне Софья Георгиевна, сразу пускал деньги в оборот. А поскольку все перечисленное тобою приобретено в последнее время, то напрашивается вывод: доходы Головчанского заметно возросли, как только он из кресла главного инженера пересел в кресло начальника Сельстроя.

— Я ведь знал его… Всегда вежливый, спокойный, представительный…

— Вот эти вежливость да представительность зачастую и позволяют казнокрадам охмурять доверчивых людей. Много, Петя, у народа денег стало, поэтому не сразу поймешь: честным трудом человек свое благосостояние строит или махинациями обогащается.

— Интересно, кто помешал Алексаняну забрать из пиджака Головчанского три тысячи?

— Трудно угадать… Мне только кажется, не Алексанян отравил Александра Васильевича. И вот почему… Хачик Геворкович не тот человек, который может подсыпать яд. Он резок, вспыльчив, нахален. Такие уж если разделываются с обидчиком, то не исподтишка.

— Почему же Хачик скрывает свое отсутствие в гостинице в ту ночь?

— Надо выяснить почему… Кстати, я не исключаю, что Головчанский погиб не из-за денег…

— Будем искать женщину?

— Придется, наверное, поработать и по этой версии. Голубев рассказал тебе о Тосе Стрункиной?

— Рассказывал. Крутит, конечно, чего-то Тося… Ну а какое впечатление произвела на тебя жена Головчанского?

— Похоже, избалованная… Смерть мужа для нее — трагедия, но завистницам не хочет этого показать, хорохорится.

— Любопытно, давно закончила институт и всего-навсего старшей лаборанткой работает. На ее месте, по-моему, десятиклассница справится.

— Она из той категории жен, что живут авторитетом руководящих мужей, а не своим собственным.

В кабинет вошел нахмуренный Слава Голубев.

— Что невесел? — спросил Антон.

— Был на похоронах Головчанского. — Слава присел у торца стола. — Пышная церемония… Одних венков штук семьдесят. Руководство района присутствовало. Начальник отдела кадров Облсельстроя на черной «Волге» из Новосибирска приехал, с речью на кладбище выступил. Упомянул, что уже готовился приказ о назначении Александра Васильевича начальником одного из ведущих отделов областного управления, но вот, мол, безжалостная смерть вырвала из наших рядов…

— Серьезно? — спросил Бирюков.

— Да.

— Вот это предстоящее назначение, по всей вероятности, и разожгло у Головчанского жажду срочного обогащения. Давайте прикинем… Здесь Александр Васильевич был распорядителем кредитов. Сколько хотел, столько и накручивал по договорам наемным бригадам. Да еще с колхозов-совхозов «премиальные» выжимал. В областном управлении таких возможностей нет. Там твердый оклад. Ну, может быть, какие-то премиальные, если все управление успешно сработает. Так что Головчанский хотел переехать в Новосибирск с гарнитурами, коврами, машиной и дачей.

— Логично, — подтвердил следователь Лимакин.

— Олега Туманова на похоронах видел, — продолжил Слава. — Чего-то неладно с ним… Поговорил бы ты, Игнатьич, с Олегом по душам…

Бирюков сделал пометку в календаре, посмотрел на Голубева:

— Тося Стрункина меня заинтересовала. Был кто-то у нее в ту ночь. И не исключено, что Головчанский…

— Я такого же мнения! — воскликнул Слава.

Антон быстро заполнил повестку и протянул Голубеву:

— Пригласи, пожалуйста, завтра Стрункину ко мне. Туманова сам вызову.

Зазвонил телефон. Секретарь-машинистка из приемной подполковника Гладышева сказала, что в отдел только что поступила телеграмма из Николаевки Крымской области. Антон поднялся, чтобы сходить за ней, но Голубев, узнав, в чем дело, быстро проговорил:

— Сиди, я мигом сбегаю.

Буквально через минуту он вернулся, передал Бирюкову телеграфный бланк и удрученно сказал:

— Ну, братцы, дает прикурить Головчанский. В общем, тайна, покрытая мраком…

Из Николаевки сообщали:

— О-о-ох, намаемся мы с этим делом, — нараспев протянул Лимакин. — У Головчанского имелся билет до Симферополя на вечерний субботний рейс из Новосибирска. В Николаевку он должен был прибыть по московскому времени в тот же день. Насколько известно, утром в субботу Александр Васильевич был уже мертв, а телеграмма за его подписью из Николаевки все-таки отправлена…

— По всей вероятности, кто-то основательно спутал карты Головчанского, — перечитывая телеграмму, сказал Бирюков.

— А может, преступник или преступница уже в Крыму и пытается сбить нас с толку?

— Сомневаюсь. Это же явно на след выводит. Скорее всего Александр Васильевич имел намерение провести отпуск где-то в другом месте и почему-то хотел то, другое, место скрыть от жены.

— Может, из-за любовницы?

— Возможно.

— Но у него ведь билет был куплен до Симферополя и путевка в пансионат «Солнечный»…