На превосходной обложке был запечатлен образ, который стал частью массовой культуры, украшением бесчисленных сборников викторианской поэзии, поздравительных открыток и плакатов. Девушка с иссиня-черными волосами, задрапированная в ярко-зеленый шелк, с большими глазами и страстными алыми губами, держащая в руке зрелый красный надкушенный плод. «Прозерпина» Россетти. Моделью была Джейн Моррис, в девичестве Берден.

Наташа полистала страницы, чтобы найти картину Миллеса «Офелия», для которой позировала Лиззи Сиддал. Прекрасная, чарующая картина: глубокая темнота фона и лицо Лиззи, реалистичное, как фотография. Неудивительно, что Бетани и Адаму захотелось воспроизвести ее. На обороте страницы была репродукция «Беаты Беатрикс», причем обе картины по стилю поразительно отличались от «Прозерпины». Одновременно чувственная и смиренная, с лицом, обращенным к небесам, с губами, сложенными для пения, и глазами, закрытыми то ли в молитве, то ли в экстазе, Лиззи была похожа на икону.

Наташа заглянула в предметный указатель в конце книги. Д-р Маршалл там упомянут не был. Но она особенно и не рассчитывала обнаружить там эту фамилию.

Она не ложилась спать, пока дрова в камине не превратились в догорающие угольки и холод не начал пробираться в комнату. Она не остановила Бориса, когда он незаметно прокрался по ступенькам вслед за ней, и не прогнала, когда он рискнул запрыгнуть на кровать.

В последний раз, когда Наташа посмотрела на часы, они показывали полтретьего ночи. Что ж, по крайней мере не три, как вчера или позавчера.

Прошло две недели. Наташу разбудил звук падающей в ящик почты. Смесь рождественских и именинных поздравительных открыток. Она быстро просмотрела их. И была разочарована, когда ни на одной не увидела почерка Маркуса. Она почти потеряла надежду получить от него письмо. Почти.

Она вскрыла конверты с открытками. Нетрудно было догадаться, что все они пестрели изображениями шампанского, птичек и оленей. Плохо, когда день рождения приходится на Рождество. Как правило, праздник его поглощает. Но это совсем ее не беспокоило. Она бы с удовольствием забыла об этом дне, если бы не одна мелочь.

Наташа опустилась на колени перед черным дубовым сундуком, стоящим в ногах кровати, и отодвинула засов. Это стало своего рода ритуалом. Она разрешала себе открывать этот сундук раз в году, именно в этот день.

Впервые Наташа увидела его около пяти лет назад в витрине антикварного магазина в Стоу-он-Уолд и сразу влюбилась в него. Это было изделие времен короля Якова I, с витиеватыми украшениями в виде роз и листьев аканта и маленьким единорогом, вставшим на дабы посередине крышки. Она знала, что эта вещь будет всегда соответствовать ее настроению.

Девушка открыла крышку и прислонила ее к ножке железной кровати. Достала со дна сверток, сняла обертку из папиросной бумаги. Кончиками пальцев коснулась шали. Она была холодной и податливой, как замерзший мох или ледяные узоры на стекле зимним утром. Наташа отогнула угол и достала открытку с изображением витража святой Катерины в оксфордском кафедральном соборе Христа, на обороте которой была единственная фраза, написанная иссиня-черными чернилами.

– Мы всегда храним все, что было оставлено с брошенными детьми, – сообщила Наташе женщина из социальной службы с утрированным сочувствием в голосе. – Мы возвращаем эти вещи, когда тем, кто этого хочет, рассказана их история. Когда они становятся достаточно взрослыми, чтобы понимать...

Когда ты наконец станешь достаточно взрослой для того, чтобы понять подобное?

Наташе восемнадцать. Несколько дней назад она узнала, что является приемным ребенком, что ее младенцем оставили в больничной палате. Она отнюдь не примирилась с фактами, особенно с последним. Детей бросали только в старинных романах. Приюты – этот термин не вписывался в действительность 70-х годов XX века.

Однако позже она узнала, что это не так. Подкидышей становилось все больше; «трагичный симптом современности» – так писали об этом газеты. Подростковый секс, кризис института семьи и недостаточная социальная поддержка одиноких матерей, прогрессирующий раскол общества... Статистика показывает, что в Соединенном Королевстве каждую неделю одна мать отказывается от ребенка.

Мы всегда храним все, что было оставлено с брошенными детьми. Единственное свидетельство их семейной истории.

Наташа подписала документы, став владелицей маленького свертка. Потом она увидела, что именно было написано на куске картона, прикрепленного к шали изнутри.

«Ее зовут Наташа».

На девушку нахлынули воспоминания, стремительные и разрушительные, как приливная волна. Вот однажды воскресным утром она сидит на кухне со своими приемными родителями, Анной и Стивеном. Они выбирают имя для будущего братика или сестренки. Если родится девочка, Стивен предложил назвать ее Абигаль. Положив руку на круглый живот, Анна сказала, что Абигаль – отличное имя.

– А мое имя тоже ты выбрал? – спросила Наташа у Стивена.

Он глянул на нее сверху вниз, глаза его потеплели, но в них была грусть, причина которой была ей непонятна.

– Твоя мама выбрала для тебя имя.

Ей очень хотелось, чтобы он ответил утвердительно, но она совсем не расстроилась и была довольна и радостна. Она перевела взгляд на Анну, ожидая увидеть утвердительную улыбку. Но Анна отвела глаза.

Это была правда. Единственная правда во всей этой лжи. Имя ей выбрала ее мать, ее настоящая мать. По какой-то причине для нее было очень важно, чтобы ее ребенка называли именно этим именем – Наташа.

Стивен и Анна выполнили ее желание, не опустившись до того, что обычно делает большинство приемных родителей, называя ребенка именем, которое выбирают сами.

Она пробежала пальцами по буквам. Ей так хотелось верить, что по почерку можно определить характер человека. «Н» четкая, вычурная, а перекладина на «Т» волнистая и резкая, как препятствие.

Она положила открытку обратно под шаль, обернула ткань папиросной бумагой и вернула сверток на место, на дно сундука.

«Наташа. Русское. Краткое от Наталья.» Она наизусть знала статью в «Словаре имен». «Наталья. Русское. Происходит от латинского Natalis, в переводе – рождение, в частности Рождество Христово. Отсюда – традиция называть этим именем родившихся в этот день.»

Наверное, так оно и было.

Позже Наташа уже направлялась по дороге к коттеджу, примыкавшему к «СноузхиллАрмз». Тушеный барашек разогревался на плите, на деревянном столе лежали венки из ветвей остролиста, украшенные свечами. Мэри встретила ее стаканом подогретого вина с пряностями. Она казалась меньше ростом, одетая в спортивную сине-красную рубашку, принадлежавшую, судя по всему, Джеймсу, которая, хотя и была ей велика, не скрывала ее округлившегося живота.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Наташа.

– О, прекрасно. Как кит, выбросившийся на берег.

Ростом чуть выше пяти футов, с крошечным восьмым размером, Мэри обычно носила одежду, предназначенную для младших подростков. Она выглядела слишком юной, чтобы быть матерью, и сама казалась еще ребенком.

– Осталось выходить еще четыре недели.

Джеймс проверил, не готов ли барашек, перебросив прихватки через плечо.

– Я представляю, как он появляется прямо в рождественский вечер, помешав нашему ужину! – Он широко улыбнулся. – Ясное дело, он бы не задумался о том, что портит нам праздник!

Наташа маленькими глотками пила приготовленный Мэри глинтвейн.

Как только они уселись за стол, зазвонил Наташин мобильный телефон. Она выудила его из сумки:

– Алло.

– Это Наташа Блэйк?

– Да. О, Адам, привет! – Наташа поймала заинтригованный взгляд Мэри и состроила в ответ гримасу.

Это не то, что ты думаешь.

– Мне необходимо с вами поговорить, – сказал Адам. – Это касается Бетани.