Мне очень хотелось повидать старого друга, послушать пластинки, но сегодня мы встречаемся с Олей. Впервые после той субботней размолвки.

Я стоял на песчаном берегу и смотрел, как она выходила из воды. Темноволосая девчонка с длинными ногами. Они все теперь такие, это юное поколение, — как сказала Неверова Полина, — у них ноги из ушей растут. И округляются слишком уж рано, вон какие бедра, торчащая из узкого лифчика грудь. А девчонке еще нет семнадцати. И плечи широкие. Это тоже новое в современных девушках. Потому-то сзади девушку в джинсах с короткой прической можно принять за парня. И наоборот — длинноволосого парня все в тех же джинсах — за девчонку. По мелкой воде залива шла моя дочь Варюха. Солнце обливало ее блестящие от крупных капель плечи, а вот голова была сухая. Как это женщины ухитряются купаться и не замочить прически? Вскочив на плоский валун, Варька, закинув золотистые руки, чисто женским движением поправила волосы, поболтала маленькой ступней в воде.

— У нас в Днепре вода теплее, — сообщила она.

— У вас речка, а у нас — море, — улыбнулся я. Вот уже Киев — это «у нас», а Ленинград, где она родилась, — «у вас». Будто прочитав мои мысли, Варюха произнесла:

— Я скучаю по Ленинграду.

— А по мне?

— Ты к старости становишься сентиментальным.

— Одни гадости от тебя слышу, — покачал я головой.

— Не бери в голову, это я так, — рассмеялась она. — Ты у меня молодой и красивый! И, наверное, женишься на молоденькой, да? Я буду с мачехой ходить на танцы, а ты сидеть дома за пишущей машинкой и ждать нас…

Трудно Олю представить мачехой! Наверное, и впрямь они могли бы подружиться. И бегать на танцы… Может, познакомить их?..

— Что же ты мне не покажешь свою пассию?

— Ну и словечко откопала!

Эта чертовка прямо-таки читает мои мысли.

— Хорошо, сожительницу. Я поморщился.

— Опять не нравится? — ехидно посмотрела на меня Варя. — Любимую женщину, это тебя устраивает?

— С чего ты взяла, что у меня есть любимая женщина?

— Не темни, папка! Я же не маленькая.

— Записки любовные получаешь от одноклассников? — подковырнул я.

— Это в ваше время в школах писали глупые записки, а теперь девочки на своих одноклассников и не смотрят. Мальчишки, что с них возьмешь?..

— На кого же они смотрят?

Варька, прищурясь, критически осмотрела меня. — Пожалуй, ты уже староват, а вот молодой человек лет тридцати, с хорошей зарплатой, квартирой, машиной — в самый раз для современной выпускницы средней школы.

— Откуда у тебя все это? — удивился я.

— Кино, телевидение, да и в некоторых газетах про это пишут.

— Показывают фильмы и пишут, чтобы вас, дурочек, предостеречь от непоправимых ошибок…

— От ошибок не застрахованы и вы, умудренные жизнью взрослые… — перебила она и насмешливо посмотрела мне в глаза.

— Кого же ты осуждаешь: меня или мать?

— Никого, — обезоруживающе улыбнулась дочь. — Все по закону.

— По закону?

— Мама довольна жизнью, глядя на тебя тоже не скажешь, что ты — великомученик, а что касается ме ня… — она с глубокомысленным видом взглянула на небо. — Видит бог, я счастлива… У меня чудесный отец, да и отчим — неплохой дядька, только вот храпит по ночам, даже через стенку слышно… И скоро, по-видимому, будет премиленькая мачеха… Наше семейство увеличилось вдвое! Кому как, а мне это нравится!

— Шуваловы! — позвал Анатолий Павлович Остряков. — Где будем обедать: на веранде или под открытым небом?

— Ты за столом не ляпни про… пассию, — сказал я.

— Никогда! — Варя, смеясь, соскочила с валуна и, разбрызгивая воду, подбежала ко мне. — Долой пассию! Да здравствует любимая женщина! Пап, когда мне ее покажешь?

— Будто она вещь…

— Я хотела сказать, познакомишь… — Мою дочь трудно было смутить.

— Познакомлю, — улыбнулся я.

Обедали мы под толстыми корявыми соснами, стоящими на берегу залива. Мне в тарелку с ухой упала золотистая иголка. Сосны мерно шумели над головой, слышно было, как по Приморскому шоссе за дачей проносились машины. Солнечные зайчики, пробиваясь сквозь колючие ветви, прыгали на стол, заглядывали в тарелки, стаканы с томатным соком.

Дача Острякова стоит метрах в тридцати от воды. Вокруг сосны и чистый песок. За ветхим дощатым забором виднеется лодка, на которой мы с Анатолием Павловичем и Варей с утра порыбачили. Уха сварена из нашего улова. Рыбу ловили Остряков и Варя, я забросил свою удочку — видно, схватил крупный окунь и оторвал крючок, а запасного не оказалось, так что я два часа просидел на корме, подставляя солнцу то спину, то грудь. К рыбалке я был равнодушен, а Варя с Остряковым готовы были до вечера не расставаться с удочкой.

За столом собралось почти все семейство Остряковых: Рита — его жена, дочери-близнецы Вика и Ника. Близнецы очень симпатичные девочки, но они не только не похожи друг на друга, но и на родителей — тоже. Анатолий Павлович — русоволосый, голубоглазый мужчина выше среднего роста, со спортивной фигурой, Рита — дородная медлительная женщина с круглым лицом, каштановыми волосами, ямочкой на подбородке, что придавало ей добродушный вид, впрочем она и была добродушной, всегда приветливой. Она нигде не работала, на ее плечах лежала забота о детях, муже, хозяйство. Без суетливости, я бы даже сказал, с удовольствием Рита выполняла всю работу по дому.

Вика уродилась черноголовой, как галка, глаза — вымытые вишни, сама как ртуть, минуты не может посидеть спокойно. Ходит за Варей по пятам и задает ей массу вопросов. Даже хотела с нами на рыбалку, но проспала.

Ника — блондинка с яркими синими глазами, спокойная, безмятежная. На губах ее блуждала рассеянная улыбка, иногда нужно было дважды обратиться к ней, прежде чем она очнется от своих никому не известных дум. Увидит птицу на дереве и наблюдает за ней, пока та не улетит. Привлекают ее бабочки, разные жучки. Нагнется над песком, склонит набок свою светлую пушистую голову и смотрит на муравья, волочащего в муравейник сухую травинку. Ника спокойно брала в руки лягушек, гусениц, не боялась змей. Анатолий говорил, что у них под крыльцом живет уж, так Ника подкармливает его и один раз напугала сестренку, взяв ужа в руки.

Хотя близнецы и были непохожими, одевали их по привычке одинаково. У одной и другой сиреневые кофточки, поверх которых надеты новенькие джинсовые комбинезоны. Это отец привез.

Вика ест уху и поочередно взглядывает то на меня, то на Варю. У нее на языке вертится очередной вопрос, но она сдерживается: мать уже сделала ей замечание, мол, за едой не разговаривают.

Ника спокойно подносит ложку к губам, помедлив, лениво прихлебывает, глаза ее устремлены на меня, но девочка меня не видит: она и за столом о чем-то думает. А спроси — улыбнется, покраснеет и промолчит. Я как-то поинтересовался у Анатолия Павловича, не сочиняет ли она стихи. Он этого не знал: Ника скрытная девочка, не то что Вика, которая все свои тайны охотно поверяет отцу.

Несмотря на разность характеров близнецы дружны и стоят друг за друга горой. Чаще приходится защищать сестру Вике. Им по десять лет, в этом году перешли в пятый класс, сидят за разными партами, на этом настояла Ника. Она возражает и против того, чтобы их одинаково одевали, но отец — он души не чаял в своих дочерях — из зарубежных поездок привозил им одинаковые вещи. Если у Вики волосы спускались на плечи, то Ника заплетала косу, хоть этим да она отвоевала свою самостоятельность. Тихоня тихоней, а если надо, то на своем настоит.

Дача находилась как раз посередине между Комаровой и Зеленогорском. Небольшой зеленый дом был разделен на две половины с отдельными входами. Соседи Остряковых нынче отсутствовали. Дача была государственная, и жильцы в ней почти каждый год менялись, лишь Остряковы прижились, вот уже третий год тут. Мне тоже это место нравилось. Приморское шоссе спряталось за соснами, да и других дач близко не видно, желтый песчаный пляж и совсем рядом залив, но, чтобы окунуться с головой, нужно пройти метров пятьдесят по мелководью с разбросанными повсюду валунами. В пасмурные дни прозрачная вода в заливе темнела, ветер раскачивал растопыренные ветви крепко вросших в песок, приземистых сосен, низкие серые облака пролетали над самыми вершинами, горизонт заволакивало туманной дымкой, мокрые валуны, казалось, начинали дымиться. В такую пору тоскливые крики чаек навевали тихую осеннюю грусть, которая отнюдь не была неприятной. Зато в теплый солнечный день, как сегодня, залив как бы раздвигался вширь. Вода светлела, видны были на дне водоросли, трава, возле валунов, в тени, собирались в стаи мальки, тихие маленькие волны неслышно накатывались на пляж, и тогда чистые, будто просеянные песчинки издавали мелодичный звон. Если пристально всматриваться в сине-зеленую даль, то иногда можно разглядеть смутные очертания острова. Это Кронштадт. У самого горизонта изредка показывались и скоро растворялись в водном просторе большие корабли.