В свой величавый, высоченный рост!

***

Скрип калитки в чистом поле.

Оглянулся – никого...

Погуляй ещё на воле,

Эхо дома моего!

Скрип калитки отовсюду –

Из-за леса и реки.

Дом родимый слышать буду

В этих отзвуках тоски!

Скрип пронзительно-печальный

Будет слышаться теперь,

Тишины моей прощальной

Нераспахнутая дверь!..

Иль назад дороги нету...

Вспоминая обо мне,

Поброди ещё по свету,

По родимой стороне...

СТАРЫЙ КОЛОДЕЦ

Ряской болотной затянет

Свет, и померкнет вода.

Солнце сюда не заглянет,

Не отразится звезда.

Ворот не вскрикнет железный,

Разом на все голоса

Не отзовётся тележный

Во поле скрип колеса!

Только однажды весною

В старом колодце вода

Всплещет подземной волною –

Той, позабытой, речною...

И замолчит навсегда.

ДЫМ

Один меж небом и землёю

По снегу Родины бреду.

Я разминулся сам с собою,

Поди узнай, в каком году.

Ведут до отчего порога

Следы потерянной судьбы,

И дальше – ввысь летит дорога

Весёлым дымом из трубы!

И снег клубится, в дыме тает,

Как трудно по нему идти!

И над землёю пролетает

Позёмка Млечного Пути.

Скрипит мороз! Чу, небо ближе,

Стоят деревья, как холмы.

Всю Родину мою я вижу

В открытом космосе зимы!

А снег клубится, в небе тает,

Вот и вернулся я домой...

Не все дороги заметает

Крещенской русскою зимой.

13 марта Владимиру Нежданову исполняется 60 лет.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Литература

И ангел мой летит

ПОЭЗИЯ

Иван ШЕПЕТА

***                                                                                                                                                          

Воскресное утро. Оттаяли окна,

и виден посёлок c бугра…

И, маясь, рифмую. И так одиноко,

как если б я умер вчера

и видел всё то, что отсюда я вижу:

дома у заснеженных рек...

и лыжника с горки... теряющим лыжу

и задом взметающим снег.

Душой, поневоле смиряющей эго,

не чувствую прошлого хмель...

и рифмы, отпавшей от рифмы с разбега,

и жизни, утратившей цель…

***

У тебя другой, а я не верю,

что под прошлым – жирная черта,

всё стою, униженный, под дверью

с онемевшей третью живота.

Так стоят зарезанные насмерть

перед тем, как рухнуть вниз лицом.

Им не жить, и женщин не ласкать им,

но они не ведают о том.

***

Проклятье города большого,

«они встречаются» – клеймо,

не от того, что жизнь сурова,

так получается само.

У этих встреч свои законы:

когда очнёшься ото сна,

объятья, шёпоты и стоны,

как лужи, вымерзнут до дна.

Двор городской – как дно колодца.

Осколок хрустнувшего льда

в тебя безжалостно вопьётся

и не растает никогда.

***

Земная жизнь моих иносказаний

ещё блуждает в сумрачном лесу,

но чистый дух, свободный – над лесами,

над стройкой-перестройкою несу.

И ангел мой летит со мною рядом,

и жизнь земная вопреки всему

с той высоты не кажется мне адом…

Так вор романтизирует тюрьму.

Так всё, что стало постепенно прошлым,

когда на это сверху поглядим,

ни подлым нам не кажется, ни пошлым,

а лишь забавным, вздорным и смешным.

--------------

Так голубю, усевшись на карниз,

приятно сверху видеть всё – и даже

вот эту свалку в городском пейзаже,

построенный в боях постмодернизм!

***

Метёт позёмка вдоль столбов фонарных.

Лицо своё упрятав в воротник,

среди людей хронически непарных

я жить привык.

Мы все, увы, единственные в мире,

под этим небом, этой пустотой,

и дважды два, возможно, не четыре