— Вы, наверное, уже слышали новость?

— Наконец-то работу получим! — послышался голос из дверей.

Это был Джон Аяпан. Несколько дней назад он вернулся из Нома, отлежался и теперь выглядел нормальным человеком. По его добродушному, светящемуся улыбкой лицу трудно представить, что всего несколько дней назад это был полутруп, едва ворочавший языком от многодневного тяжелого пьянства. Джон страдал тяжелой болезнью века — алкоголизмом. Однако считался еще не совсем пропащим: он пока не примкнул к тем обитателям Нома, которые ютились в заброшенных баржах, в старых контейнерах и еще черт знает где, пробавляясь случайными заработками. Джон мог не пить месяцами, а как-то даже случилось, что год не брал в рот спиртного. На острове отказались от завоза и потребления крепких напитков еще в начале семидесятых годов прошлого столетия. Поэтому, чтобы выпить, Джону надо было отправляться на материк — в Ном. Иногда ему удавалось добираться до Фербенкса, но дальше не хватало ни сил, ни денег. Тогда он возвращался к себе, на остров, как он сам любил говорить, «чтобы снова стать человеком».

— Рано или поздно это должно было случиться, — произнес Джон, усаживаясь в глубокое надувное кресло. — Человек не может вечно жить на острове. Наступил двадцать первый век, а мы всё прозябаем в прошлом, утешаемся тем, что, мол, наша жизнь отличается от той, какой живет все остальное человечество.

— Человечество живет совсем не одинаково, — заметил Перси.

— А может быть, это и хорошо, — не замедлил отозваться Джон Аяпан. — Но я не это имел в виду. Верно, люди и страны живут по-разному, но все в одном времени.

— Однако, чтобы стать человеком, ты почему-то предпочитаешь возвращаться в прошлое, — с усмешкой заметила Френсис.

— Ну, это моя слабость, — вздохнул Джон. — Только здесь, на острове, я могу спастись от соблазна.

На столе появились кофе и горячие блины, щедро политые кленовым сиропом.

Джеймс Мылрок обнял руками кружку, грея руки о теплые стенки сосуда. Взгляд его был обращен на освещенный ярким солнцем остров Большой Диомид, который на советской стороне называли островом Ратманова. У острова было и эскимосское название — Имаклик. Дед Дуайт, которого Джеймс смутно помнил, оставил о себе множество легенд. Одна из них повествовала о братстве чукотского певца Атыка и эскимоса Мылрока. Будто бы в самом начале двадцатого века, когда белые китобои и торговцы только начали проникать в Берингов пролив, отцы Атыка и Дуайта на время обменялись женами, чтобы по старинному обычаю навеки закрепить дружбу. Родившиеся почти в одно время мальчики будто так походили друг на друга, что сомнений в их родстве ни у кого не возникало. Впоследствии оба они стали знаменитыми певцами. Был еще третий эскимос из Наукана по имени Нутетеин. Они трое и прославили и обогатили песенно-танцевальное искусство, которое сохранилось на берегах Берингова пролива до двадцать первого века.

— Что сказал Иван? — с любопытством спросил Аяпан.

— Пока ничего определенного, — пожал плечами Джеймс, — я встречусь с ним в этот уикэнд.

— Но ведь еще существует Акт о земельных правах тысяча девятьсот семьдесят второго года! — напомнил Перси.

Перси имел в виду Акт о земельных правах аляскинцев, подписанный тогдашним президентом Ричардом Никсоном. Коренным жителям штата отводилось около семнадцати процентов земель штата. Кроме того, предоставлялась компенсация в размере почти миллиарда долларов. Поначалу закон обнадежил эскимосский народ. Даже последовавший затем знаменитый «Уотергейт», в результате которого Никсону пришлось расстаться с президентским постом, не охладил теплых чувств аляскинских эскимосов к нему. Отрезвление пришло потом. Стремительная, небывалая по своим масштабам инфляция конца двадцатого века съела этот миллиард, как весеннее солнце — снег на склонах Иналика. При внимательном чтении Акта оказалось, что права на земли имеют лишь те эскимосы, которые родились до семьдесят четвертого года двадцатого столетия. Так что, строго говоря, нынешнее поколение коренных жителей Аляски уже утратило права на земли. В общем-то, так и было: если в недрах находили запасы полезных ископаемых. Федеральное правительство всегда изыскивало законный способ отбирать в пользу компаний те или иные пространства аляскинской земли.

— Лучше не вспоминай этот закон, — мрачно заметил Аяпан. — Он не помог ни жителям Северного склона, ни мыса Барроу, ни полуострова Уналашка.

— Когда начиналось сокращение военных бюджетов, — задумчиво проговорил Джеймс Мылрок, — никто и не предполагал, что дело когда-нибудь дойдет до нашего пролива…

При строгом международном контроле с помощью высвобожденных огромных средств покончили с голодом, с бездомностью, очистили планету от промышленных отходов, создали новые, не загрязняющие атмосферу и природу источники энергии, провели широчайшие медицинские исследования для продления человеческой жизни…

Усилиями ученых всего мира были побеждены рак и СПИД. Надежно оградили от загрязнения важнейшие источники пресной воды, решили проблему термоядерного синтеза для энергетических нужд, создали систему обитаемых орбитальных станций, снарядили экспедиции на Марс и Венеру с международными экипажами.

Кто тогда знал, что в будущем предусмотрено строительство моста через Берингов пролив! Хотя разговоры о нем были… Но имелся в виду иной мост: возобновление старинного обычая взаимных посещений. Соглашение о режиме в районе Берингова пролива между СССР и США содержало особый раздел, который так и назывался; «О культурном обмене между коренными жителями района Берингова пролива»…

До конца второй мировой войны совершались эпизодические поездки местных жителей. Снаряжались к концу короткого лета, когда в охотничьем промысле наступало затишье. Шли двумя или даже тремя байдарами. Часто присоединялись жители острова Святого Лаврентия и мыса Принца Уэльского. На галечном берегу Уэлена гостей обычно встречали Атык и представители местной власти. Несколько дней у Священных камней Уэлена гремели бубны, состязались певцы. В начале тридцатых годов прошлого века на Чукотке происходили удивительные события: вводилась письменность на родном языке, люди сами строили свою жизнь. Дуайт Мылрок рассказывал своим землякам, как видел в немом кинофильме вождя большевиков Ленина… Но это было давным-давно, задолго до рождения Джеймса.

А вот первую после долгого перерыва поездку на советский берег Джеймс хорошо помнил.

Решено было плыть на старинных байдарах, как это водилось исстари, под парусами.

Дед Дуайт еще был жив и сам правил передней байдарой. Прошли траверз острова Ратманова и взяли курс на мыс Дежнева, который на американских картах назывался Ист-Кейп. Хотя путь был знакомый, старик волновался: давно он не ходил этой дорогой.

Джеймсу передавалось волнение деда, и он вслед за его взглядом всматривался в незнакомый берег. Сначала показались огромные параболические антенны, похожие на паруса кораблей неземных пришельцев, а уж потом жилища. Уэлен конца двадцатого века был в большинстве застроен двухэтажными домами… А старый Дуайт еще помнил яранги.

Он вглядывался в лица стариков, стараясь найти среди них тех, кого он еще знал молодыми. Мало их оставалось в живых, и мгновение узнавания было искоркой, освещающей ушедшее прошлое.

Священных камней, которые хорошо помнил Дуайт, не было. От старого Уэлена, похоже, ничего не осталось. В общем-то, Мылрок приучился не жалеть прошлого, но все же Священных камней было жалко. Старик Каляч, которого Дуайт еще знал молодым человеком, сказал, что камни пошли на фундамент старой пекарни.

«Мы скоро вернем Священные камни на место», — обещал Каляч.

Дуайт спустился к берегу лагуны и посмотрел на зеленые холмы южной тундры. Все последние годы он верил, что когда-нибудь придет сюда и вспомнит Атыка на его родной земле. И вот мечта сбылась.

Но и Атыка уже не было в живых. На его скромной могиле на вершине холма Линлиннэй из земли торчал фанерный обелиск с проржавевшей жестяной пятиконечной звездой. Под легким ветром качалась трава, желтые цветы и остроконечные длинные съедобные листья — ыпъэт.