Уже довольно долго Иван Теин был в том неопределенном состоянии, в каком находится каждый писатель, закончивший книгу и не знающий, как и когда браться за следующую. Планов было множество — и вдруг такая новость!.. Она воскресила давнюю мечту, желание написать книгу, где вроде бы и не было никакого вымысла, и в то же время чтобы это была в полном смысле слова вещь художественная, в стиле и манере романов двадцатого и даже девятнадцатого века.

Верный своей привычке писать хотя бы одну-две страницы в день, Теин уже начал записывать события, связанные со строительством моста, смутно чувствуя, что его будущая книга будет именно об этом.

Он снова посмотрел в широкое окно на еще покрытую снегом лагуну. До назначенного часа прилета пассажирского дирижабля старейшей аляскинской авиакомпании «Раян-Эрлайнз» времени было более чем достаточно, чтобы выполнить обещание, данное Джеймсу Мылроку, и добыть нерпу.

Теин вернулся в свой дом, в нижнюю, холодную половину, где стоял снегоход. Пока он переодевался, послышался зуммер внутренней домашней связи. Это была жена.

— Звонили из Москвы. Хотят знать твое мнение о строительстве будущего моста.

«Теперь начнется… — подумал Теин. — Покоя не будет…»

— Скажи, что ушел на охоту.

Теин чувствовал, что еще не готов делиться с многомиллионной аудиторией своими сомнениями и тревогами.

Облачившись в нерпичьи торбаза, нерпичьи штаны, натянув их на пыжиковые, Теин задумался: может, и не стоит надевать вторую кухлянку? На воле как будто тепло, можно обойтись и одной оленьей, поверх которой все равно надо натягивать белый балахон-камлейку из хлопчатобумажной ткани. Этот балахон почти все время висел на ветру, чтобы в нем не было посторонних запахов.

Остальное охотничье снаряжение хранилось на галечной косе, в охотничьей яранге. Теин вывел из гаража электрический снегоход, проверил заряд и бесшумно двинулся через лед лагуны к косе, невидимой под снегом.

Полозья поскрипывали, шуршали гусеницы из мягкого морозоустойчивого полимера, и студеный, пахнущий соленым льдом ветер холодил горло. Теин подъехал к яранге. Торосы и ропаки на море ослепительно сверкали на солнце. Пришлось на верхнюю часть лица спустить защитный козырек из фотохромного пластика.

В яранге Теин взял оружие в чехле из выбеленной нерпичьей кожи, снегоступы, сплетенные из лахтачьего ремня, акын — деревянное грушевидное тело, утыканное острыми крючьями, на длинном тонком нерпичьем ремне. Приторочил к снегоходу легкий багорчик, уселся на сиденье и настроил дистанционный телефон на диспетчерскую совхоза. Отозвался директор Александр Вулькын.

— Это Иван, — сказал Теин в микрофон. — Направляюсь к мысу Дежнева, на конец припая. За нерпой.

— Желаю удачи, — сказал Вулькын.

Теин поначалу ехал вдоль косы, затем оказался под скалами с нависшими на них снежными козырьками. Пришлось взять мористее, чтобы не оказаться на пути лавины. В это время года снег слабеет и от малейшего сотрясения воздуха громада в десятки тонн может обрушиться на неосторожного путника.

У отдельно стоящей в море, словно впаянной в лед скалы Ченлюквин охотник повернул круто в море. Отсюда уже были видны острова в проливе, словно нарисованные на горизонте густой синей краской.

Весь путь от Уэлена до кромки припая занял не более получаса. Древние охотники затрачивали на это полдня, а на собаках — часа полтора.

Открытая вода в эти длинные дни долгой арктической весны уже заметно приблизилась к прибрежным скалам. Но лед еще толст и крепок. Он круто обрывался в зеленоватую воду, на которой плавали отдельные льдины. Птиц еще немного: прилет водоплавающей птицы начнется не ранее середины мая.

Теин соорудил из обломков льда замаскированное убежище, чтобы охотника не было видно со стороны воды, закрыл пластиной вырубленного льда ярко раскрашенный снегоход и уселся в ожидании нерпы.

Время от времени он посматривал на спокойную поверхность воды: изредка на нее падали обломки подтаявшего льда. Тишина стояла такая, что давила на уши, и тихий плеск воды от падающих на нее кусков снега лишь подчеркивал покой.

Он не мог открыть всех своих чувств ни перед Джеймсом Мылроком, ни даже перед сыном. И чем больше Теин задумывался о будущем строительстве, тем сильнее ощущал в душе тревогу и смятение. И это было удивительно для него самого, ибо он считал себя человеком трезвого и рационалистического мышления, хотя и видел в этом большой недостаток. Главное опасение его было в том, что найденное равновесие между прогрессом и традиционными занятиями местных жителей будет нарушено. Мост, с его гигантскими сооружениями, подходами, вспомогательными службами, может навсегда уничтожить уникальное место планеты. Это не добыча нефти. Ее научились добывать так, что и не сразу заметишь в открытой тундре скважину, из которой подземная жидкость автоматически уходит в нефтепровод… И это даже не строительство БАМа, завершившееся в начале века возведением самой северо-восточной железнодорожной станции Дежнево…

Теин не заметил появления первой нерпы. Он очнулся лишь тогда, когда почувствовал пристальный тяжелый взгляд ее словно густо смазанных жиром больших черных глаз. Встретившись глазами с охотником, нерпа без всплеска ушла в глубину.

Вторая нерпа была менее счастливой. Размотав акын над головой, Теин с первой попытки подцепил ее и вытащил на лед, окровавив девственно белый снег.

Он приторочил добычу к снегоходу и медленно двинулся к чернеющему берегу, под длинную тень от скал. Солнце заметно переместилось к западу.

Теин включил связь и сообщил на диспетчерскую, что едет обратно.

— Дирижабль вышел из Нома, — услышал он в ответ.

Охотник уже подъезжал к Уэлену, когда увидел освещенное солнцем серебристое тело пассажирского дирижабля «Джой Галлахер».

Теин прибавил скорость и направил снегоход к причальной мачте на западной части галечной косы, невдалеке от старого водохранилища, превращенного в мемориальный парк. Здесь главным украшением были огромные камни и выбеленные ветром и пургой китовые кости, врытые стоймя челюсти, ребра. Между ними располагались захоронения, среди которых выделялись увенчанные памятниками могилы знаменитых певцов — Атыка и Нутетеина.

Теин подъехал к причальной мачте почти одновременно с дирижаблем. Нос серебристого корабля мягко коснулся автоматического захвата, и из чрева корабля, точнее, из подвешенной гондолы выдвинулся мягкий трап.

Кроме Джеймса Мылрока, пассажиров до Уэлена не было.

— Рад тебя видеть в добром здравии, — произнес Теин и обнял гостя.

Дирижабль отцепился от причальной мачты и взял курс на юг, к заливу Святого Лаврентия.

— Разве не обратно летит? — удивился Теин, провожая взглядом удаляющийся корабль.

— Там еще один пассажир, — сказал Мылрок. — Кристофер Ноблес.

— Историк? — удивился Теин. — Тот, который писал о древних обычаях Берингова пролива? Сколько же ему лет?

— Он самый, — подтвердил Мылрок. — А лет ему, наверное, все сто будет, если не больше. Летит из Вашингтона в Анадырь. Какую-то книгу затевает в связи со строительством. Старик говорит, что знал о будущем мосте еще в прошлом веке. Будто бы такая секретная договоренность была между нашими странами.

— Странно, — недоверчиво пробормотал Теин.

Снегоход шел бесшумно, позволяя свободно разговаривать. Да и Теин держал небольшую скорость, позволяя гостю оглядеться.

Остановились у охотничьей яранги.

— Как хорошо вы сделали это! — воскликнул Джеймс Мылрок, разглядывая Уэленскую косу.

Он подошел к стойке, встал под поднятую на подставку байдару, посмотрел наверх.

— Скоро байдары на берег!

— Послезавтра, — ответил Теин, убирая в ярангу охотничье снаряжение.

Теин и Мылрок снова уселись на снегоход и, таща на буксире добычу, направились к домам.

Ума, жена Теина, уже стояла у порога жилища с ковшиком воды: согласно древнему обычаю нерпу «поили» водой у порога прежде чем внести ее внутрь.

Никто не помнил значения этого обряда, но без него как-то не было бы завершенности.