Стоит, наверное, описать и одежду дяди Тумбы, хотя ничего в ней особенного, кроме, конечно, ее размера, не было.

На дяде Тумбе был просторный, болтающийся, как занавес в театре, полотняный костюм светло-серого цвета, такие же штаны, полощущиеся, как два флага на ветру, но при этом свежая, невероятной белизны, накрахмаленная рубашка, а возможно, и галстук или бабочка, которых я не мог увидеть, так как главным достоянием дяди Тумбы была борода. Она начиналась где-то под самыми очками-прожекторами и, точно горная река с поднебесья, светлым каскадом спадала по горным уступам каменистого цвета одежды к его ногам.

Не помню, сразу ли я все это разглядел, да скорей всего не сразу, но вот впечатление ожившей стихии у меня сохранилось от той, самой первой встречи.

Но встречи, как вы понимаете, наши продолжались, да и сейчас время от времени мы встречаемся, так что с годами я совершенно перестал замечать рост дяди Тумбы, а иногда мне кажется, что я разговариваю с ним, как с одним своим ближайшим приятелем, который ничуть ростом не выше меня, и даже на три сантиметра ниже, хотя это тщательно скрывает.

Но еще необъяснимей для меня утверждение детишек, в том числе и моей дочки Маши, что дядя Тумба хоть и крупен как горя, но он мал как мышь, и что с ним, вовсе не ощущая неудобств, они могут общаться, когда они ведут разговоры об игрушках или с ним играют.

Я бы сам ни за что не поверил, если бы девочка с фонтанчиком волос на голове упрямо не утверждала, что дядя Тумба ходил с ней в зоопарк, вернее же, что она водила за руку дядю Тумбу, и, когда ей очень захотёлось подвигаться, она с удовольствием сыграла с ним в чехарду.

Ну, а как играют в чехарду, вы, конечно, знаете: надо прыгнуть так высоко, чтобы перелететь через напарника, над его головой, опираясь на его плечи. Я и сам прежде играл и умею неплохо прыгать, но как можно перепрыгнуть дядю Тумбу, честно говоря, не представляю. Я не стал спрашивать, как это может быть. С кем-нибудь и не могло бы, ведь не станешь же ты утверждать, к примеру, что ты прыгаешь через слона, а он, может быть, даже вовсе не больше дяди Тумбы.

А вот через дядю Тумбу, по словам той самой блондиночки двух лет с фонтанчиком на голове, прыгалось легко, а уж он сам перелетал, похихикивал, будто тучка грохотала над головой, и все это запросто, как бывает между своими, когда встречаются в одном дворе. Так утверждала девочка, и я ей верю. Да я и сам, засидевшись на деревянной некрашеной скамеечке у него во дворике, где растут розы, вовсе переставал замечать несоразмерность мою и собеседника, который большой любитель поговорить, но еще больше он любит слушать, и этим, надо сказать, многие из его визитеров очень даже пользуются. Слушать он может часами, даже когда ты хотел у него что-то узнать, ты вдруг через какое-то время открываешь для себя, что все его советы ты сам себе успел изложить, и они даже очень неплохие, притом что дядя Тумба лишь слушал и кивал, но кивал так старательно, что и выходило, будто эти советы он сам и давал, а без него они никогда бы не родились. А у нас в городе жители, как я сказал, очень разговорчивые: хлебом их не корми, дай поговорить самим. Но если они все любят поговорить, то слушать, выходит, их вовсе некому, кроме, конечно, дяди Тумбы. Вот, помню, приходит к нему один лохматый человёк, поэт, и говорит, что он пишет замечательные стихи, хотя его никто не знает. Но все знают, что он пишет не очень замечательные стихи, а дядя Тумба этого не знает, он очень рад, что пришел такой человек, который пишет замечательные стихи, и когда поэт от него уходит, то доволен, потому что ему кажется, что его очень похвалили, и после этого он и вправду взял да написал однажды хороший стих.

Но вернемся к той самой встрече, когда я впервые познакомился с дядей Тумбой. Не успел я опомниться и прийти в себя (ведь не каждый день встречаешь таких необычных людей!), как низкий, но нисколько не пугающий голос, похожий на рокот далекого самолета из поднебесья, опустился сверху на меня:

— Чего изволите, сударь? — пророкотало надо мной, так что я невольно пригнулся. Но шляпу я снял.

И поскольку я продолжал молчать, немного стушевавшись и оробев, он повторил свой вопрос:

— Чем могу быть полезен, сударь?

Вот я упомянул, что голос дяди Тумбы прозвучал с неба, как звук самолета. Но он был похож на звук высоко летящего пассажирского самолета, это я говорю не случайно, потому что у некоторых продавцов голос может быть похож на звук реактивного, скажем, истребителя или вертолета, когда они грохочут над вашей головой. А это далеко не одно и то же, и очень важно для самочувствия покупающего человека, особенно если этот покупающий человек пришел впервые и робок по натуре.

Немного заикаясь и глядя почему-то на его парусиновые ботинки, а не вверх, где лицо, я попытался ему объяснить, что у меня, видите ли, дочка, которая попросила игрушку, которую я не могу нигде найти, которая…

Дядя Тумба выслушал мою путаную речь невозмутимо, он ни разу не перебил, как бывает со всеми моими приятелями, и не выразил никакого нетерпения. Можно было подумать, что ему даже доставляет удовольствие долгая и сбивчивая моя речь. Он вежливо кивал, как бы даже подбадривая или одобряя меня, и лишь в конце коротко поинтересовался.

— Будьте добры, имя?

— Мое имя? — удивился я.

— Нет, сударь, — сказал он ровно. — Меня интересует имя вашей дочки. Себя вы можете назвать потом, но можете и не называть, поскольку я всех родителей знаю по их детям. Так что вы теперь будете при дочке…

— Маша, — тихо подсказал я.

— Просто Маша?

— Да. Мы пишем так: Маша П.

— Ага, — сказал он значительно, — Маша Папина. Вот и хорошо, А Вы теперь для меня навсегда Машин папа. Папа, который, если не ошибаюсь, проживает на соседней улице и любит гулять со своей девочкой во дворике за булочным магазином.

Я подтвердил, что я и правда люблю гулять со своей дочкой у булочного магазина.

— Когда привозят в магазин свежие булочки, вы, несмотря на запрет мамы, покупаете две штуки и угощаете дочку… не правда ли?

— Но откуда вы знаете? — спросил я испуганно.

— Все папы одинаковы, — уклончиво произнес дядя Тумба. — Но можете не волноваться, я никому не рассказываю таких секретов. Только имейте в виду… — Тут он наклонился ко мне, так что у меня от его дыхания зашевелились на голове волосы. — Имейте в виду, что сладкие булочки толстят, посмотрите на меня, и вы поймете, я просто обожаю покупать в булочной сладкие булочки… Да вот у меня с собой есть, не желаете ли?

Я деликатно отказался.

Дядя Тумба не настаивал. Он засунул руку куда-то глубоко под бороду, наверное, в тот самый заветный карман, о котором я уже был наслышан, и достал крошечную бордового цвета записную книжечку и такой же крошечный карандашик.

— Значит, ее зовут Маша П., — переспросил он, заглядывая в книжку.

— Да, но…

— Три года и три месяца? Не так ли? Сударь?

— Так, но…

— Живая девочка, подвижная, ничего не скажу. Спит прилично. Самостоятельно одевается. Капризничает, когда ей да ют кашу…

— Да. Она ее терпеть не может.

— Я тоже, — сознался дядя Тумба. — Думаю, я не люблю ее потому, что мен; слишком пичкали, прямо-таки заставляли есть силком, а я ее прятал за щекой..

— Она тоже прячет, — смущенно добавил я.

— Как хомячок, не правда ли?

— Да, мы так ее иногда называем.

— Господи, как все похоже! Ничего не изменилось за последние три тысячи лет! — воскликнул дядя Тумба и взмахнул непроизвольно руками, так что поднялась вокруг пыль. Но тут же опомнился, принял прежний вид и, заглядывая в книжечку, произнес со вздохом: — Машенька, конечно, нервна. Но это объяснимо, вы должны понимать, что с такими родителями, как вы, жить непросто, а у ребенка тоже нервы, не без того… Если вы без конца ее одергиваете, требуете, чтобы вас слушались, не кричали, не бегали, не ходили по лужам и не трогали кошек… Вы думаете, у ребенка от такой вашей жизни будет спокойствие? Впрочем… Современные родители, что с вас взять? — сказал он, покачав головой. Прежде-то были поспокойнее, вот как сейчас помню… Тоже времечко, скажу вам, неспокойное было. Конец света ожидали… Паника, затмение солнца, то да се… разное, в общем…