Цурумацу молчит.

Так. Понятно. Все это из-за того, что я – гейша. Стоит мне оставить эту профессию, и мне больше никогда не придется переживать такие невзгоды. Да, да, именно так я и поступлю! (Что-то нашептывает на ухо Цурумацу.) Правда? Так мы и сделаем, да?

Цурумацу. Но… но это же невозможно!..

О-Кичи. Почему?

Цурумацу. В последнее время дороги сторожат очень строго. Куда бы мы ни направились – в Оура, в Танодзири или через перевал Айнояма, – всюду заставы, посты. Это привело бы только к тому, что…

О-Кичи. А мы попытаемся убежать как можно дальше! Пусть нас схватят и казнят, зато мы умрем вместе. Для меня во сто крат лучше умереть от руки палача, чем пойти служить чужеземцам!

Цурумацу молчит.

Ну же, Цуру-сан, мы должны убежать!

Цурумацу молчит.

Цуру-сан!

Цурумацу встает.

Что это значит? Куда ты?

Цурумацу. Я прекрасно понимаю, что ты переживаешь.

О-Кичи. Цуру-сан, ты рассердился? Да?

Цурумацу. Да что уж…

О-Кичи. Нет-нет, ты не должен так уходить. Я не пущу тебя…

Цурумацу молчит.

О-Кичи. Может быть, я чем-то тебя обидела? Если так, я готова тысячу раз просить прощения! Прости меня. Цуру-сан! Просто у меня такая привычка – говорить все напрямик, без обиняков…

Цурумацу. Не огорчайся. Я понимаю.

О-Кичи. А если понимаешь, тогда останься! Ну, пожалуйста, сядь! Мне будет так грустно, если ты покинешь меня так вдруг!

Цурумацу. Да не в том дело… Я еще приду. Вечером.

О-Кичи. Нет-нет, не пущу!

Цурумацу. Порвешь кимоно. Говорю тебе, я непременно приду вечером. А сейчас пусти, я ненадолго вернусь домой… Ну раз сказал – приду, значит, приду!

О-Кичи. Правда?

Цурумацу. Зачем мне врать?

О-Кичи. Тогда давай сюда палец!

Цурумацу. Что за ребячество!

О-Кичи. Нет, давай, непременно!

Они сцепляют мизинцы.[13]

Непременно, слышишь?!

Цурумацу утвердительно кивает и уходит.

О-Кичи склоняется над жаровней и плачет.

(Служанке.) Подай сакэ! Как холодно…

Служанка приносит сакэ и удаляется.

(Залпом выпивает чарку и падает на циновки возле жаровни; плачет.) Даже Цуру-сан, даже Цуру-сан и тот твердит мне о том же!

Темнеет. За дверью слышатся голоса. Входит служанка.

Служанка. Хозяйка, за вами приехали из чайного дома «Исэдзэн».

О-Кичи. Отправь их обратно! Разве они не знают, что мне запрещено выходить!?

Служанка уходит, но тотчас же возвращается.

Служанка. Они говорят, вас приглашает господин Иса. Староста дал разрешение… Господин Иса хочет, чтобы вы пришли на минутку, в обычном платье…

О-Кичи. Господин Иса? Разве он уже вернулся из Эдо?

Служанка. Да, прислали за вами паланкин.

О-Кичи. Вот как?… В такое грустное время мне и впрямь хотелось бы пойти немного развлечься… И правда, почему бы не принять приглашение господина Иса? Будь это кто другой, а то он… И впрямь… Разве ненадолго?… Подай зеркало!

Служанка. Слушаюсь! (Ставит перед О-Кичи зеркало.)

О-Кичи. Постой, постой! Если вечером придет Цуру-сан, попроси его подождать. Скажи, я скоро вернусь.

О-Кичи быстро поправляет прическу, достает нарядное кимоно и начинает переодеваться.

Картина третья

Уединенная комната в чайном доме «Исэдзэн».

Сандзиро Иса, один из руководителей магистрата, от нечего делать протирает шелковым платком рукоять своего кинжала.

Входит хозяйка чайного дома.

Хозяйка. Скучаете, господин? Она скоро будет. Не хотите ли выпить чарочку? (Наливает.)

Иса (пьет). А за тем ты послала?

Хозяйка. Да. Сразу же.

Иса. Ну спасибо.

Хозяйка. Когда он придет, сказать, чтобы подождал в другой комнате?

Иса. Да, прошу.

Из общей залы доносятся оживленные звуки мелодии «Симода-буси». Вскоре входит О-Кичи, опускается на колени, кланяется, касаясь циновки кончиками пальцев.

А, это ты, О-Кичи? Рад тебя видеть!

О-Кичи. Когда вы вернулись, господин?

Иса. Только сегодня.

О-Кичи. Ах вот как? Наверное, привезли уйму новых песен из Эдо! Прошу вас, спойте хоть одну!

Иса. Песни привез, но прежде всего налей-ка мне сакэ!

О-Кичи наливает.

Хозяйка. Прошу прощения… Если вам что понадобится, хлопните, пожалуйста, в ладоши!

Пса кивает. Хозяйка уходит. Иса пьет несколько чарок подряд.

О-Кичи. О, это необычно!

Иса. Что именно?

О-Кичи. Вы никогда так много не пьете.

Иса. Когда у меня неприятности, я не могу рассеяться без вина.

О-Кичи. Вот уж не думала, что у вас могут быть неприятности! Мне казалось, они случаются только с простыми людьми! Иса. По-твоему, у меня не может быть своих горестей?

О-Кичи. Конечно! Вот уж никогда бы не подумала! Но я рада это слышать!

Иса. Вот как? Почему же?

О-Кичи. Я понимаю, это очень невежливо, но мне казалось, что только я одна так несчастна, а теперь, когда я узнала, что и у вас на душе забота – это как-то… Позвольте и мне выпить! Можно?

Иса. Разумеется! Я сам тебе налью!

О-Кичи. Мне стыдно… Господин, я немного пьяна сегодня!

Иса. Ничего, ничего. Когда что-нибудь не ладится, сакэ – лучший товарищ!

О-Кичи. Вы догадливый человек.

Иса. Выпей еще!

О-Кичи. Спасибо!

Иса. Слушай, О-Кичи! Ты расстроена, у меня тоже тяжело на сердце. Давай же проведем этот вечер как товарищи по несчастью!

О-Кичи. Господин!.. Я не понимаю…

Иса. Что тебе непонятно?

О-Кичи. Просто не верится, чтобы у такого благородного господина были какие-то невзгоды. Да стоит вам только пошевелить пальцем – ваши вассалы и служанки все для вас сделают!

Иса. Ты так считаешь?

О-Кичи. А разве на самом деле это иначе?

Иса. Ведь ты еще совсем молода, правда?

О-Кичи. Да.

Иса. Твои горести, наверное, любовного характера… Но страдания любви – не единственная беда на свете. Бывают несчастья куда серьезней! Налей-ка мне, Кичи!

О-Кичи. Ах, простите! Сейчас я принесу еще сакэ!

Ока встает, но спотыкается и роняет гребень, который стукается о край жаровни.

Иса. Что такое?

О-Кичи. Ох, какая я неловкая…

Иса. Сломала гребень?

О-Кичи. Пустяки! Он дешевый. (Собирает обломки.)

Иса. Кичи!

О-Кичи. Да, господин?

Иса. Оставь сакэ, потом принесешь. Присядь-ка на минутку!

О-Кичи. Да, господин!

Иса. Кичи, можно ли починить этот гребень?

О-Кичи. Господин?…

Иса. Я спрашиваю: можешь ли ты сделать этот гребень таким, каким он был раньше?

О-Кичи. Зачем нее склеивать поломанную гребенку? Я ее выброшу!

Иса. О, да ты расточительна!

О-Кичи. Но, господин, пусть я всего-навсего ничтожная гейша, но все-таки люди меня немножко знают и уважают… Недаром даже прозвали «Голосистой пташкой»… Я не стану носить склеенный гребень!

Иса. Тогда спрошу тебя по-другому… Что бы ты стала делать, если б порезала палец?

О-Кичи. Господин?…

Иса. Ты можешь выбросить сломанную гребенку, но что бы ты стала делать, если бы порезала палец?

О-Кичи молчит.

Его бы ты тоже выбросила? Конечно, нет. А, Кичи?

О-Кичи. О чем вы толкуете, господин?

Иса. Кичи, я хочу поговорить с тобой кое о чем серьезном.

О-Кичи уныло опускает голову.

Тебе, наверно, уже известно, что с прошлого года здесь находится американец и нам пришлось вступить с ним в переговоры. Трудные переговоры… А сейчас они и вовсе зашли в тупик. По правде говоря, их следовало бы вообще прекратить. Но это было бы очень плохо для нашей страны, и потому…

О-Кичи. Господин, простите, что прерываю вас, но не хотите же вы сказать, что я должна пойти в услужение к чужеземцам?!

Иса. Именно это я и хочу сказать.

О-Кичи. Вы всегда относились ко мне по-доброму, но я не могу этого сделать!

вернуться

13

В японском быту существует обычай сцеплять мизинцы в знак нерушимости какого-либо обещания, договоренности. В настоящее время этот обычай приобрел полушутливый характер.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: