Он ухватился за ее руку и неуверенно сел на полудек. Альтаир присела ца свои надежные босые ноги, и тут в ее голове забрезжила мысль. Она услышала тихий хруст пальцев ног, почувствовала постоянное напряжение мышц и толкнула его в колено.

— Эй, оставайся в среднем проходе, ясно? Не вставай на полудек, и будь чертовски осторожен, когда поднимаешься на палубу. У тебя ноги береговой крысы, не говоря уж об ушибленной голове, которая тебе не помощница. Маленькие лодки, знаешь, немного верткие. Ты привыкнешь к этому. Но на тебе последняя сухая одежда, какая у меня есть.

Он опустил ноги и встал на доски. Потом снова посмотрел на Альтаир.

— Как с санитарными удобствами?

— Санитарными — чего?

— Клозет. — И когда она совершенно бестолково заморгала глазами, заорал на нее: — Помочиться!

— Там впереди горшок, а можно и через борт. Одно из двух тебе придется попробовать. — Тут ей пришла еще одна мысль. — Мочиться за борт; а если посерьезнее, возьми лучше ведро. Я-то справляюсь, но ты наверняка свалишься в воду, если попытаешься по-другому.

Он посмотрел на нее и начал глядеть по сторонам, вперед, потом назад, будто надеясь на что-то другое. И остался сидеть на месте.

Ей действительно было его жаль. Она была сбита с толку и лично оскорблена. Например, тем, что он отпрянул от нее. Она потянулась и прикоснулась к его руке — почти так, как прикасалась к той неблагодарной кошке, быстро и осторожно.

— Эй, я буду рыбачить с кормы, порядок? Я не буду смотреть.

Он вытаращился на нее, как будто думал, что может быть еще лучшее решение.

— Ты как-то религиозен? — спросила она, вспомнив вдруг, что у некоторых ревентатистов чрезвычайно сильное чувство стыда.

— Нет, — ответил он.

— Любишь мужчин?

— Нет! — Это было сказано с более сильным выражением, чем предыдущее. Казалось, он был в отчаянии.

— Но только не меня, да? Прекрасно. Я не буду на тебя бросаться. Не надо делать такое озабоченное лицо. — Она опять коснулась его руки, встала, перешла на полудек и присела там перед вешалкой, где располагалось остальное снаряжение, все аккуратно вынула, связала шнуры и открыла банку с наживкой, сморщившись от вони. Потом прицепила наживку на крючок и забросила шнур.

Она сидела со скрещенными ногами рядом с кожухом двигателя на корме и смотрела на поплавок, воду и танцующий солнечный свет — как делала уже тысячу раз. Пока, наконец, не почувствовала легкое изменение положения лодки от движений Мондрагона; она чувствовала равновесие и свойства лодки непосредственно позвоночником и каждым нервом. Она дала ему сделать свои дела. Наконец, он вернулся на полудек и поднялся на ноги. Она повернулась, но он был осторожен и шел, пригнувшись, готовый в любой момент упереться в палубу руками.

Он искал общества, предположила она, когда он сел неподалеку от нее. Это в порядке вещей. Даже приятно.

— Ты когда-нибудь рыбачил? — осведомилась она. Это не было занятием жителей Верхнего города, но это было тем, чем она охотно занималась, когда дела шли не слишком хорошо. Прекраснее всего на свете было наблюдать, как танцует вода, и надеяться на то, что поплавок, наконец, нырнет. На рыбалке остается только надеяться. В любой момент счастье могло отвернуться. Рыбак должен быть оптимистом. Пессимисту никогда не выдержать.

— Я… — Он подошел поближе и хотел было сесть и свесить ноги за борт.

— Эй, ты распугаешь всю рыбу! Смотри, чтобы не отбрасывать на воду никакой тени, понятно?

— Извиняюсь. — Он отпрянул назад, подтянул ноги и обхватил их длинными руками. Она повернулась к нему и бросила на него взгляд, которым хотела выразить, что сказала это вовсе не из недружелюбия. — Я… — Он начал новый разгон. — Я на самом деле благодарен, — сказал он. — За все.

Она пожала плечами. Мысли ее вдруг снова вернулись к этой истории, и мир показался холодным. Мосты в полночь и негодяи в черных плащах. Она посмотрела на Мондрагона.

— Дело не в том, что… что ты мне не нравишься, — сказал он. — Только… я не знаю, что происходит.

— Ты имеешь в виду, что не знаешь, кто тебя сбросил в воду?

Нет, он не знал не это. Она поняла по его взгляду — быстрому, обшаривающему даль.

— Как получилось, что там оказалась ты?

— Я хотела кое-что забрать из таверны. Ты упал в воду прямо у моей лодки. Потом снова вынырнул и искал, за что ухватиться. Это оказалась я. По-моему, тебе повезло.

Сначала он переваривал это. Глаза его мигали. Зеленые, как море. Нет, темнее. Как море в ненастный день. Потом облачность снова исчезла, и Мондрагон потянулся рукой к лицу Альтаир. Она испуганно отпрянула.

Он быстро отдернул руку и смущенно уставился перед собой.

— Эй, — сказала она. Он напугал ее. Даже сердце подпрыгнуло. Предки его знают, не сумасшедший ли он, как половина плотовщиков там снаружи. Она перехватила удочку повыше. — Я думала, клюнуло! — Ложь, которая освободила ее из неловкой ситуации. Она вытянула шнур и осмотрела поплавок и крючок. Наживка исчезла. — Подкрался, проклятый!

Она встала и пошла, чтобы достать новую наживку.

Альтаир снова забросила удочку и продолжала рыбачить стоя, а Мондрагон тем временем вытянулся на теплых досках полудека и уснул. Потом она села и подумала, что ей ведь больше ничего не нужно, как просто дать ему крепкого пинка. Его типичная для сухопутной крысы неуверенность была не наигранной, что бы там в нем ни было ненастоящим.

Он совершенно невинно лежал на солнце. Альтаир поймала маленькую рыбку, разорвала, чтобы сделать из нее наживку, и остаток утра рыбачила более тяжелой снастью.

Мондрагон проснулся, когда она вытащила первого утильщика. Он вскочил, когда рыба на полудеке заколотила хвостом и обрызгала его водой.

— Быстрее! — крикнула она, так как он находился в пределах досягаемости рыбы. Он попробовал ее схватить, но попал под хлещущий хвост и попытался еще раз. — Шнур! — крикнула Альтаир, и он схватился за него и поймал рыбу.

Альтаир сняла рыбу с крючка, протянула сквозь жабры шнур и повесила ее через край лодки.

— Попало по руке?

Он пососал рану и показал ей — несколько вполне приличных проколов.

— Ты действительно сын предков, да? Они же загноятся. Он оскорбленно посмотрел на нее, но промолчал.

— Ясно, — сказала она. — Вы же там, наверху, не разбираетесь в рыбе, вы просто ее едите. Это я виновата. В голову бы не пришло, что ты схватишь ее за спину. Сзади плавника и за этот ряд. Хорошо, что хоть зубов у нее нет. Ну, я никогда бы не заставила тебя хватать красноперку. Плохие плавники да еще зубы. Когда приходится иметь с ней дело, надевают рукавицы, вот и все. То же самое касается и священной щуки. Она спокойно может что-нибудь откусить. И ангел смерти хорошо оправдывает свое название, потому что его яд убивает быстрее, чем успеешь оглянуться. Они хороши на вкус, но их колючки могут убить даже через три дня после того, как рыбу съели за ужином.

— Я знаю, — сказал он мрачно; и она вспомнила об убийцах из-за угла, ангеле смерти и о высоких мостах, и ей снова стало холодно средь ясного дня. Она насадила на крючок новую наживку и забросила удочку. Стайка морских птиц села вдали у Флота-призрака, и плотовщики медленно поплыли к ним. Альтаир наблюдала за этим, пока стайка не бросилась в бегство.

К полудню рыба уже варилась на маленькой печке; после еды они немного вздремнули на полный желудок, она сама на одной стороне полудека, он — сидя прямо в среднем проходе, где уснул после еды, набив желудок порядочным глотком дешевого виски Хафиза и рыбой из Мертвого Порта.

Альтаир время от времени просыпалась и смотрела поверх руки, которую использовала в качестве подушки, на берег, состоявший из голой коричневой скалы и желтого галечника. И поглядывала на своего пассажира, чье единственное движение за все это время состояло в том, чтобы лечь на досках на бок и положить руку под голову. Так он и лежал, свернувшись, как младенец, одна голая нога уютно подтянута к другому колену. Солнце пригревало, ночь была трудной, и Альтаир снова закрывала глаза и клала голову на руку, слишком сонная, чтобы быть в состоянии заняться чем-то другим.