«Все пророчества и чудеса, все доказательства веры не до конца убедительны, но и не таковы, чтобы не было в них основания для веры. Есть в них очевидность, и есть темнота, чтобы просвещать одних и ослеплять других. Но очевидность такова, что превосходит очевидность противного или, по крайней мере, ей равна».[328] «Неверно, что все скрывает Бога, но также неверно, что все открывает Его; верно лишь то, что Бог скрывается от тех, кто искушает Его, и открывается тем, кто ищет Его, потому что люди одновременно и недостойны Бога, и способны к Нему; недостойны по своему растлению, а по своей природе способны».[329] «Истинно, Ты — Бог сокровенный» (Vere tu es Deus absconditus), по слову пророка (Исайя, 45:15). «Если бы не было темноты (в вере), то человек не чувствовал бы своего растления; если бы не было света, то человек не надеялся бы на исцеление. Итак, не только справедливо, но и полезно, чтобы Бог был отчасти скрыт и отчасти открыт, потому что для человека одинаково опасно знать Бога, не зная своего ничтожества, и знать свое ничтожество, не зная Бога».[330]

Главный метод религиозного познания у Паскаля заключается в том, что он переносит его из разума в то, что называет «сердцем», а мы назвали бы «волей». В этом религиозный опыт его совпадает с научным: «Все познания первых начал — пространства, времени, движения, чисел — идут не от разума, а от сердца воли».[331] «Истину мы видим не в силлогизмах, а во внутреннем озарении… Внутренним только осязанием познается Бог (per tactum intrinsecum)» — с этим утверждением Кампанеллы согласился бы Паскаль.[332]

В этом новом методе Богопознания против Паскаля не только вся философия, от Аристотеля до Декарта, Спинозы и Канта, но и вся католическая Церковь, от св. Фомы Аквинского до Ватиканского собора 1870 года, объявившего анафему тому, кто отрицает, что «при свете естественного человеческого разума бытие Божие достоверно познаваемо».[333]

«Сердцем, а не разумом узнанный Бог — вот что такое вера», — учит Паскаль. «Есть и у сердца свои разумные доводы, которых разум не знает… Разве мы любим по разуму?» «О, как далеко от познания Бога до любви к Нему!»[334] «Если люди верно говорят о делах человеческих: „Надо знать, чтобы любить“, то святые говорят о делах Божиих: „Надо любить, чтобы знать“. „В истину нельзя войти без любви“.[335] „Истина без любви… ложь“.[336]

„О, как я люблю видеть этот гордый разум униженным и умоляющим!“[337] „Нет ничего соответственнее разуму, чем отречение от разума“.[338] „Последнее действие разума сводится к тому, что есть нечто, бесконечно большее разума“.[339] „Если даже естественные явления выше разума, то насколько более — сверхъестественные“. „Мудрость возвращает нас к детству“.[340]

„Все, что непонятно, все-таки есть: бесконечное число, бесконечное пространство, равное конечному“. „Невероятно, чтобы Бог соединился с человеком?.. Но я хотел бы знать, по какому праву такое слабое животное, как человек, измеряет милосердие Божие и ставит ему границы. Человек не знает, что такое он сам; где же ему знать, что такое Бог? Как же он смеет утверждать, что Бог не может сделать его способным к общению с Собой?“[341] „Христианство очень странно: оно велит человеку признавать себя гнусным и учит его уподобляться Богу… Как мало у христианина гордости, когда он соединяется с Богом, и как мало низости, когда он равняет себя с червем земли!“[342] „Я хвалю только тех, кто ищет, стеная. Надо устать до изнеможения в поисках истинного блага, чтобы протянуть, наконец, руки к Освободителю“.[343]

Кроме двух книг — „Опытов“ Монтеня и „Руководства“ Эпиктета — третья главная книга для Паскаля в Апологии — „Кинжал Веры“, испанского доминиканца Раймонда Мартини, где чудом уцелели от огня Инквизиции древнейшие памятники иудейской письменности[344] Паскаль ищет в них совпадения христианского предания со свидетельствами великих учителей Талмуда в том, что он называет „непрерывностью“ (perpétuité) и что мы могли бы назвать единством религиозного опыта человечества в веках и народах, во всемирной истории.

„Что бы ни говорили (неверующие) о христианстве, надо признать, что в нем есть нечто удивительное“. „Это вам кажется, потому что вы родились в христианстве“, — могут мне возразить. Нет, вовсе не потому, а наоборот: я противлюсь христианству, потому что в нем есть это удивительное… Люди, от начала мира, ожидали Мессию… и утверждали, что Бог им открыл, что родился Искупитель… Это удивительно».[345]

Исторические ошибки Паскаля слишком явны. «Летописи иудейского народа на несколько веков древнее, чем летописи остальных народов». «Весь этот великий и многочисленный народ произошел от одного человека» (Авраама). «Греки и римляне заимствовали свои законы от иудеев».[346] «Сим, видевший Адама, видел Ламеха, который видел Иакова, а Иаков видел тех, кто видел Моисея».[347] Такая «история» для нас уже немного стоит. Но все эти ошибки Паскаля несущественны, потому что сделаны в порядке Истории, а не Мистерии, — внешнего знания о мире, а не внутреннего знания о человеке — того, на чем зиждется вся Апология.

Судя по тому, что Паскаль ставит наравне с ветхозаветными пророчествами чудное сказание Плутарха о кормчем Тамузе, услышавшем таинственный крик: «Умер Великий Пан!» (что не пришло бы, конечно, и в голову никому из церковных апологетов), — он мог бы понять пророческий смысл и таинств Елевзиса, Египта, Вавилона, Крито-Эгеи — всего, что мы называем «христианством до Христа», что, в самом деле, есть одно из удивительнейших чудес всемирной истории.

Огненное сердце «Мыслей» — та ночная беседа Паскаля с таинственным Гостем, которую он сам называет «Иисусовой Тайной». Главное жизненное действие сердца — посылать во все, даже в мельчайшие сосуды тела кровь; так же действует и «Тайна» в «Мыслях»: в каждой из них слышится биение, в каждой льется кровь этого сердца.

Все начинается и кончается в «Мыслях» тем «сверхъестественным сном» человечества, которым спят ученики Иисуса в Гефсиманскую ночь. Главная цель Паскаля — разбудить, расколдовать людей от этого «заколдованного сна». «В смертном борении будет Иисус до конца мира: в это время не должно спать».[348]

В «Иисусовой Тайне», этом не внешнем, а внутреннем «видении», «явлении» Христа — совершается как бы Его «Второе Пришествие», или вечное «Присутствие» в мире:

И се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь (Матфей, 28:20).

«Иисус — один на земле», — вспоминает Паскаль, может быть, не только о Гефсиманской ночи, но и о своей.

Если человек — один, Я с ним, — по «не записанному» в Евангелии слову Господню, «Аграфа».[349] «Иисус один» — наедине с Паскалем. В этой внутренней близости Человека к человеку чувствуется близость не только Духа к духу, но и Тела к телу. Кажется, ученики Христа узнали бы в этой ночной беседе Паскаля голос Учителя.