Ясное до этого небо вдруг потемнело, будто кто-то набросил на солнце темную вуаль. Врону, шедшего пружинистым спортивным шагом в сторону палатки, ослепила вспышка. Свинец темнеющих с каждой минутой туч рассекла молния. Раздался грохот – предвестник надвигающейся бури. «Успею», – подумал он, прикидывая расстояние до палатки. Но не успел. Струи воды стегали по лицу, по спине, по плечам. Он промок до нитки в одно мгновение. Тропинка превратилась в бурлящий ручей, ноги скользили и разъезжались в жидкой грязи. В палатку он ввалился всклокоченный, мокрый и перемазанный глиной, словно искупался в болоте.

– Дайте полотенце, черти, – взмолился он, плюхаясь на топчан.

Пока он докрасна растирался жестким крестьянским рушником, Радзик полез куда-то в угол и извлек термос.

– Ну-ка, погрейся, – наполнил он стакан желтоватой жидкостью. – Тут, оказывается, одна бабка самогоном приторговывает. Вот мы и запаслись на всякий пожарный случай.

Врона выпил, крякнул, покрутил головой:

– Ну и ну! От такой еще скорее ноги протянешь. Сейчас бы зайти к Котарским на рюмочку коньяку!

А надо сказать, что через несколько дней после того, как Врона обосновался в деревне, он решил свести знакомство с Котарскими. Оказалось это даже проще, чем он предполагал.

В тот день дома оставалась одна Котарская. Визит симпатичного соседа дачника она восприняла с радостью.

– Наконец-то хоть один интеллигентный человек из столицы, – пропела она, закатывая глазки и усаживая его в мягкое кресло на колесиках. На столе, мгновенно покрытом белой скатертью, появилась бутылка коньяка и тарелки с закусками. – Вы знаете, я здесь так одинока, – стала она жаловаться, едва они выпили по первой рюмке за знакомство. – Буквально не с кем слова сказать! Как в пустыне. Одно мужичье. Взбрело же в голову моему забраться в такую глушь…

«О муже сказала „мой“. Видно, и сама из деревни», – подумал Врона.

– У вас же есть автомобиль, в любое время можно прокатиться в Варшаву, – поддержал он разговор.

Она безнадежно махнула рукой.

– На автомобиле? Как? У меня нет водительских прав, а Ванек с утра до вечера в поле. Говорит, дела. И зачем ему эта работа? Мы заслужили лучшей жизни. Да разве ему втолкуешь…

– Зачем же вы ехали сюда? Не могли его отговорить?

– Он сказал, что ему советуют врачи… Временно… А потом, мол, опять вернемся в Варшаву.

«Пожалуй, он не посвятил ее в суть дела, – мелькнула у Вроны мысль, – иначе она не стала бы болтать всей этой ерунды».

После четвертой рюмки они уже были на дружеской ноге.

– Приходите, пожалуйста, хоть каждый день, – кокетливо улыбалась Котарская. – Вы очень меня обяжете.

И он вскоре зашел опять. Хотелось поближе познакомиться с самим Котарским. Да и с хозяйкой невредно было поддержать отношения – болтливость ее могла оказаться полезной.

Котарский произвел на него впечатление человека очень заурядного, серого, неприметного. Лет сорока с небольшим, лысеющий, с брюшком. Рыхлое, безвольное лицо. Водянистые глаза на собеседника смотрят прямо. От неожиданного визита на лице ни тени смущения.

– Рад с вами познакомиться. Жена мне о вас говорила… Мы здесь недавно, не успели еще обвыкнуться в этом чужом для нас мире…

– Я слышал, у вас неважно со здоровьем и только из-за этого вы согласились на временное изгнание? – говорил Врона, исподволь наблюдая за собеседником.

– Да, да, я чувствую себя скверно. Иначе бы мы, конечно, ни за что не забрались в такую глушь. В городе ведь совсем иная жизнь. А вы где трудитесь, если не секрет?

На этот вопрос у Вроны был заранее заготовлен ответ.

– В промышленности.

– А, вот как! Наверно, интересная работа?

– Да, я конструктор.

– Это чуждая мне область. Мое дело что? Навоз, земля, – Котарский широко улыбнулся, – посеять, рассадить, убрать – это по моей части.

В тот вечер они заболтались, и Врона просидел у них допоздна.

– Человек должен наслаждаться жизнью, – разглагольствовал Котарский. – Но для этого нужны деньги. Вы знаете, во время оккупации я был батрачонком у одного хозяина. Настоящий пан. Двадцать гектаров отменной земли – чистый чернозем. Великолепный инвентарь. Скотный двор, амбары. Вся деревня у него в кулаке. Слово его – закон. Во всем околотке. А как он свое богатство скопил? Родственников ограбил. А потом вел торговлю с оккупантами, парней, девок отправлял на работы в Германию, если кто из родителей его не подмажет. И люди боялись его. А все почему? Богат! Кому хочется рисковать? Он любого мог в порошок стереть, а при желании и купить с потрохами. Имел деньги, имел и власть. Да что там говорить, я и сейчас таких знаю. Для них все доступно. Что хотят, то и делают, всюду пути находят. Да вы, наверно, и сами знаете, как оно делается. Перед деньгами никто не устоит!

Врона слушал внимательно. Ему хотелось понять психологию этого человека. Постичь, откуда в нем пренебрежение к окружающим, к среде, из которой он сам вышел, откуда безудержная страсть к деньгам. «Роль здесь играет не происхождение, – пришел он к выводу. – Котарский ведь выходил из бедной семьи, всем, что имеет, он обязан народной власти, а вот поди ж ты…»

Тут в палатке зажужжал зуммер радиопередатчика, возвращая Врону к действительности. Сигнал из тайника на кладбище.

– Черт побери! Там кто-то есть1 В такое время?!

А может, это просто дождь?

– Кто у нас на посту? – крикнул Врона и, не ожидая ответа, включил радиотелефон. – Я первый! У нас сигнал. Что видишь? Прием.

В трубке раздался голос Петшика:

– Видимость почти ноль. Но, по-моему, там опять железнодорожник… Да, точно. Это наш клиент. Кажется, что-то прячет…

Врона повернулся к Галензе:

– Передай Смоляку, пусть возьмет его под наблюдение. А я пойду проверю тайник. Дай команду Петшику, чтобы меня прикрывал.

Поежившись, он выбрался из палатки опять под дождь.

На теплоход поднялись вечером, как и просил Бежан, хотевший произвести осмотр, не привлекая излишнего внимания команды.

Сопровождал его представитель воеводского управления милиции капитан Банасик, тот самый, который в прошлом году вел следствие по делу об исчезновении трупа Ковальчика. В качестве провожатого капитан теплохода оставил своего первого помощника. И тот и Банасик были явно недовольны неожиданно свалившимся на них неурочным заданием, ломавшим их заранее намеченные планы. И вот теперь они, один спереди, другой сзади, плелись без особого энтузиазма.

Осмотр каюты Ковальчика, где год назад и былобнаружен его труп, не дал ничего существенного. Впрочем, Бежан на многое и не рассчитывал. Он просто хотел познакомиться с расположением помещений. Глядя сейчас на стоящий в углу каюты чей-то чемодан, Бежан спросил у первого помощника:

– А что, вещи покойного, его бумаги переданы семье?

Тот помолчал, потом нехотя ответил:

– Нет, представьте себе, нет. Насколько я припоминаю, за ними никто не обращался.

«Ага, вот и еще один оставшийся незамеченным след. А вдруг в вещах что-нибудь интересное?»

– Где сейчас эти вещи? Я хотел бы их осмотреть.

– Хорошо. – Помощник капитана вызвал вахтенного матроса.

– Узнай, где хранятся вещи нашего кока, и принеси ключ.

Бежан с укором взглянул на Банасика. Как же можно было не осмотреть вещи?

– Упустили… – пробормотал тот.

– И не только это, – тихо, но достаточно выразительно сказал Бежан. – Почему, например, вы решили, что кок умер естественной смертью, если труп его испарился и вскрытия не было?…

– Врач… – начал было Банасик.

– При чем здесь врач! Разве не бывает, что врач, свидетельствуя смерть и давая заключение о ее причинах, ошибается и ошибка выясняется только при вскрытии?

Банасик хотел что-то ответить, но в это время в дверях каюты появился вахтенный.

– Чемодан кока в каптерке. Вот ключ. Каптеркой оказалась небольшая заваленная рухлядью каморка. С трудом они отыскали там чемодан.