Он посмотрел на её ноги.

— Так, высокие каблуки не подойдут. Нужны туфли без каблука!

Аня уже почти не слышала его. Она дрожала от страха за свои волосы. В душе она считала, что это единственное, что осталось от неё, как женщины. Ещё совсем маленькую монахини учили её ухаживать за волосами. И перед сном, и утром перед молитвой она долго и тщательно расчёсывала их, получая от этого огромное наслаждение. По утрам она аккуратно прятала свои волосы под накидку, чистую и накрахмаленную. Ван Бурх улыбнулся:

— Мы тебя превратим в модницу на коммунистический вкус. Не очень яркий лак на ногтях, побольше румян на щеках и толстый слой тёмной губной помады. Несколько металлических браслетов на запястья, а на шею — дешёвую серебряную цепочку со знаком "А".

Он опять обошёл вокруг неё, как бы примеривая на сестру Анну нарисованный им облик.

— Нужна ещё пара широких дешёвых поясов с металлическими пряжками… Понадобится несколько париков, и конечно, не светлых — чтобы гармонировали с цветом кожи. Так, Аня, а теперь сними туфли и пройдись по комнате.

Она сбросила туфли и прошлась перед ним несколько раз. Он опять вздохнул.

— У тебя походка монахини.

— Но ведь… Как это, походка монахини? Разве такая походка чем-нибудь отличается от обычной?

— Вот посмотри на меня.

Ван Бурх поднял голову, расправил плечи, прижал руки к телу и пошёл мелкими шажками по комнате с выражением благочестивости на лице. И Аня невольно расхохоталась. Он вдруг действительно на миг представился ей монашкой. У голландца был поразительный талант к перевоплощению, из него вышел бы неплохой комик.

— Ну а как же мне тогда ходить? — спросила Аня.

— Сейчас покажу.

Он весь как будто преобразился. Даже не сделав ни одного шага, он уже был девушкой, осознающей свою привлекательность. Его руки и ноги задвигались совершенно свободно. Он поправил воображаемую причёску и пошёл дальше. Он кидал кокетливые взгляды. Его левая рука как будто прижимала к боку воображаемую сумочку.

И опять зрительница засмеялась, но затем задумалась. Она поняла всю разницу между тем, как она привыкла держать себя на людях, и тем, как ей теперь надлежало это делать.

— Но у меня же нет вашего таланта. Как я смогу научиться так ходить?

— Я научу тебя, Аня. Ты теперь будешь проводить много времени на улицах. Внимательно наблюдай за тем, как ходят другие женщины, разговаривай со всеми… и, конечно, с мужчинами. Учись ходить в магазин, говорить по телефону, носить сумочку. Ты должна теперь смотреть на всё это по-иному. Ты будешь заниматься этим по утрам каждый день всю следующую неделю. Ты должна будешь ходить по закусочным, ездить в транспорте, ходить по вестибюлям гостиниц и изучать достопримечательности города. У тебя есть какие-нибудь светские знакомые в Риме?

Она покачала головой:

— Нет, отец мой.

Ван Бурх нахмурился. Она должна научиться общаться с людьми вне церкви.

— Я познакомлю тебя с несколькими людьми — и женщинами, и мужчинами. Ты будешь встречаться с ними в ресторане за завтраком, за обедом и вечером за ужином.

— Но как я смогу ужинать с ними? Ведь я совсем не пью.

— А тебе и не придётся пить ничего спиртного. Вполне можно ограничиться безалкогольными напитками. Ты будешь говорить, что ты монахиня, снявшая с себя обеты.

— И не подумаю!

Он вздохнул:

— Аня, в ближайшие дни нам предстоит создать для тебя подходящую легенду, а это потребует времени. Тебе надо будет многому научиться и многое запомнить. Ты будешь заниматься этим день и ночь вместе со всем остальным, что потребуется. За это время ты должна привыкнуть к неизвестному тебе доселе миру. Заявления о том, что ты отказалась от своих обетов, — временная легенда для тебя.

Она упрямо сказала:

— Но я же просто физически не могу произнести такое!

Голландец сел за свой рабочий стол. Он указал на стул перед собой. Аня присела и застенчиво поправила юбку. Ван Бурх на этот раз заговорил довольно резко:

— У тебя есть разрешение папы на время забыть о своих обетах. Но оно не подразумевает, что ты не должна подчиняться своим руководителям.

Воцарилось молчание. Потом Аня застенчиво опустила глаза и пробормотала:

— Извините, пожалуйста, отец мой.

Его голос как будто давил на неё:

— Не будь ты такой застенчивой! В данный момент ты не монахиня, Аня.

Тут она встрепенулась, и в её голосе стали слышны твёрдые нотки. Посмотрев ему в глаза, она громко и уверенно сказала:

— Извините.

— Вот так лучше. Пока ты репетируешь свою основную роль, ты будешь говорить всем, что ты — отказавшаяся от своих обетов монахиня.

— Хорошо, отец мой.

Голос ван Бурха чуточку смягчился.

— Люди, с которыми я тебя познакомлю, не будут с тобой об этом говорить. Я предупрежу их, что это очень болезненная для тебя тема.

— Благодарю, отец мой.

Ван Бурх ещё раз внимательно посмотрел на неё.

Потом решился:

— Аня, я знаю, что ты очень волевой человек, очень умный. Но годы, проведённые в лоне церкви, сделали тебя, скажем так, очень в некоторых отношениях уязвимой. Эта уязвимость, если не справиться с ней, может стать роковой и для тебя, и для того человека, с которым ты отправляешься выполнять задание. Если ты не сможешь подавить в себе эту черту или хотя бы контролировать её, мне придётся искать кого-нибудь другого для выполнения поручения.

Аня обдумала услышанное и затем согласно кивнула, и опять ван Бурх отметил в ней большую душевную силу. Она уверенно сказала:

— Я очень хорошо это понимаю, отец мой. Я постараюсь выполнить ваши требования.

— Я надеюсь.

Он повертел в руках маленький ножичек для вскрытия писем с рукояткой из слоновой кости.

— Аня, раньше ты смотрела в конвенте только специально отобранные фильмы. Ты читала книги, опять же специально подобранные игуменьей. На улице же никакой цензуры не будет. В мирской жизни ты увидишь такое, что заставит тебя изумиться тем негативным переменам, которые случились с цивилизацией.

— Отец мой, я всю свою жизнь провела в церковном окружении, но я всё-таки кое-что смыслю в жизни. Вы меня спросили, есть ли у меня друзья, и я ответила, что нет. Моими друзьями всегда были мне подобные. Иногда я сожалела о своей оторванности от остального мира, потому что мне было интересно, что же там всё-таки происходит. Думаю, моё любопытство будет удовлетворено в ходе выполнения задания. Так что я благодарю вас за такую возможность.

— Хорошо.

Он открыл папку, просмотрел её и серьёзно спросил:

— Аня, ты отличный лингвист. Ну скажи мне, как по-русски «трахаться»?

Ван Бурх увидел ужас в её глазах, а затем злость. Она злилась сама на себя за то, что не выдержала первой проверки. Голландец молчал. Она откинулась на стуле и сказала:

— Отец мой, я ведь училась в церковной школе. Они нас не учили подобным вещам… но… я знаю, как будет «совокупляться».

— Отлично! Ты, конечно же, скажешь кому-нибудь там, в России, «отсовокупись» и сразу же засыпешь все дело. Надо будет поручить одному нашему лингвисту натаскать тебя в подобной лексике. Хоть это и неприятно, но мелочами пренебрегать нельзя.

Ван Бурх сделал пометку в блокноте и посмотрел на часы.

— У тебя есть ещё какие-нибудь вопросы, Аня?

Она кивнула:

— Только один, отец мой. Его Высокопреосвященство кардинал Менини сказал мне, что человек, с которым я буду путешествовать в качестве жены, очень плохой человек. Мне грозят большие опасности во время этой поездки?

Ван Бурх развёл руками:

— Аня, любая поездка по Восточной Европе представляет собой огромную опасность.

— Я имею в виду опасность со стороны этого человека.

Ван Бурх покачал головой:

— Этот человек физически очень силён. А сейчас он ещё проходит спецподготовку, так что если он и попытается сделать то, чего ты так боишься, то тебе просто придётся положиться на свой разум.

Она мрачно кивнула.

— Так, ну а теперь тебе надо пойти к парикмахеру.