Я успокоился и забрался в постель.

Первое, что я увидел утром, открыв глаза, это был Маркин. В одних трусах он стоял возле моей постели и, видимо, только хотел меня разбудить.

В руках его была та самая банка.

— Понимаешь,— сказал он озабоченно, — бактерия за ночь подохла.

— Неужели? — пробормотал я спросонок.— Какая жалость!

Тим подозрительно покосился на меня и решил, что я еще не совсем проснулся.

— Что с ней случилось,— продолжал он, разглядывая бурые клочья в банке. — Самоотравление, может быть?

Я поддержал его диагноз и поспешил заняться зарядкой. Тим ходил по комнате с банкой и продолжал сокрушаться. Он долго скорбел над своим преждевременно скончавшимся творением. Потом вдруг остановился, лицо его прояснилось. Я насторожился!

— Я идиот! — возгласил он.— Под микроскопом осталась одна палочка. Сам вчера положил.

Он помчался в лабораторию.

Вот тут-то я и сообразил, чего не доделал вчера, о чем старался вспомнить и что подняло меня среди ночи. Весьма недовольный собой, я направился следом за Тимом.

Склонившись над микроскопом, он разлаженно двигал стеклышком под объективом и крутил регулировочные винты.

Нетрудно было догадаться — самое худшее случилось...

— Тим, — сказал я.—Ты потерял бактерию.

— В том-то и дело,— буркнул он,— Смели, должно быть, ее на стол.

Размеры бедствия еще не дошли до него, но я уже представил их отчетливо. За ночь палочка успела размножиться. Мы разнесли ее на ногах по дому. Мы не выходили за ограду, но ветром палочку могло перебросить на улицу и рассеять по городу.

— Ну и что? — огрызнулся Тим.— Чего ты паникуешь! Я же сказал, что она безвредная.

— Безвредная?! — как ни бесила меня сейчас бестолковость Тима, как ни удивляло это соединение крайней тупости и таланта, я понимал, что злиться сейчас и бесполезно и неразумно. Но объяснить ему опасность его затеи было необходимо. Почему я не подумал об этом вчера?

— Сейчас я тебе покажу, какая она безвредная. Я шагнул в комнату, сдернул колпачок с авторучки и схватил первую попавшуюся тетрадь.

— Это же мой конспект,— сказал Тим.

— Конспект?.. Черт с ним, с конспектом. Он может тебе и не понадобиться.

— Ты что, спятил?

Катастрофа надвигалась неотвратимо, хотя ничего вокруг еще не выдавало ее приближения. Мне самому трудно было поверить в нее, мне хотелось убедить не только Тима, мне хотелось реально измерить величину беды... Я считал и повторял свои расчеты вслух, специально для Тима.

— Если за двое суток одна бактерия дает потомства один литр, то за трое суток... приблизительно, тысяча кубометров. На четвертые сутки...

Тим перестал искать бактерию. Он выпрямился и посмотрел на меня, мысли его принимали нужное направление.

— Не будет же она... так размножаться...

— А что ее может задержать? — спросил я.

— Что?.. Ну, солнечные лучи, например... впрочем, я не проверял,— сознался он.

— Не проверял... Ох, Тим, почему ты не поступил в строительный институт? На четвертые сутки... получится тысяча кубических километров. Тим, если твою бактерию разнесет ветром по всему миру, то на пятые сутки она высосет весь кислород, она затопит все материки и океаны. Через пять суток земля превратится в голую пустыню, без растений, без животных и без людей. Кому будут нужны тогда твои конспекты, Тим?.. Теперь ты понял, что ты соорудил?

Лицо у Тима побледнело. Он сел за стол и, уставясь на меня, молча забарабанил пальцами по столу. Воображение у него всегда работало отлично.

Я выглянул в окно. Листья на березах за оградой слабо шевелились от ветерка, но у нас в ограде, за высоким забором, казалось тихо. Тонкие стебельки пырея по краям дорожки стояли недвижимо...

— Забор... — невольно произнес я.

— Что забор?..— кинулся к окну Тим.

— Забор хороший,— повторил я.— Подумать только, если бы не забор...

— Но не может же этого быть, наконец! — воскликнул Тпм.

— Это может быть,— сказал я.— Но этого не должно быть. Звони скорее профессору Янкову.

К великому счастью, профессор Янков оказался дома.

Ему не нужно было объяснять, он сразу все понял, сразу догадался о серьезности надвигающейся беды. Он говорил громко, а телефон работал отлично, и хотя трубка была у Маркина, я слышал все, что сказал ему профессор.

— Если бы вы оказались в коттедже один, Тим Маркин, — голос профессора стал необычно суров, — пожалуй, проще всего было бы залить вашу усадьбу бензином и сжечь ее вместе с вами. Да, да, вместе с вами! К сожалению, рядом находится другой человек, повинный только в том, что неосмотрительно выбрал вас себе в товарищи. В данном случае эта неразумность принесла пользу, я уверен, что это он подумал о том, о чем никогда не думали вы... Сидите оба дома. Никуда не выходите... Слышите — никуда!.. Отгоняйте от усадьбы бабочек и воробьев. И ждите... Я приеду к вам так скоро, как смогу. Соберите несколько бактерий в пробирку, закройте ее и держите при себе.

Тим Маркин выслушал все в покорном молчании. Так же молча он положил трубку и отправился в лабораторию.

Я захватил удилище, привязал к его концу свой галстук и вышел на крыльцо. Я сидел на ступеньках, помахивал удилищем, а вокруг меня в зловещем безмолвии размножались колонии коричневых палочек. На полу дома, на траве ограды расползалась отвратительная плесень, пока еще не видимая глазу, но уже несущая смертельную угрозу всему видимому миру.

Вскоре появился и Тим. Он показал пробирку, заткнутую пробкой и залитую менделеевской замазкой.

— Десять штук на столе нашел.

Он присел рядом, помолчал, потом беспокойно покашлял.

— Интересно... если бактерия попадет с воздухом в легкие?..

Он не стал продолжать.

Я стиснул зубы от злости. Что можно было тут сказать?

Через полчаса на нашей тихой улочке послышалось отдаленное гудение тяжелых грузовиков.

Профессор Янков трезво оценил угрозу, которой был начинен наш коттедж, и понимал, что просчет здесь может привести к катастрофе, размеры которой представить было нетрудно. Поэтому он решил, что в таком случав лучше пересолить, чем недосолить.

Нашу усадьбу окружило более десятка специальных автомашин. Здесь были и пожарные машины, и машины для химической дезинфекции, и для борьбы с сельскими вредителями, и огнеметы, и даже автокран с длиннющей стрелой и крюком.

Профессор Янков командовал с крыши машины, его приказания усиливались динамиками — он весьма походил на режиссера, снимающего кинофильм. Мы выступали в роли главных героев.

Автокран передал стрелой через забор два водолазных скафандра. Мы с Тимом натянули тяжелую резину, завернули друг другу шлемы. Потом тем же краном нас по очереди подняли в воздух, обмыли тут же над оградой струей креозота из брандспойта и погрузили в санитарный фургон.

Нам не слышно было, что говорили люди,— водолазные шлемы не пропускали ни звука. Но через иллюминатор шлема я увидел лицо шофера санитарного фургона. Оно мне хорошо запомнилось. Я же не мог сказать ему, что я тут ни при чем...

Нас увезли, и мы не видели, что происходило дальше...

Усадьбу Маркиных залили керосином, потом пустили огнеметы, и от коттеджа и от забора остался на земле черный выжженный квадрат. На весь Университетский городок, на поселок был наложен карантин. Трое суток люди сидели по домам. По улицам день и ночь ходили поливочные машины, кропя землю и стены строений искусственным дождем, чтобы не дать возможность палочке вместе с пылью быть унесенной ветром.

Специальные санитарные отряды проверяли, не появятся ли где-либо следы коричневой плесени.

В дезокамере я пробыл неделю. О том, что со мной делали, даже неохота и рассказывать. Хорошо, что меня поместили отдельно от Маркина.

Он пробыл в камере на несколько дней долее, нежели я. Если бы это зависело от меня, я не выпустил бы его из дезокамеры до конца его жизни...

Сейчас, когда все уже в прошлом, а мысли и чувства успокоились, я думаю, что, вероятно, тогда несколько преувеличил угрозу, грозящую миру и человечеству. Как показали опыты, палочку Тима Маркина солнечные лучи, например, убивали за полчаса. Но в благоприятных условиях, сырых затененных местах она размножалась безудержно. Ветром палочку могло занести в укромные уголки нашей планеты, и разыскивать ее там стоило бы больших хлопот.