Никто не имел с собой оружия. Богиня Вод не терпит оружных. Никто не смел думать ни о чем, кроме нее.

Чужое горе тронуло Лунд Ясноглазую, и на глазах у нее заблестели слезы. Она украдкой вытирала их и в мыслях молила Иомалу, чтобы та сделала их с Рейс счастливыми и богатыми. Но, подумав о богатстве, Лунд спохватилась и упрекнула себя в жадности. Разве счастье в богатстве? Разве не богат купец Рутан? В его сундуках немало добра. Но счастлив ли он? Нет, не счастлив.

Не надо нам богатства! — думала девушка. Пусть охотнику Рейе всегда будет удача. Пусть в сети попадается много серебристой рыбы. Пусть всегда у очага будет много дров. Вот и все, о чем просила Лунд Ясноглазая богиню биармов.

Вереница людей приблизилась к храму. На поляне показался частокол из заостренных, врытых в землю бревен. Близ частокола был навес из коры. Под навесом висела деревянная доска. Укам поднял с земли камень и четыре раза ударил по доске. Удары раскололи безмолвие. Из-за кустов вышел сторож Лакки в доспехах из китового уса, в шлеме из толстой кожи. Он молча приблизился к Укаму, снял шлем и спросил:

— Что привело охотника к Иомале?

— У меня умер отец. Он завещал треть добра матери-Иомале. Я принес ей завещанное…

Укам стал на колени и передал Лакки мешочек.

Все тотчас также опустились на колени, и по лесу разнеслось пение:

Лакки принял мешочек, взял под мышку шлем и неторопливо направился к воротам. Он распахнул их настежь, и все увидели статую богини.

Лакки подошел к ней и положил горсть серебра в чашу, которая была на коленях статуи, потом пошел к земляному кургану, высыпал туда остальное и перемешал серебро с землей.

Сторож вернулся, закрыл ворота и молча стал возле них.

Процессия возвращалась обратно в Ой-Ял. Лунд Ясноглазая оглянулась на ограду, мысленно опять упрекнула себя, что любопытство — нехорошее дело, и потом уже больше не оглядывалась.

Ночью нежданно пал иней. Его принес на холодных крыльях ветер, что рождается в полуночном краю льда и снега. Но вскоре взошло солнце и стало тепло. Иней растаял и обернулся каплями влаги. Они, как роса, светлыми жемчугами висели на стеблях трав, на листьях, на острых перьях осоки.

Рейе пробрался к своей лодке, спрятанной в зарослях у берега, положил в нее заплечный берестяной кошель, весло. Он оттолкнул лодку от берега и вскочил в нее. По воде пошла зыбь, водяная курочка испуганно пробежала по зеленым листьям кувшинок. Крошечная птица — камышовка запрыгала прочь.

Кожаные бока лодки шуршали о стебли хвоща и осоки. Вода казалась красноперой от розового солнца. Всплескивала жирующая рыба. Щуки бороздили хребтинами поверхность воды, гоняясь за добычей. Мелюзга, вынырнув из воды, дождем сыпалась по сторонам.

Рейе скоро подгреб к тому месту, где у него была поставлена сеть. Он торопился: судя по приметам и по погоде, улов обещал быть богатым.

Он выдернул шест, к которому был привязан один конец сетки, и стал вынимать ее, подтягивая нижнюю бечеву и разворачивая полотно сети так, чтобы не упустить добычу. У лодки заблестели серебристые бока рыбин. Рейе скоро наполнил кошель и стал бросать рыбу на дно лодки. Длинная синяя тень от ельника скрыла лодку. Сеть сильно и упруго дернуло, и Рейе приготовил костяную острогу. Он взмахнул острогой, и на конце трезубца затрепетала крупная щука. Рейе вывалил рыбину в лодку и вынул у нее из хребта острогу. Рыба встрепенулась. Он ударил по голове щуки деревянной колотушкой и довольно улыбнулся: Хорошая добыча. Подарю ее Вейкко.

Распутав сеть, он сложил ее на дно лодки и поплыл вниз по течению, чтобы потом повернуть к причалу.

И тут он увидел ладью, поднимавшуюся с низовьев. Слабый ветер чуть наполнял ее парус. Гребцы устало взмахивали веслами. Рейе направил свою лодку к ладье. Кто там плывет? — думал он. — Неужели те нувеграды, что несколько дней назад отправились в море?

Он угадал. С моря возвращалась ладья кормчего Владимирка. Но ведь ладей было три! Где же остальные? Рейе опустил весло и присмотрелся к ладье. Он заметил, что она была наспех починена — на борту белели свежие доски, а мачта связана посредине веревкой. Из десяти гребцов уцелело шесть. Раньше они сидели по двое на пару весел, а теперь по одному. В корме, у руля — бородатый мужик с перевязанной головой. На повязке запеклась кровь.

Что случилось с рыбаками? Уж не разгневался ли на них морской бог? Не послал ли он ладьи в бурю на прибрежные скалы? Не напоролись ли они штормовой ночью на подводные камни? А может, встретилось поморам стадо китов — морских чудовищ, и они могучими хвостами разметали ладьи по океану?

Заслонив глаза от солнца рукой, биарм глядел на ладью. Бородатый человек замахал ему рукой с кормы:

— Здорово, парень!

Рейе поднял вверх три растопыренных пальца, потом, загнув два, выставил торчком один и крикнул на языке биармов:

— Было три ладьи — стала одна. Где же две?

Владимирко понял его. Показав рукой назад, в низовья, он поднял два пальца. Две ладьи остались там. Гребцы осушили весла и, сняв шапки, осенили себя крестом. Рейе понял, что две ладьи погибли. Гребцы опять взялись за весла. Ватажный староста крикнул:

— Нурманны близко-о-о! Передай-а-ай своим! Нур-ма-а-н-ны близко! Привечайте гостей копьем и топором!

Рейе понял только одно слово: нурманны. Он догадался, что вот-вот придут сюда нежданные гости, и, помахав поморам на прощанье, взялся за весло. Лодка птицей заскользила к берегу.

Рейе спрятал ее на прежнем месте, взял рыбу и побежал в Ой-Ял предупредить своих о том, что к берегам Вины идут нурманны-викинги.

…Солнце высушило капли влаги на травах, на листьях деревьев. Пустынные лесистые берега затаились в ожидании беды.

В становище Ой-Ял все пришло в движение. Биармы, прознав о приходе норманнов, отсылали жен и детишек в леса, в укромные охотничьи чумы и шалаши, поспешно закапывали в землю одежду, запасы пищи, дорогие украшения и, у кого было, серебро. То тут, то там ширкало железо о точильные камни: мужчины вострили оружие, готовили доспехи на тот случай, если Вик-Инг пришли с войной. Старейшина Хальмар отправил гонцов-охотников в соседние городища и стойбища оповестить соплеменников о том, что гости на подходе. Слишком уж недоброй была слава норманнов. Чаще всего встречи их с местными жителями начинались с торга и кончались грабежом. Закованные в железо, с острыми мечами и копьями, норманны лавиной устремлялись в леса и, встретив на своем пути хижины биармов, жгли и ломали их. Копьями, точно щупами, разыскивали ямы с запрятанным добром, насиловали женщин, врубались в ряды плохо вооруженных воинов лесных племен. Костяные стрелы охотников мало причиняли вреда викингам, защищенным кольчугами и крепкими щитами. И только в ближнем рукопашном смертном бою отважные биармы топорами и палицами чинили врагам немалый урон.

Зимними долгими ночами в хижинах, у очагов, старые биармы рассказывали, что много лет назад на Вину пришел викинг Гаральд Волчий Зуб. Он сначала открыл торг, а потом его викинги бросились с оружием на биармов и стали отбирать все, что продали им. Биармы взялись за кистени и рогатины, но битва не принесла победы. Большой овраг, где звенели щиты и летали стрелы, до краев был заполнен трупами сынов Иомалы. Гаральд Волчий Зуб ушел с берегов Вины целым и невредимым, потеряв лишь десяток людей.

Насторожился дремучий лес. За каждым деревом — дозорный. Одна птица передавала другой весть о том, что чужеземец близко. И едва норманны появились, на всем пути к берегам Ой-Ял их провожали зоркие, недремлющие глаза.