— Такое кушанье дорого стоит.

Улыбка выпрямила ее кривоватые губы.

— Эй, мистер яппи, незачем лезть за нимфой, хранительницей вод. Я не намерена воровать ваших маленьких рыбок. Я вегетарианка. — Она осмотрелась, облизнула губы. — Все эти зеленые красоты для богатеньких, а где она?

Я показал на мастерскую.

— О'кей, мальчик с долларами, на сегодняшний день все свои добрые дела ты совершил. Возвращайся к своим биржевым ведомостям. — И она повернулась ко мне спиной.

Несколько часов спустя, когда Робин появилась в доме одна, я сказал ей:

— Ну что за очаровательная у тебя клиентура!

— А, это Чайна Маранга. Она визжит под аккомпанемент оркестра.

— Какого?

— «Чайна уайтбой».

— Скёрт и Бранкуси, — проговорил я, вспомнив худых как щепка парней с дешевыми электрогитарами.

— Это они напели ей про меня. Нам предстоит перекинуться парой слов.

Она потянулась и пошла переодеваться. Я налил себе «Чивас» и принес стаканчик вина ей.

— Спасибо, это мне пригодится. Мы сели на кровать.

— И хорошо ли визжит эта молодая леди?

— У нее большой диапазон. От звука, который ногти издают на классной доске, до звука на той же доске, но еще более громкого. Она не играет на гитаре, но просто крутит ее так, словно хочет кого-то больно ударить. Прошлым вечером ее нападению подверглась подставка для микрофона, отчего сломалась шейка. Я пыталась убедить Чайну в том, что ремонтировать гитару нет смысла, но она заплакала.

— В буквальном смысле?

— Настоящими слезами. И топая ногами, как капризный ребенок. Мне следовало бы предложить ей проконсультироваться у тебя.

— Это вне моей компетенции.

Поставив свой стакан, Робин провела пальцами по моим волосам.

— Я запросила с нее самую высокую цену за то, чтобы поставить одну из шеек типа «Фендер», которые продаю оптом, и за то, что мне придется потратить на нее время. На следующей неделе Чайна вытворит что-нибудь еще более омерзительное, поэтому лучше, если она расплатится наличными. А теперь покончим с этой болтовней и приступим к делу.

— Что это за дело?

— То, что вполне в пределах твоей компетенции.

Когда, неделю спустя, Чайна пришла за своей гитарой, я сидел в мастерской и пил с Робин кофе.

На этот раз на Чайне была засаленная куртка мотоциклиста поверх длинного платья с кружевами, когда-то белого, а теперь бежевого. Розовые атласные туфли-лодочки на высоком каблуке. Шотландский берет прикрывал черный ежик волос.

Робин достала «Вокс», ставший гибридом.

Чайна держала инструмент на расстоянии вытянутой руки.

— Ну и уродина, и я должна вам за это платить?

— Так обычно и делают.

Чайна пристально посмотрела на Робин, перевела взгляд на меня, потом снова на нее. Опустив руку в карман кожаной куртки, она вынула несколько скомканных банкнот и бросила их на верстак.

Робин пересчитала деньги.

— Это на сорок долларов больше.

Чайна промаршировала к двери, остановилась и презрительно посмотрела на нас.

— Купите себе трахнутой рыбы.

Узнав, что ее убили, Робин покачала головой и сказала: «Как это печально».

Чайна отличалась от Беби-Боя и Джули Киппер тем, что ей не хватало настоящего таланта. Но у нее был имидж восходящей звезды, которую пристукнули на полпути к зениту славы.

Я размышлял над тем, не обнаружила ли Робин годы спустя какой-либо связи между их убийствами. Убийствами двух ее клиентов — одного любимого, другого ненавистного.

Если и обнаружила, то мне об этом ничего не сказала.

Да и зачем ей это?

Дом Джульетты Киппер был один из двух уродливых серых боксов, втиснутых на небольшой участок. Никакого заднего дворика. Перед домом — скользкая железобетонная плита. Единственная зелень — волнистый толь, покрывающий крышу.

На окнах решетки. Доступ к владению преграждал ржавый металлический забор. Вдоль тыльной части протянулась желтая лента, колыхавшаяся под натиском океанского бриза. Я вышел из машины. Ворота в заборе были закрыты на замок. Ни дверного звонка, ни переговорного устройства я не увидел. По улице фланировал бритоголовый мальчишка лет шестнадцати, прогуливавший на поводке красноносого питбуля. Как хозяин, так и его пес не обратили на меня никакого внимания, но двое других бритоголовых, проезжавших мимо в «шеви-нова», притормозили и осмотрели меня с ног до головы.

Не имея никакой причины находиться там, я сел в машину, поехал по Пико в сторону Линкольна, а потом на юг к Роуз-стрит, в Венис.

Дом Робин, белый коттедж под защищенной от вибрации остроконечной крышей, выглядел очень привлекательно. Красивые цветы перед фасадом были посажены месяца три назад. Я никогда не замечал, чтобы Робин нравилось работать в саду. Может, Тим имел опыт садовода.

Его «Вольво» стоял на подъездной дорожке за грузовым «фордиком» Робин. Я подумал, не стоит ли уехать.

— К чертям собачьим все это! — выругался я. — Права хозяина дома и все прочее.

Я надеялся, что к двери подойдет Робин, но подошел он.

— Алекс.

— Тим.

Мы напряженно улыбнулись, обменялись небрежными рукопожатиями. На нем, как обычно, была рубашка в клеточку с длинными рукавами, брюки защитного цвета, коричневые мокасины. Мистер Расслабленность во плоти. Очки без оправы придавали его голубым глазам мечтательное выражение. Тим на год моложе меня, но мне приятно думать, что выглядит он старше, потому что лысеет. Оставшиеся пряди цвета жженого сахара слишком длинные — он явно маскирует облысение. В бороде появилась седина. Глаза выражают душевные переживания.

И потом, голос. Самый привлекательный, самый звучный глубокий бас, какой вы когда-либо слышали. Каждое слово Тим произносил четко и с мягкой модуляцией. Живая реклама его ремесла.

Он преподаватель вокала, один из лучших. Работает с оперными певцами, рок-звездами и известными публичными ораторами, много путешествует. Робин познакомилась с ним на сеансе звукозаписи через месяц после того, как мы расстались. Тима попросили помочь одной диве, застудившей гортань, и они с Робин разговорились. Ее тоже позвали по неотложному случаю — несколько инструментов были повреждены во время перевозки.

Я подумал о внутреннем смысле их неотложного вызова. Оба они жили в совершенно чужом мне мире.

Мне уже было известно, что Тим — человек спокойный, покладистый, редко сам начинает разговор, если никто к нему не обращается. Он развелся с женой, тоже преподающей вокал, и имел двадцатилетнюю дочь. Она училась в Джиллиарде и боготворила отца.

Через неделю после знакомства с Тимом Робин позвонила мне. После того как мы обменялись ничего не значащими фразами, я понял, что она просит моего разрешения.

Я сказал, что она не нуждается в нем, пожелал ей всего хорошего и повесил трубку. Потом с головой ушел в свои дела, а через месяц они с Тимом уже жили вместе.

— Итак, — сказал он.

Профессионально модулированный голос наполнил это слово глубиной. Может, он родился с такими дыхательными путями, но это слово вызвало у меня раздражение.

— Как дела, Тим?

— Нормально. А у тебя?

— Тоже.

Он прислонился к дверному косяку.

— Вообще-то я собирался уходить.

— Снова в дорогу?

— Да. В дорогу на Бербанк — звучит как кинофильм Хоупа и Кросби.

— Желаю повеселиться.

— Ты приехал сюда, чтобы…

— Повидаться со Спайком.

— Жаль, но он сейчас в ветлечебнице. Ему чистят зубы.

— Да, есть еще кое-что, о чем мне хотелось бы поговорить с Робин.

Сначала Тим стоял неподвижно, потом отступил.

Я прошел мимо него через небольшую темную гостиную, обставленную его прочной дубовой мебелью и кое-чем из того, что Робин взяла с собой. Старый чулан в коридоре был превращен в проход между отдельными частями дома. Через дверь я слышал звук пилы.

— Алекс? — Я обернулся. — Пожалуйста, не расстраивай ее.

— Я и не собирался.

— Знаю, я буду откровенен с тобой. Ваш последний разговор очень огорчил Робин.