Человек в строгом темно-синем костюме вошел в мою дверь боком. В руке у него была серая фетровая шляпа. Лицо его было длинным и бледным, глаза и брови — черными. На высоком лбу аккуратно зачесаны волосы, напоминавшие черные ленты. Только его галстук был цветным. Он висел на впалой груди, как задремавшая на время ярко-красная страсть.

Человек быстро осмотрел острыми черными глазами мой офис, потом выглянул в коридор. Его волосатые ноздри раздулись, принюхавшись, как бы почуяв утечку газа.

— За вами кто-то следит? — спросил я.

— У меня нет причин так думать.

Я сидел без пиджака, ворот рубашки расстегнут. Был полдень, и очень жарко. Начинался сезон, когда над городом постоянно висел смог. Посетитель посмотрел на меня с некоторым презрением, напомнив моего школьного учителя, и спросил:

— Вы, должно быть, Арчер?

— Вы сделали правильный вывод. Именно эта фамилия написана на двери.

— Я умею читать, спасибо за подсказку.

— Поздравляю вас. Но это не агентство по поиску талантов.

Он весь сжался, схватился рукой, на одном из пальцев которой было надето стальное кольцо, за свой синий подбородок и окинул меня проницательным, грустным и одновременно враждебным взглядом. Потом пожал плечами, как бы показывая, что делать нечего, придется действовать.

— Проходите, если желаете, — сказал ему я. — И закройте за собой дверь. Не обращайте на меня внимания. В жару я всегда бываю особенно остроумен.

Он с силой захлопнул дверь, чуть не разбив дорогое стекло, сквозь которое изнутри можно было видеть, что происходит снаружи.

— Простите. Я очень нервничаю.

— У вас неприятности?

— У меня — нет. Моя сестра... — Он опять посмотрел на меня своим проницательным взглядом. Я сделал вид, что мне скучно, что ничто меня не интересует и что я вообще нелюбознательный и равнодушный человек. Пауза затянулась.

— Ваша сестра, — напомнил я ему через некоторое время, — она что-то сделала или с ней кто-то что-то сделал?

— Боюсь, что и то, и другое, — он улыбнулся вымученной улыбкой. Уголки его рта опустились. — Мы с ней содержим школу для девочек в... в районе Чикаго. Должен предупредить: все, что я вам скажу, должно держаться в тайне.

— Прекрасно. Садитесь, мистер...

Он достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, бережно раскрыл его и вынул визитную карточку. Держа карточку в руках, он заколебался.

— Позвольте мне догадаться, — сказал я. — Ничего не говорите мне. Ваша фамилия начинается с согласной или с гласной буквы?

Он осторожно опустился на стул, проверив предварительно, не спрятаны ли в нем электроды, и протянул мне свою визитную карточку, как подарок. На ней было выгравировано: «Дж. Реджинальд Харлан. Магистр гуманитарных наук. Школа Харлана».

Я прочел все это вслух. Он поморщился.

— Хорошо, мистер Харлан. У вашей сестры какие-то неприятности. Вы руководите школой для девочек...

— Она руководит. Я счетовод и казначей.

— Поэтому вы и боитесь скандала. У нее сексуальные проблемы?

Он положил ногу на ногу и ударил ладонью по своему острому колену.

— Откуда вы знаете?

— У многих моих друзей есть сестры. Она, конечно, моложе вас?

— Да, на несколько лет моложе. Но Мод не молоденькая девочка. Она зрелая женщина. Во всяком случае, я всегда так думал. Именно ее возраст, возраст и положение, делают все это просто невероятным. Как может женщина, занимающая такой пост, такое место в обществе, отвечающая за воспитание сотни невинных девочек, так внезапно и так безрассудно влюбиться? Вы это можете понять? Можете объяснить?

— Да. Так часто бывает.

— Я не понимаю.

Слабое сомнение, возникшее у него, несколько смягчило его взгляд. Возможно, он думал, что и с ним такое может случиться, запоздалая страсть вспыхнет как молния и осветит его скучную жизнь.

— Я всегда считал самым опасным подростковый возраст. — Он прижал свою бледную руку к груди и стал поглаживать ею свой красный галстук.

— Это зависит от человека, — сказал ему я, — и от обстоятельств.

— Возможно, вы и правы. — Он повернул шляпу, лежавшую у него на коленях, тульей вниз, и стал рассматривать ее подкладку. — По правде говоря, теперь я вспоминаю, что наша мать сорвалась именно в этом возрасте, тридцатилетней женщиной. Возможно, Мод унаследовала это от нее, и в генах у нее есть что-то неустойчивое.

— А у вашей матери гены были голубыми?

Харлан улыбнулся своей вымученной улыбкой:

— Вы правы, она была голубых кровей. Вы очень проницательны. Но не будем говорить о нашей матери. Меня беспокоит моя сестра.

— Что же с ней случилось? Она убежала?

— Да. Самым скандальным и неподобающим образом, с человеком, которого она почти не знает, с человеком ужасной репутации.

— Расскажите мне о нем.

Он опять посмотрел внутрь своей шляпы, как будто ее невидимое содержимое одновременно очаровывало его и страшило.

— Я мало что могу о нем рассказать, поскольку даже не знаю его имени. Видел его всего один раз в прошлую пятницу, почти неделю назад. Он подъехал к школе на старой разбитой машине как раз во время родительского собрания. Мод даже не представила его мне. Она его никому не представила. Если бы вы его увидели, то поняли бы, почему. В юности он явно был хулиганом. Здоровенный волосатый грубиян с рыжей бородой, в грязных старых брюках, в берете и свитере. Она подошла к нему на виду у всех родителей, взяла за руку и пошла с ним по аллее вязов как загипнотизированная.

— Вы хотите сказать, что она так и не вернулась?

— Нет. Вечером она вернулась на какое-то время домой, чтобы собрать вещи. Меня дома не было. У меня есть кое-какие светские обязанности. Это было начало учебного года. Когда я вернулся, ее уже не было. Она оставила мне короткую записку. И это все.

— Записка с вами?

Он полез в нагрудный карман и достал сложенный листок писчей бумаги. Я прочел записку. Каллиграфическим почерком в ней было написано:

"Дорогой Реджинальд!

Я выхожу замуж. Уезжаю так внезапно, потому что не надеюсь, что ты сможешь понять меня. Не беспокойся обо мне и, главное, не пытайся вмешиваться в мою жизнь. Если мое поведение покажется тебе жестоким, помни, что я борюсь за саму жизнь. Мой будущий муж прекрасный и добрый человек, который много страдал в свое время, как и я. Сейчас он ждет меня на улице.

Будь уверен, дорогой Реджинальд, что я по-прежнему буду любить тебя и школу. Но никогда не вернусь обратно.

Твоя сестра".

Я вернул записку Харлану:

— У вас с сестрой были хорошие отношения?

— Всегда считал, что хорошие. У нас были с ней некоторые разногласия в отношении того, продолжать ли работу, начатую нашим отцом, и в отношении школы. Но мы глубоко уважали друг друга. Вы можете судить об этом по ее записке.

— Да. — Но по записке я мог судить и о многом другом. — А что это за страдания, о которых она пишет?

— Понятия не имею. — Он сильно дернул свой красный галстук. — Мы прекрасно жили с ней вместе. Мод и я, мы служили делу воспитания девочек, это была безбедная и счастливая жизнь. Так отвернуться от меня, предать ни с того, ни с сего. После восемнадцати лет преданного служения школе она вдруг о ней забыла. Школа для нее ничего не значит. Память отца тоже ничего не значит. Этот грубиян околдовал ее, вот что! Вся система жизненных ценностей пересмотрена.

— Может быть, она просто влюбилась. Чем старше женщина, к которой приходит любовь, тем сильнее она любит. Черт возьми, может быть, он хороший парень, достоин ее любви.

Харлан хмыкнул:

— Он просто подлый соблазнитель. Уж я-то сразу таких вижу. Он бабник и пьяница, а возможно, и еще хуже.

Я посмотрел на свой бар. Он был закрыт и выглядел вполне невинно.

— По-моему, вы несколько предубеждены против него.

— Я знаю, что говорю. Этот человек — головорез. Мод очень тонкая женщина, она должна жить в соответствующих условиях. Он развратит ее ум и тело, истратит все ее деньги. Повторяется история нашей матери, только в худшем варианте, в значительно худшем варианте. Мод гораздо более ранима, чем наша мать.