Фтататита (решительно). Да будет так! Ты не увидишь лица моего, пока глаза его не оденет мрак.

Возвращается Цезарь с изысканно разодетым Аполлодором и Руфием.

Клеопатра (Фтататите). Возвращайся скорей, скорей!

Фтататита на секунду устремляет на свою повелительницу понимающий взгляд, затем мрачно проходит мимо Ра и скрывается. Клеопатра, словно газель, стремительно бросается к Цезарю.

Так ты вернулся ко мне, Цезарь? (Ластясь к нему.) А я думала, ты рассердился. Добро пожаловать, Аполлодор! (Протягивает ему руку для поцелуя, другой рукой обнимает Цезаря.)

Аполлодор. Клеопатра изо дня в день становится все более и более женственно-прекрасной.

Клеопатра. Правда, Аполлодор?

Аполлодор. О нет! Это еще далеко от правды. Друг Руфий бросил в море жемчужину – Цезарь выудил драгоценный алмаз.

Цезарь. Цезарь выудил ревматизм, друг мой. Идемте обедать. Обедать!

Идут к столу.

Клеопатра (прыгая, словно козочка). Да, да, обедать. Какой обед я заказала для тебя, Цезарь!

Цезарь. Да? Чем же ты угостишь нас?

Клеопатра. Павлиньими мозгами…

Цезарь (делая вид, точно у него слюнки текут). Павлиньи мозги, Аполлодор!

Аполлодор. Это не для меня. Я предпочитаю соловьиные языки. (Подходит к столу и занимает место за одним из приборов, которые накрыты рядом.)

Клеопатра. Жареный вепрь, Руфий!

Руфий (облизываясь). Превосходно! (Занимает место рядом с Аполлодором, слева.)

Цезарь (глядя на свое место, в конце стола, по левую руку от Ра). А где же моя кожаная подушка?

Клеопатра (с другого конца стола). Я велела сделать тебе новые.

Дворецкий. Эти подушки, Цезарь, из тончайшего мальтийского шелка, и набиты они розовыми лепестками.

Цезарь. Розовыми лепестками? Разве я гусеница? (Сбрасывает подушки и усаживается на кожаную подстилку.)

Клеопатра. Как не стыдно! Мои новые подушки!

Дворецкий (склонившись у локтя Цезаря). Что прикажешь подать себе, Цезарь, дабы возбудить аппетит?

Цезарь. А что есть у тебя?

Дворецкий. Морские ежи, белые и черные морские желуди, морская крапива, лесные жаворонки, багрянки…

Цезарь. А устрицы?

Дворецкий. Конечно, есть и устрицы, Цезарь.

Цезарь. Британские устрицы?

Дворецкий. Британские устрицы, Цезарь.

Цезарь. Тогда – устриц.

Дворецкий, выслушав распоряжение, всякий раз делает знак рабу, и тот исчезает, чтобы привести его в исполнение.

Я был когда-то в Британии, в этой легендарной западной стране. Это последний клочок суши на краю океана, омывающего мир. Я отправился туда на поиски их прославленных жемчужин. Но британские жемчужины оказались басней. Однако, разыскивая их, я нашел британские устрицы.

Аполлодор. Потомство благословит тебя за это. (Дворецкому.) Мне – морских ежей!

Руфий. А нет ли чего-нибудь посолидней для начала?

Дворецкий. Дрозды со спаржей…

Клеопатра (перебивая). Откормленные каплуны. Скушай каплуна, Руфий.

Руфий. Вот это дело!

Клеопатра (жадно). А мне – дроздов.

Дворецкий. Какое вино соблаговолит выбрать Цезарь? Сицилийское, лесбосское, хиосское…

Руфий (пренебрежительно). Все греческие вина.

Аполлодор. Кто станет пить римское вино, когда есть греческое? Отведай лесбосского, Цезарь.

Цезарь. Подайте мне мой ячменный отвар.

Руфий (с величайшим омерзением). Фу, дайте мне моего фалернского.

Ему подают фалернское.

Клеопатра (надувшись). Пустая трата времени – устраивать для тебя обеды, Цезарь. Мои поварята не согласились бы сидеть на такой пище, как ты.

Цезарь (уступая). Хорошо, хорошо! Попробую лесбосского.

Дворецкий наполняет кубок Цезаря, затем Клеопатры и Аполлодора.

Но когда я вернусь в Рим, я издам законы против этих излишеств и даже позабочусь, чтобы законы эти выполнялись.

Клеопатра (умильно). Ну стоит ли об этом думать? Сегодня ты будешь, как и все другие: ленивым, разнеженным и добрым. (Протягивает ему руку через стол.)

Цезарь. Ну хорошо, один раз я готов пожертвовать своим покоем. (Целует ее руку.) Ну вот! (Отпивает глоток вина.) Теперь ты довольна?

Клеопатра. А ты больше не думаешь, что я только о том и мечтаю, чтобы ты уехал в Рим?

Цезарь. Я сейчас ни о чем не думаю. Мои мозги спят К тому же, кто знает, вернусь ли я когда-нибудь в Рим/

Руфий (встревоженный). Как? Что? Этого еще не хватало.

Цезарь. Что может показать мне Рим, чего бы я уже не видел раньше? Годы в Риме идут один за другим, ничем не отличаясь друг от друга, разве только тем, что я старею, а толпа на Аппиевой дороге остается все в том же возрасте.

Аполлодор. То же и здесь, в Египте. Старики, пресытившись жизнью, говорят: «Мы видели все, кроме истоков Нила».

Цезарь (загораясь). А почему бы нам не взглянуть на эти истоки? Клеопатра, хочешь, поедем со мной и проследим этот великий поток до его колыбели – там, в недрах неведомых стран? Оставим позади Рим – Рим, который достиг величия только затем, чтобы узнать, как величие порабощает племена и народы, коим не удалось стать великими. Хочешь, я создам для тебя новое царство и построю священный город – там, в лоне Великого Неведомого?

Клеопатра (восхищенно). Да, да, сделай это!

Руфий. Ну вот, теперь он завоюет всю Африку двумя легионами, пока мы доберемся до жареного вепря.

Аполлодор. Нет, не смейся. Это благородный замысел: Цезарь, мечтающий об этом, не просто солдат-завоеватель, но творец и художник. Давайте придумаем имя священному городу и освятим его лесбосским вином.

Цезарь. Пусть придумает сама Клеопатра.

Клеопатра. Он будет называться: Дар Цезаря возлюбленной.

Аполлодор. Нет, нет. Что-нибудь более величественное, такое, что обнимало бы весь мир, как звездный небосвод.

Цезарь (прозаически). Почему не назвать просто: Колыбель Нила?

Клеопатра. Нет. Ведь Нил – мой предок, и он бог. Ах, что я придумала! Пусть Нил сам подскажет имя. Давайте спросим его. (Дворецкому.) Пошли за ним. Трое мужчин в недоумении переглядываются, но дворецкий уходит, словно он получил самое обычное распоряжение. (Свите.) А вы удалитесь.

Свита удаляется с почтительными поклонами. Входит жрец; в руках у него маленький сфинкс с крошечным треножником перед ним. На треножнике курится кусочек фимиама. Жрец подходит к столу и ставит сфинкса посредине. Освещение начинает меняться, принимая пурпурно-багряный оттенок египетского заката, словно бог принес с собой эту странно окрашенную мглу. Мужчины смотрят с твердой решимостью не поддаваться впечатлению, но, несмотря на это, они все же сильно заинтересованы.

Цезарь. Что это за фокусы?

Клеопатра. Ты увидишь. Это не фокусы. По-настоящему нам следовало бы убить кого-нибудь, чтобы умилостивить его, но, может быть, Цезарю он ответит и так, если мы совершим ему возлияние вином.

Аполлодор (кивая через плечо в сторону Ра). А почему бы нам не обратиться вот к этому нашему сокологлавому приятелю?

Клеопатра (тревожно). Ш-ш-ш!… Смотри, он услышит и разгневается.

Руфий (флегматично). Источник Нила, надо полагать, – это не в его ведении.

Клеопатра. Нет. Я не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме моего дорогого маленького сфинксика, придумывал имя моему городу, потому что ведь это в его объятиях Цезарь нашел меня спящей. (Томно смотрит на Цезаря, затем повелительно обращается к жрецу.) Иди! Я – жрица. И я имею власть взять это на себя.

Жрец низко кланяется и уходит.

Ну, теперь давайте вызывать Нил все вместе. Может быть, он стукнет по столу.

Цезарь. Что? Стучащие столы? И такие суеверия существуют по сие время, на семьсот седьмом году республики?

Клеопатра. Это вовсе не суеверие. Наши жрецы многое узнают от столов. Правда ведь, Аполлодор?