– М-да… Талант… – еще раз просмотрел фотографии и протянул их Савину. – Редкий талант. И почерк своеобразный. Но сказать определенно кто – не могу…

Заметив разочарование на лице Савина, сконфуженно прокашлялся:

– Кх, кх… И все-таки, думаю, что это кто-то из троих… Григориади, Лоскутов, Меерзон. Больше некому. Старая гвардия. Из молодых, возможно, Пасечник… Впрочем, нет! Не та школа. Так красиво сейчас не работают. Что поделаешь – план, деньги, давай-давай, жми… Машинка под рукой, включил – вжик, вжик – готово. А здесь сработано резцом, да не простым, алмазным, с подчисткой. Каждый штрих выверен… В тот же день, вечерним рейсом, Савин вылетел в Москву.

Огонь в очаге разгорался: в избушке было жарко и дверь отворили. Снаружи по-весеннему ярко сияло солнце, кое-где пробивалась первая зелень, а в избушке царил полумрак.

Связанный по рукам и ногам, до пояса оголенный, граф Воронцов-Вельяминов лежал на полатях. У стола сидели Кукольников и Деревянов, а Христоня то и дело подбрасывал в очаг сухие поленья.

Не успел уйти Владимир с добытым золотом, нашел все-таки его тайник Кукольников. Граф сговорился с обоими якутами бежать как только сойдет снег, чтобы скрыть следы, но жандармский ротмистр не дремал и, устроив засаду в скалах, выследил всех троих.

– Как же так, господин подполковник, вы нас столько за нос водили? Где же ваша дворянская совесть? Разве делиться с ближним не одна из христианских заповедей? – Кукольников небрежно похлопал ладонью по мешку с золотом, который лежал на столе. – Ну-ну, я не настаиваю на подобной формулировке, – с иронией сделал полупоклон в сторону графа, который пробормотал "подонки" и отвернул голову к стене. – Допустим, мы не столь близки, чтобы рассчитывать на ваше великодушие, поскольку попали в довольно затруднительное положение, как вам это известно, имеем полное право рассчитывать на определенную компенсацию за заслуги перед Отечеством и монархией. Не так ли? Молчите… Тем хуже… для вас. Я думаю, что мы все-таки договоримся, и вы нам подскажете, где находится ваш Клондайк, так как здесь, – он еще раз похлопал ладонью по мешку с золотом, – для всей нашей компании явно маловато. Я жду, граф…

– Вы негодяй, ротмистр, – с презрением посмотрел на Кукольникова Владимир. – Впрочем, не будем метать бисер перед свиньями. Компенсацию за ваши… подвиги во имя монархических идеалов вы, естественно, получите. Только свинец чересчур благородный металл для вас, уж поверьте мне, а вот пеньковая веревка – в самый раз.

– Но-но, ты!.. – заматерился, зверея, Деревянов. – Поговори у меня…

– Успокойтесь, поручик. Уважьте графское достоинство. Господина подполковника можно понять. Не так ли, граф? Думаю, что именно так. Поэтому во избежание недоразумений и насилия – поймите меня правильно – вы нам подскажете, где находится золотая жила. Мы, в свою очередь, гарантируем вам жизнь и определенную долю в добыче. Условия, я считаю, вполне приемлемы. И в этом я ручаюсь словом русского офицера.

– С каких это пор жандармы стали считать себя русскими офицерами? Смешно – слово жандарма…

– Значит, мирные переговоры закончились полным фиаско. Плохо. Для вас плохо, господин подполковник. Христоня! Положи-ка в печку шомпола… Придется вас, милостивый сударь, слегка подогреть, дабы освежить память и сделать более покладистым. Уж не обессудьте…

Граф потерял сознание. В избушке преотвратно запахло паленым, и Кукольников вместе с Деревяновым вышли наружу.

– Христоня! Освежи графа, – приказал Деревянов, закуривая.

– Крепкий орешек, – сплюнул он в досаде. – Держится за эту жилу, как черт за грешную душу. Не могу понять, почему не согласен на наши условия?

– Все очень просто, поручик, – Кукольников присел на чурбан у входа. – Умный и мужественный человек. Прекрасно понимает, что нужен нам до тех пор, пока мы не доберемся до золотой жилы. Вот и весь сказ.

– Ничего, скажет, мы уж постараемся…

– Ошибаетесь, Деревянов. Не скажет. Были уже на моей памяти такие. Правда, большевички, краснопузые, а этот вроде должен быть послабее, голубая кровь, но поди ж ты… Даже не застонал.

– Так что же тогда делать?

– Все, что было до этого, – прелюдия к основным событиям, поручик.

– Как это?

– Очень просто. Жаль, что вы не изучали психологию. Занятная и полезная наука, смею вас уверить. Сейчас мы сыграем на самой слабой струне подобных твердокаменных типов – острому сочувствию к страданиям других. Тем более, когда должен страдать по его вине близкий ему человек, товарищ…

Макара Медова ввели в избушку, когда Христоня с помощью нескольких ведер воды привел Владимира в чувство.

– Ладимир! – в страхе закричал якут, увидев вздувшуюся и почерневшую от ожогов спину графа.

– Как видишь, твой "Ладимир" оказался больно уж несговорчивым, – Кукольников придержал старого каюра за рукав, когда тот со слезами на глазах бросился к полатям, где лежал его товарищ. – Поэтому во избежание дальнейших недоразумений ты нам скажешь, где находится золотоносная жила. В противном случае мы продолжим эту вынужденную экзекуцию. Непонятно? То есть поджарим еще его благородие Ладимира!

– Он не знает… – прохрипел с натугой Владимир, выразительно посмотрев в глаза якуту.

– Тойон, моя не знает! Отпусти Ладимира! – упал на колени перед Кукольниковым каюр.

– Врешь! – пнул его ногой Деревянов.

– Христоня! Займись графом… – Кукольников поднял Макара за шиворот с пола и усадил на табурет. – Смотри сам, до чего доводит упрямство…

Снова пошли в дело раскаленные шомпола. Владимир, закусив губы до крови, молчал. Макар при виде такого изуверства потерял сознание и завалился на пол.

– Отставить! – прикрикнул Кукольников на Христоню, который вытащил очередной шомпол из огня и направился было к графу. – Приведи его в чувство, – кивнул на якута.

– Значит, не скажешь, где золотая жила? – потеребил за плечо Макара ротмистр. – Тогда пеняй на себя.

– Не знает он… – вновь захрипел Владимир, ловя взгляд Макара.

Тот давно все понял: Ладимир, товарищ, друг, не хочет раскрыть тайну, а значит и он не вправе это сделать. И Макар прикрыл глаза, со свойственным якутам стоицизмом приготовившись к самому худшему, что б ни выпало ему вынести в этот день.

Но Кукольников не зря слыл одной из лучших ищеек Жандармского корпуса – все помыслы графа он давно разгадал. Иронично покривившись, ротмистр показал Христоне на Макара Медова. Тот сноровисто сдернул с него кухлянку, оголив якута до пояса.

– Придется и тебя подрумянить, – дождавшись, пока Христоня связал якуту сзади руки, Кукольников неторопливо вытащил из печки раскаленный докрасна шомпол и сунул его каюру подмышку. Тот дернулся, застонал.

– Оставьте его в покое! Не знает он, не знает! Изверги! – заворочался Владимир, скрипя зубами от боли в обожженной спине.

– Знает, дорогой граф, все он знает, – Кукольников наотмашь хлестнул якута шомполом по обнаженной спине.

– Остановитесь! Довольно… Я покажу вам… это место…

– Вот так бы и давно… – самодовольно ухмыльнулся Кукольников и швырнул шомпол к печке.

– Развяжи графа, – приказал Христоне.

– Только якутов вы сейчас же отпустите, – Владимир, морщась от боли, растирал затекшие руки.

– Э-э, нет, граф. Так не выйдет. До тех пор, пока вы нам не покажете…

– Ротмистр, – перебил Кукольникоза Владимир. – Я все сказал. Иначе мы с вами не сговоримся. Можете мне поверить.

– Какие гарантии вы нам дадите, что все будет без обмана?

– Мое честное слово.

– Что ж, вполне подходит… – поколебавшись некоторое время, согласился Кукольников.

– Сейчас, сию минуту… И без сопровождающих.

– Но ружья они не получат, – твердо отчеканил ротмистр.

– Согласен. Обеспечьте их провиантом на пару недель.

– Это можно… Собирайся, – брезгливо швырнул Макару его кухлянку Кукольников.

– Ладимир! Моя не ходи! Моя оставайся!

– Нет, Макар, так надо… Уходите. Жив буду – свидимся…