Мотоцикл завелся с первой попытки. Дав полный газ, Алексей, круто вывернув руль, подъехал к стогу.

– Быстрее!

Никашкин и Фасулаки не заставили себя долго ждать, и, взревев мотором, мотоцикл помчал по дороге от заимки…

Обозленные гитлеровцы настигали – Алексей водил мотоцикл неважно, чего нельзя было сказать о немецких солдатах. Они стреляли вдогонку почти не переставая. Пытались если не попасть, что на ходу было довольно трудно, то по крайней мере пощекотать нервы беглецам, вывести их из равновесия.

Негромко охнул Никашкин, который отстреливался, сидя в коляске.

– Жора, что с ним? – крикнул Алексей, заметив, как ефрейтор поник головой, выронив автомат… – Ну что ты там копаешься?!

– Все, нету Никашкина… – Фасулаки вдруг обернулся и погрозил кулаком в сторону немцев. – Ну!.. И затеребил Малахова:

– Товарищ лейтенант! Чуток притормозите! Вдвоем нам не уйти. Я с ними тут потолкую… – скрипнул зубами.

– Сиди! Уйдем… – крепче сжал руль Алексей.

И почувствовал, как вдруг стало трудно дышать, будто грудь сдавило тисками: эх, Никашкин, Никашкин, товарищ верный… Как же так, Евграф Никашкин, как теперь… без тебя?!

Наконец выскочили на широкий, искромсанный танковыми гусеницами тракт. Неподалеку виднелся мост через реку, но Алексей не рискнул ехать в ту сторону – он охранялся, и привлеченные пальбой, которую устроили преследователи, солдаты охраны уже забегали, занимая оборону в окопах на обочине.

На малой скорости перевалив тракт, мотоцикл углубился в редколесье. Дороги здесь не было, и теперь приходилось продираться сквозь кустарники, лавировать с опасностью для жизни среди деревьев. Но вскоре пришлось остановиться – путь преградил топкий ручей, приток реки, а на противоположной стороне высился густой сосновый бор, где и вовсе было не проехать. Оставив мотоцикл, Малахов и Фасулаки перебрели ручей и, на ходу огрызаясь короткими очередями, – немцы были уже в сотне метров, скрылись среди деревьев…

Фасулаки, кусая губы, сдерживал стоны; наспех перебинтованная грудь Георгия вздымалась неровно; изредка Алексею казалось, что тот уже не дышит, и лейтенант прикладывал ухо к окровавленным повязкам, чтобы услышать стук сердца.

Малахов нес его на спине уже около получаса, иногда переходя на бег. Сухое гибкое тело Георгия было легким, и в другое время такая ноша Малахова особо не затруднила бы; но теперь после тяжких испытаний, которые выпали ему за последнюю неделю, окаменевшие мышцы ног сводила судорога, они отказывались повиноваться; и когда уже вовсе становилось невмоготу, когда даже неимоверные усилия воли пропадали втуне, Алексей не опускался, а почти падал на землю, неизменно стараясь при этом не уронить Фасулаки, смягчить своим телом неизбежный при этом удар.

Отдыхал недолго, минуты две, может, чуть больше, – едва острая боль в мышцах тела становилась назойливо-ноющей и дыхание приходило в норму, он опять подхватывал Георгия и спешил уйти подальше, в спасительную лесную глубь.

Преследователи потеряли их след, но усиленные охранниками моста прочесывали лес со злобной настойчивостью легавых псов, постреливая время от времени и перекликаясь, – шли, особо не таясь, уверенные в успехе.

Очередной короткий привал Алексей устроил на берегу реки, которая раскинула петли по лесному разливу причудливо и неожиданно для путников – теперь дорогу им пересекала темная водяная гладь, небыстрая, но с коварными воронками водоворотов. Идти вдоль берега не имело смысла – это означало сознательно лезть на рожон без надежды благополучно избежать встречи с преследователями, которые, рассыпавшись длинной цепью, спешили прижать их к реке. Оставалось одно – переплыть реку. Но как?

Фасулаки очнулся. Скосил глаза на обессилевшего Алексея, пошевелился. Боль исказила черты его лица; он снова прикрыл веки, задумался. Наконец, видимо, принял какое-то решение – грустная, немного виноватая улыбка тронула его губы, и он сказал:

– Товарищ… лейтенант. Со мной вы далеко не уйдете.

– Уйдем, Жора, уйдем. Не сомневайся, – обрадовался Алексей, завидев, что Фасулаки пришел в себя. – Передохнем чуток и…

– Не будет "и", – медленно проговорил Георгий – он теперь отчетливо услышал недалекие выстрелы гитлеровцев. – Мне все равно крышка. Не хочу вас тянуть за собой.

– Держись, Георгий, держись. Без тебя я все равно отсюда не двинусь. И хватит об этом, – решительно отрезал Алексей.

– Спасибо, лейтенант… – Фасулаки нащупал руку Малахова, сжал. – Спасибо… что поверил… Мне поверил, Гранту. Сукин я сын был. Паразит… Жаль только, что мало я их… Не судьба… Ничего, не я, так другие… Все равно им ноги переломают…

– Конечно, Жора, и я в этом ничуть не сомневаюсь. – Алексей помассировал мышцы ног, встал, посмотрел в просветы между деревьями, пытаясь определить, как далеко немцы. И услышал короткий хриплый вскрик Фасулаки. Стремительно бросился к нему, перевернул на спину и застонал от горечи: в груди Георгия торчал нож.

– Зачем, зачем?! Что ж ты… так…

Фасулаки молчал, только в широко раскрытых глазах его, устремленных в небо, застыли удивление и боль…

На противоположный берег реки Алексей выбрался с трудом – едва не затянул на дно коварный водоворот. Отполз в чащу и долго лежал, собираясь с силами. Затем поднялся и медленно, с трудом переставляя ноги, побрел дальше…

Схватили его в какой-то деревне, где он попросился переночевать: немцы производили реквизицию скота и хлеба для нужд вермахта, и чересчур ретивый служака нашел замаскированный вход в погреб, где хозяева спрятали Алексея.

Несмотря на приказ командования: за укрывательство красноармейцев расстрел – хозяев – столетнего деда с бабкой и молодую женщину с грудным ребенком – все же пощадили, может, потому, что женщина сообразила назвать Алексея своим мужем, который попал в окружение и прибился домой, а возможно, и оттого, что в погребе, который солдаты основательно почистили, нашлись и сало, и масло, и солонина, и мед.

И в тот же день лейтенанта Алексея Малахова, который успел спрятать документы, зарыв их в погребе, определили в колонну военнопленных, которая как раз шла через деревню.

Ресторан "Центральный" был забит до отказа. Савину с трудом удалось уговорить дежурного администратора подыскать ему свободное место: в этот воскресный вечер емувпервыеза время командировки захотелось забыть хотя бы на несколько часов изнуряющую гонку по пунктам и подпунктам розыскных мероприятий по "Делу № 108/ 51 К".

Небольшой уютный ресторанный зал гудел, словно пчелиный улей. Музыканты, пожалуй, пятый раз подряд исполняли знаменитую "Лопаточку", а услышать ее в шестой раз желающих было хоть пруд пруди.

Невнимательно поглядывая по сторонам, Савин блаженствовал над ароматным лангетом, который после столовских "деликатесов" казался ему верхом кулинарного искусства.

– Разрешите? – пышнотелая блондинка улыбалась ему так фальшиво-нежно, что Савину ничего не оставалось, как с огромным сожалением отложить свои гастрономические упражнения на некоторое время и безропотно подать ей руку.

Ему повезло: играли танго, в котором он кое-как смыслил. Блондинка что-то томно ворковала ему на ухо, и Савин, которому это было неприятно, едва дождался последнего аккорда, чтобы побыстрее спровадить партнершу на ее место.

Столик блондинки стоял в нише; кроме нее, там сидели еще две девицы и унылый полусонный хлюст в "фирме" из черного вельвета. "Моя лопаточка меня заездила…".

Снова заиграли "Лопаточку", и Савин с содроганием в душе кинул вороватый взгляд из-за плеча в сторону пышнотелой нимфы; заметив, что блондинка поднимается со стула и опять направляется в его сторону, капитан сломя голову ринулся в фойе, на ходу вынимая пачку сигарет: перекур – дело святое и понятное даже дамам. В дверях он нечаянно толкнул невысокого худощавого мужчину в темных очках, и, извинившись, закурил. Мельком кинул взгляд в его сторону, тот, недовольно что-то бормоча себе под нос, поправлял галстук перед зеркалом, – и едва не поперхнулся сигаретным дымом. Неужели?! Стоп, стоп, Савин, не горячись. Профессиональная память капитана заработала на полных оборотах: рост средний, голова малая, волосы короткие, редкие, светло-русые, лицо овальное, бледное, лоб широкий, нос длинный, глаза (экая жалость, за очками не видно), рот, губы… подбородок… Словесный портрет Христофорова! Правда, борода и очки изменяют внешность… Походка! Наблюдать за походкой… Возраст соответствует…