Роман любил Тинину стряпню. Из всех ассистенток, что появлялись в его доме, Тина одна умела прилично готовить. Может быть, поэтому и задержалась так долго.

– Роман Васильевич, – голос девушки дрожал, – Можно мы… – Она запнулась.

Он смотрел на нее, ожидая продолжения краткой, но очень трудной фразы.

– Можно я… мы… друзьями останемся.

Колдун ответил не сразу, закончил есть, отложил вилку, промокнул губы салфеткой.

– Разбудишь меня в десять, – сказал вместо «спасибо».

Но эти слова значили больше чем благодарность: он позволял ассистентке остаться после ее нелепой выходки. Более того, это значило, что ей доверяли. Ибо, грезя наяву, колдун становился совершенно беспомощен.

– Роман Васильевич, я ведь не знала…

– Разбудишь в десять, – повторил он.

Взял бутыль с водой, ушел наверх, сел на кровать. И замер. Он вдруг понял, что боится вспоминать. Потому как не просто вспоминал, а проживал заново все недавнее. И там, в темноте прошлого, которое в одно мгновение исчезло, притаилось что-то мерзкое, страшное, и Роман приблизился к этому почти вплотную.

– Не трусь! – приказал сам себе и плеснул на веки водою.

И погрузился в

ВОСПОМИНАНИЯ.

О, Вода-царица! Как хорошо было минуту назад! Как был Роман счастлив, позабыв, что Надя умерла. И вот он вновь ее утратил.

Роман лежал на песке. Съежившись от страха и глядя, как кружится в воздухе сосновая хвоя, осыпаясь с ветвей. Лесное кладбище. Холмы желтого песка, кресты с табличками-номерами над захоронениями бомжей и свежевырытая могила, предназначенная для Романа.

Немало сил понадобилось колдуну для того, чтобы от купания в реке, через все схватки с Колодинской бандой протащить ниточку воспоминаний к той минуте, когда он потерял все. То есть потерял Надю.

Господин Вернон, казалось, превзошел себя. Он устроил Колодиным, отцу и сыну, ловушку, он создал мнимое Беловодье, призрак посреди леса, из двух сараев и ямы с водой. Он заставил бандитов поверить, что это и есть их цель, загадочный город мечты, где все желания исполнятся мигом. Огонь пылал вокруг водной преграды, но не мог ее поглотить. Роман спас всех ребят, пришедших из подлинного Беловодья, как требовал Гамаюнов. И вот награда – мертвое тело Нади у него на руках. Жена Гамаюнова – его возлюбленная. Его любовь, убитая Колодиным. Колодин, убитый водой. Алексей Стеновский, прозревающий будущее. События калейдоскопом вертелись в памяти Романа.

В колдовском сне Роман вновь держал мертвую Надю на руках, вновь пытался вдохнуть жизнь в еще теплые губы. Он не верил, что любимая умерла, хотя ладони его были липкими от крови. Но Роман все твердил: «Посмотрите, какая она красивая, вы только посмотрите, какая она красивая. Она лежит мертвая, но какая красивая…»

Кто-то коснулся его плеча и разорвал тонкий покров воспоминаний.

Роман сел на кровати, глядя в пустоту расширенными безумными глазами, еще видя свой сон наяву и не понимая, что происходит. Рядом с кроватью стояла Тина и трясла его за плечо.

– Во время колдовского сна меня нельзя будить! – крикнул он, проводя ладонями по лицу и силясь прийти в себя.

– Ты же сам просил. Десять часов уже.

Роману казалось, что он умер, но душа почему-то осталась в теле. Он мог чувствовать, мог дышать, мог говорить. Только о чем колдуну говорить теперь?

– Что с тобой? – спросила Тина. – На тебе лица нет.

– Надя умерла – прошептал он. – Я теперь вспомнил, что она умерла.

– Бедный ты мой! – Тина обняла Роман и заплакала.

Гладила его по волосам и все приговаривала: «Бедный мой, бедный»! Как будто она тоже знала Надю и любила ее. – Чаю выпьешь? С печеньем. Я сама испекла.

– Пора идти. – Колдун отстранил ее и спешно поднялся.

Боялся услышать в голосе Тины радость.

Но не услышал – и был ей благодарен за это.

Зачем призывает его Чудодей, Роман не знал. У Чудодея была манера – пригласить к себе члена Синклита якобы для важного дела и неспешно беседовать с ним о том и о сем, час беседовать, два и три, порой до утра. И все за чаем. А поутру Чудодей скажет: «Что-то мы заболтались с вами, друг мой». Идет колдун домой в недоумении – зачем звали-то? Но, если Михаил Евгеньевич приглашал, никто не отказывался. Глава Синклита – есть глава Синклита. Впрочем, не об этом даже речь. С Чудодеем побеседуешь, будто в Пустосвятовке искупаешься, душой согреешься. И вроде не говорит он ничего особенного, чай пьет да тебе подливает, и сам ты ерунду всякую ему рассказываешь, а на душе становится покойно так. Чай у Чудодея самый обычный, заварен, правда, всегда хорошо. И вот чары особенные, ни у кого во всем Темногорске таких чар больше нет.

Дернулось ожерелье на шее. И кольцо, что надел господин Вернон перед уходом, сдавило мизинец. Опасность! – просигналили колдовские обереги. Да поздно! Здоровенный тип выскочил из прорехи в заборе и кинулся к Роману. Колдун успел взять нужный настрой прежде, чем нападавший схватил его за руку и вывернул кисть. Изгнание воды! Не помогло: человек вскрикнул, будто обжегся, но руку не выпустил. А с другой стороны уже второй в руку вцепился.

«Колдованы!» – мелькнуло в мозгу.

О, Вода-царица! Если колдованы, если сразу двое, то ни за что не отбиться.

– Обруч давай, скорей! – голос у говорившего был хриплый, будто изъеденный ржавчиной.

Роман инстинктивно рванулся, пытаясь освободиться. Но чисто физически он был не так уж силен. Дар же его не мог с этими двумя сладить. Что-то случилось с колдовской силой водного колдуна. Будто мир вокруг исказился, и сила уходила в сторону, не туда, куда направлял ее Роман.

От двоих было не отбиться, а тут еще третий шагнул из темноты и надел какую-то железяку колдуну на голову. Что это было – пленник не разобрал. От неизвестного предмета растекалась опасная, обжигающая сила. Водная нить ожерелья задергалась, торопясь предупредить хозяина. Смертельная опасность! Защитное кольцо ожгло палец, боль устремилась вверх, к плечу. А от плеча к шее, к затылку, к вискам.

Эти трое были очень сильны. Одаренные от природы недюжинной колдовской силой, они намеренно сузили и обкорнали свой дар, зато многократно усилили его и отточили. К тому же за этими тремя явно стоял некто главный, он муштровал их и направлял.

– Потащили! – скомандовал Хрипатый.

Роман Вернон не сопротивлялся, он утратил контроль над собой и над своим даром. Чудилось, все в нем гаснет: не только колдовской дар, но даже мысли и чувства. Если сейчас лезвие ножа нырнет под ребра, колдун не сможет развеять сталь прахом. Но его не собирались убивать, во всяком случае пока. Двое заломили пленнику руки за спину и, довольные легкой победой, защелкнули на запястьях наручники, и повели. Теперь у Романа была минутка-другая, чтобы прийти в себя. Но сконцентрироваться не удавалось. Силы были, немыслимые просто, – река одарила, – но обруч гасил любое усилие. Воля почти умерла. Роман не мог даже закричать.

По Дурному переулку его вывели на заброшенный участок, превращенный в свалку неподалеку от дворца Аглаи Всевидящей. Роман чувствовал исходящую от колдованов ненависть, так же, как и то, что в кармане Хрипатого лежит, источая отвратительный запах, пистолет.

– Ну как ошейничек, не жжется? – засмеялся Хрипатый. – Понял, с кем решил тягаться, сука! Просек, мразь? Ты – мразь… запомни это… – В устах колдована подобные слова звучали заклятиями.

Роман чувствовал, как железо сдавливает виски. Он пытался распылить металл и не мог, напрягал все силы, произносил все ведомые ему заклинания – ничего. Проклятый обруч не поддавался. Роман вновь шевельнул губами. Последнее заклинание было против всех стихий, формула полного освобождения. И вдруг обруч стал распухать. Он раздувался и сдавливал череп. От нестерпимой боли Роман закричал.

– Эй, что он делает! – растерялся Хрипатый. – Стой, падла! Сам себе голову раздавишь! Прекрати, кому говорят!