– Да что с тобой! – Он тоже закричал и вскочил.

Нельзя сказать, что прежде мать бывала с ним нежна, но чтобы вот так – окатывать злобой, как помоями, – такого, кажется, еще не было.

– Что со мной? А ничего. Потому что я ничто теперь – мешок с костями. Помереть мне теперь только – и все. А тебе на меня плевать. Тебе в Темногорске своем хорошо, весело. Зачем только я тебе, дура, кольцо отдала! Оно бы меня защитило. А теперь – никакой благодарности.

Роман стиснул зубы – не стал напоминать, что кольцо мать отдала уже после того, как ожерелья лишилась. Но и как помочь ей, не ведал. Не утешишь того, чей дар иссяк. Не избыть такую беду ни простым, ни колдовским словом.

– Неужели ты так и не понял? – спросила Марья Севастьяновна очень тихо. – Я тебя от дара спасти хотела. От этой боли и этой петли уберечь. Чтобы ты счастлив был. А дед Севастьян, дурак упрямый, все равно удавку на тебя накинул. Так что мучайся теперь всласть. А меня оставь в покое.

– Я сейчас уеду, – сухо сказал Роман. – Чем-нибудь помочь?

– Ничего не надо, – отрезала Марья Севастьяновна. Потом смягчилась: – Колдовские замки установи на окна и двери. А то соседи прознают, что я дара своего лишилась, вмиг дом обчистят.

Воспоминания иссякли. Так внезапно иссякает источник, оставляя лишь влажное дно меж камнями. Роман протянул руку, взял часы. Светящиеся стрелки показывали половину шестого. Значит, утро. Но еще темно. В доме было тихо. Может, Тину позвать? Со времени его возвращения она спала у себя в комнате.

Он направился к ней, дернул дверь. Заперто. Вот как?! Он постучал.

– Роман, ты? – тут же отозвалась Тина.

– Можно?

– Конечно!

Она отворила дверь. Стояла на пороге в одной ночной рубашке, даже халат не накинула.

– Роман, миленький, ну, нельзя так себя изматывать! Ты же на привидение стал походить. Не торопись. Вспомнишь еще все до Синклита.

– Не могу, колдовство не отпускает. – Роман вымученно улыбнулся, сел на ее кровать.

Тина тоже села. Шелк ее ночной рубашки сверкал в свете ночника.

Зачем он вообще сюда пришел? Ах, да! Он же вспомнил. Теперь ее очередь. Брызнул ей в лицо водой и произнес одно слово: «Очнись»!

Тина вздрогнула. Пелена забвения спала. Как будто она только что по лестнице спустилась, сжимая нож в липкой от пота руке. В памяти возникло все разом – и как человек, которого она убить хотела, перехватил ее руку, как вывернул с силой, и она закричала от боли и согнулась до самого пола. А потом ахнул: «Тина!» И руку отпустил. Поднял и поставил на ноги. И она узнала, наконец, его голос…

– Так это ты! – в ее голосе послышались растерянность и ярость.

– Тина, послушай!

– Роман, сволочь! – выдохнула она не то с облегчением, не то с ненавистью.

– Я только стер твою память.

– Только!

– Никто не должен был знать тогда, что я вернулся. Прости, что так по-дурацки получилось. Наглядный пример, как опасно не помнить чего-то.

– Да уж…

Так вот почему она не сообразила, что в дом тайком проник именно колдун!

– Рома… ты ведь не только память стер. Ты запретил мне думать, что это ты был в доме? Так? Иначе бы я непременно догадалась. Я не дура. Никто другой войти не мог. Иначе бы все колдовские ловушки и замки к чертям полетели! – Тина так и кипела от возмущения.

– Ты бы проболталась бы непременно. Я тебя знаю.

– Так нельзя! Неужели не понимаешь, что совершил подлость?

– В чем подлость? Что переспал с тобой? Извини, не понимаю. Разве нам плохо было вместе в ту ночь?

Тина нехотя кивнула.

– Если хочешь, я сотру в твоей памяти все, что с той ночью связано. Навсегда.

– Нет уж! – Она произнесла это «нет» довольно твердо. С ехидцей. – Я все помнить хочу. И ту ночь – тоже. И твой фокус с забвением никогда не забуду. Клянусь водою!

Она ненавидела его в этот миг и страстно желала близости. Ничьи чувства он не понимал так, как ее. Была, правда, Лена еще. Но там он всего лишь использовал чужой дар. А тут… тут было совершенно иное.

Роман обнял свою бестолковую ассистентку.

Она хотела оттолкнуть, крикнуть: «Уходи вон!» Но не смогла. Тина давно уже была его рабыней. Ожерелье уничтожило гордость, парализовало волю, оставило лишь желание подчиняться, служить, любить, принадлежать только Роману. Ожерелье способно помочь человеку раскрыть любой талант. Тине оно подарило любовь. Любовь как колдовской дар. И скинуть эту петлю было уже невозможно. Да она и не хотела. Свой дар легко, как одежду, снять нельзя. А если сорвет другой, то превратит тебя в пустышку, в ничто.

Тина принадлежит своему колдуну. И неважно, любит он ее или нет. В такие минуты она верила, что Роман ее любит. И она шептала: «Люблю, люблю!» Сами собой эти «люблю» с губ срывались. Ее заклинания, других она не помнила и не желала помнить.

Потом они лежали рядом. Голова Тины покоилась у Романа на плече.

«Я без труда могу дать ей внешность Нади, – раздумывал колдун. – Это нетрудно. И не так уж внешне они разнятся. Ноги чуть подлиннее, талия потоньше. Посадка головы. Цвет волос. Улыбка… Нет, не получится. Дерзости нет. Да, Тина бывает дерзкой, но это так, маска, игра. Котенок когти выпускает и оцарапать может лишь по недомыслию. А Надя – та дерзка иначе».

Да и не хочет Роман, чтобы Тина была такой. Вот что забавно – не хочет.

– Думаешь, одной моей любви хватит? – спросила Тина. Сладость плотских утех истаивала, вслед просачивалась горечь обиды и тут же недоуменное: за что? Ведь он ее любит, любит, может быть, иначе, чем неведомую эту Надю, но любит. Так за что мучит?

– Как видишь, хватает, – сквозь дрему пробормотал колдун.

– Ах, Роман, я знаю, что люблю тебя…

– Я тоже знаю, что ты меня любишь. – Он поцеловал ее.

– Хватит издеваться! – воскликнула она и гневно и жалобно.

– Ну, что ты! Я говорю вполне серьезно.

Роман поднялся.

– Куда ты?

– Вспоминать.

– Полежи еще немного, поспи обычным сном. Отдохни. А я погляжу, как ты спишь.

«И будешь шептать “Бедный мой, бедный”», – едва не сказал Роман. Он уже готов был остаться, но потом пересилил себя и отрицательно покачал головой:

– Времени нет.

– Тогда иди. Кто знает, что ты за этот год натворил, – казалось, Тина больше на него не сердилась.

Роман постучал в дверь соседней спальни. На стук никто не отозвался. Пришлось войти, а то еще Казик разорется. До чего же глухие ребята, а еще ожерелья носят. Довольно долго Роман тряс Стена за плечо.

– Что такое? – Тот наконец очнулся. – Я, кажется, минуту назад только лег.

– Вставай.

Они вышли в коридор, чтобы не разбудить Казика и Лену.

Стен зевнул, чуть не вывихнув челюсть:

– Надеялся в первый раз поспать по-человечески.

– Завтра отдохнешь. Я и сам не помню, когда отдыхал нормально.

– Да? А по-моему, ты все время дрыхнешь.

– Не тот сон. Колдовской. Он изматывает куда сильнее, чем бодрствование. Так, ладно, хватит шутковать. Слушай лучше. Одеваемся и идем к дому Чудодея. Он выйдет с собакой гулять – мы за ним. Заметит, будет гнать – не уходим. Понял? При посторонних никто на Чудака напасть не посмеет. Трофейный пистолет колдована возьми с собой. Вдвоем мы любое нападение сблокируем. Я чары отведу, ты вырубишь, если надо, физически. Синклит послезавтра. Получается три дежурства. Ты уверен, что дело было утром?

– Вроде, да… Черт… мне все это не нравится.

– Мне тоже. Но предсказания сходятся. Два провидца, ты и Аглая, видели смерть Чудака.

– Кто должен на него напасть?

– Это к тебе вопрос. Аглая мне подробностей не выкладывала.

Стен досадливо взмахнул рукой:

– Я никого не видел – только пса.

– Значит, узришь наяву.

– Раньше телохранителем не работал.

– Потому и идем вдвоем. У меня по этой части тоже опыта нет.

– Думаешь, два дилетанта стоят одного профессионала? – усомнился Стен.

– Плюс колдовские способности – твои и мои, – напомнил Роман.