Грохнул выстрел.

И тут же вода мгновенно остыла.

Роман с отвращением отпихнул труп с почерневшей липкой от исторгнутой влаги кожей. Еще один выстрел. Краем глаза Роман заметил, как амбал в камуфляже отлетел к стене.

В дверном проеме возник дядя Гриша и последнего недруга положил двумя выстрелами почти в упор. Охранники все оказались безоружными: сотворенные Романовы твари заползли в их огнестрельные игрушки и вывели из употребления.

Дядя Гриша пнул охранника для верности пару раз.

– Я этого хулигана знаю. Он у Вадика служил, – заявил.

Вадик – это Сазонов. Ник Веселков – Медонос. Спелись они, поди…

– Надо же, все оружие испортил! – вздохнул дядя Гриша, инспектируя трофеи.

Роман выскочил в коридор. Ник лежал у стены. Пуля проделала черную дыру как раз над переносицей. Метко стреляет дядя Гриша, ничего не скажешь. Скончался Микола Медонос, огненный колдун, собственная стихия изничтожила. Что ж ты слабеньким оказался таким, повелитель огня?

– Уходить надо, – резонно предложил дядя Гриша. – Ваську отыскать – и деру.

– Прорвемся?

– Нет проблем. Похулиганим еще малость, если надо.

Судя по всему, дядя Гриша решил оторваться на всю катушку.

– Теперь нам надо отыскать туалет или ванную. Что-то, соединенное с водопроводом. Мне нужна вода, много воды, – заявил колдун. – Побольше, чем в этих батареях. И почище тоже. Во-первых, пол залить. А во-вторых, сделать нас всех невидимыми.

– А вот и я! – раздался над самым ухом голос База. Зотов все еще был невидимкой.

– Припозднился, – отозвался Роман.

– Зато охранников у телекамер больше нет. И у двери – тоже.

– Что же ты с ними сделал? – хмыкнул колдун.

– Усыпил.

– Гипнозом?

– Ну, вроде того.

Дядя Гриша провел ладонью по хромированному стволу пистолета.

– Я нашел еще двоих, – сказал он. – Теперь они мертвы. Больше в этой крепости ни единой живой души, кроме нас.

– Кто вы на самом деле? – спросил Роман. – Ведь вы…

– Главный хулиган! – И дядя Гриша подмигнул колдуну.

– Но ведь это убийство.

– Если ловишь ядовитую змею, должен знать, что она может укусить. – Дядя Гриша спрятал пистолет в кобуру. – Я кусаюсь. – Он вытащил из-за пазухи поллитровку, глотнул. Неужто не отобрали? Нет, отобрали, конечно. Эта бутылка наверняка трофейная. – Я совсем не добренький и не мягонький человек, каким ты вообразил меня, племянничек. – Дядя Гриша похлопал колдуна по плечу. – Я очень даже могу свернуть какому-нибудь мерзавцу шею. И совесть меня не замучает. Обещаю.

Роман открыл багажник «Тойоты». Канистры были на месте. Роман налил в найденную пустую бутылку воды про запас.

Ну что ж, теперь можно ехать дальше.

– До усадьбы еще далеко, – заметил Баз. – Люди Сазонова нас непременно перехватят. – Добрый доктор неожиданно стал пессимистом.

– Попытаются, не спорю, – отозвался дядя Гриша. – Но не сдюжат.

– Как будем действовать? – спросил Роман. После того, как они вырвались из плена, на него нахлынула странная апатия. Видимо, соприкосновение с колдовским огнем, стихией враждебной, не прошло даром для водного колдуна.

Итак, Ник Веселков был связан с Сазоновым…

Получается, он с Ником Веселковым как-то связался и предупредил. Значит, и с другими мог… А, плевать… Мне Надю оживить, Стена из петли Беловодья выдернуть, и плевать, пусть забирает Сазонов себе волшебный град, пусть делает, что хочет, мне-то какое дело! Но обидно ведь! Как обидно отдавать ему Беловодье. Нельзя отдавать…

Сделай то, не знаю что… Сделай то, не знаю что…

Не хочу ничего больше делать!

– Скорее! – умолял Роман дядю Гришу.

– Я – хулиган, но не сумасшедший, – отзывался тот. – Вон, видишь, стоит мил человек. Они завсегда здесь стоят. Чуть я нажму на газ, он жезлом полосатым своим махнет, тачку нашу тормознет и сотенку – «цоп».

О том, что тачка наверняка уже в угоне числится, Роман напоминать не стал.

– Останови машину, – приказал колдун.

Дядя Гриша миновал пост ГАИ и притулил «Тойоту» у обочины. Роман облил капот и стекла пустосвятовской водой, прошептал заклинание и вернулся в салон.

– Теперь гони, – приказал кратко.

И «Тойота» помчалась, беззастенчиво обгоняя новенькие иномарки, проскальзывая в щели между гружеными «КамАЗами». «Гаишники» ее не видели.

– Ну, ты и хулиган! – восхитился дядя Гриша. – А если нас не заметит какой-нибудь шустряк-водила и раздавит.

– А ты увернись! – посоветовал со смехом Роман. – Впрочем, если фары включить, то машина тут же проявится. Учти.

– Ну уж мы и похулиганим! – задушевным голосом пообещал дядя Гриша.

В доме Марьи Гавриловны ныне располагался музей. В революцию усадьбу Гамаюновых, как все усадьбы, разграбили, но чудом не сожгли. То есть чудом в прямом смысле этого слова – заклинание от огня уберегло. Как только пустили красного петуха, как дождь хлынул и загасил. Потом раза три или четыре пытались поджечь – и опять не горело. Обуглился один флигель, но и только. Война обошла усадьбу стороной – грабить там было уже нечего. В уцелевших помещениях в тридцатые годы устроили общежитие для рабочих птицефабрики. В шестидесятые решили в доме Марьи Гавриловны сделать музей, поскольку строение еще держалось, не обрушилось, и кое-где даже внутренняя отделка уцелела. Несколько комнат у общежития отняли, отыскали пару кресел, диван, какие-то картинки. На том дело заглохло.

А потом, в середине девяностых, зимой, прибыла неведомо откуда на черной шикарной машине красавица в норковом манто, надменная, дерзкая, оставила машину у полуразрушенного крыльца и направилась прямиком в кабинет к директору. Поставила гостья на стол какие-то заграничные коробки с яркими этикетками, столько непривычную глазу советского человека. Директор шаркнул ножкой, рассыпался в благодарностях и предложить гостье кофейку. Кофеек был растворимый, индийский. Гостья сделал вид, что пригубила. Директор смотрел на нее восторженно, очарованный взглядом ореховых глаз и мягким, едва приметным иностранным акцентом. Красавица вынула пачку тонких дамских сигарет, но курить не стала, положила пачку на стол и предложила на нужды музея сумму совершенно фантастическую. Директор не поверил и переспросил. Когда цифра была названа вновь, пожилой музейщик схватился за сердце. Деньги были переведены на счет музея в течение трех недель. Первым делом иностранный дар предназначался на покупку уцелевшим птичницам квартир в ближайшем городе, на реставрацию здания и на зарплату двум новым сотрудницам, которых миллионерша просила принять на работу. Да, деньги музей получил, но с ними произошло то же, что происходило почти со всеми деньгами в то время. Они утекли. Причем, неизвестно куда. Все, что успел сделать директор, это выселить одну птичницу с семьей в задрипанную квартирку. Зато у хозяина фирмы, что подрядилась ремонтировать усадьбу, неподалеку вырос двухэтажный особняк. Музей продолжал разваливаться, сам директор ютился в домике без удобств, на работу ходил пешком за три километра и никак не мог понять, как же все несообразно получилось.

Явившись через год, красавица в норковом манто обвела гневным взором стены, оклеенные обоями семидесятых годов, одарила директора убийственным взором и объявила, что сама будет покупать и привозить все, что необходимо музею.

Эту историю рассказал по дороге в усадьбу Баз, и хотя он не называл имен, Роману и так было ясно, что роль щедрой миллионерши сыграла Надя. Роман улыбнулся, представив, как эффектно должна была выглядеть его возлюбленная в этой роли. Не ясно было другое: зачем Гамаюнову понадобилась полуразрушенная усадьба? Поскольку в сентиментальный порыв Ивана Кирилловича Роман не верил, то было ясно, что усадьба должна была сыграть какую-то роль в создании Беловодья. Но какую?

Этого колдун пока не знал.