— Спасибо вам, Ребекка, за доброту. Кстати, нельзя ли мне поехать с вами? — проговорила она неожиданно для самой себя. — У меня здесь сестра живет на другом конце поселка.

— Ребекка торопится — она опаздывает на поезд, — вмешался Алекс. Хоуп метнула на него яростный взгляд, но он, как ни в чем не бывало, вышел следом за Ребеккой и тут же просунул голову в дверь:

— Восхищаюсь твоей выдержкой. Однако если бы ты решила поговорить с Ребеккой начистоту, то поставила бы себя в очень неловкое положение.

Когда он вернулся, Хоуп сидела за столом, меланхолически прихлебывая кофе.

— Хорошенькое представление ты устроила! — заметил он. — Скажи на милость, ты бываешь такой злючкой, только когда раздражаешься, или нам довелось лицезреть истинную Хоуп? — Он запихнул в тостер несколько ломтиков хлеба. — Тебе надо поесть.

— Я не всегда делаю то, что мне надо.

— Это я уже заметил.

— А где работает Ребекка?

— В Лондоне. Занимается финансами.

Можно было раньше догадаться — та самая нервная особа, о которой упоминала Анна. Станешь нервной, если твой возлюбленный цепляется к каждой юбке. Хотя… Хоуп, пожалуй, не заметила в Ребекке особой нервности.

— Ну и как, тебе жаль, что она живет так далеко, или, наоборот, тебе это на руку?

— Если пытаешься пробудить во мне угрызения совести, то зря стараешься. Когда мы были вместе, ты даже не подозревала о существовании Ребекки.

— И хорошо, что не подозревала!

— Зато теперь знаешь о ней. — (Под его пристальным взглядом Хоуп покраснела.) — И все равно, будь я сегодня ночью понастойчивее, ты уступила бы мне.

— Тебе приснилось, — солгала она. Алекс поймал выскочивший из тостера кусочек хлеба.

— В таком случае, может, как-нибудь обсудим это? — Он перехватил ее недоумевающий взгляд. — Сны. Варенье или мед?

— Я не хочу есть.

— Тогда лучше мед, — бесцеремонно решил он. — Как сказала бы моя мама, вид у тебя неважнецкий.

— Ничего подобного, я прекрасно выгляжу.

— Согласен. Насколько я понимаю, тебе это ничего не стоит? По-моему, женщины должны были бы возненавидеть тебя, если бы узнали, как мало тебе надо, чтобы оставаться ослепительной. — Он поставил перед ней тарелку, весело блеснув глазами, и у Хоуп заныло под ложечкой. — Хочешь не хочешь — ешь.

Она откусила кусочек.

— А я думала, твоя мама умерла, — заметила она осторожно.

— Умерла! Нет, черт возьми! Просто, когда старик устал от нее, она вернулась к себе в Йоркшир. — Губы у него сжались, а в глазах появилось упрямое выражение.

— Но ты остался с отцом.

— У него были деньги. Мама решила, что так будет лучше.

— Ну и как? — Разлучен с матерью в самом нежном возрасте — как в романе! Ей стало жалко его. Давно прошли те блаженные времена, когда Хоуп полагала, что у всех на свете бывает такое же счастливое и беззаботное детство, как у нее. И вот перед ней очередной пример того, как на самом деле редко выпадает такая удача.

— Что толку сейчас говорить об этом? Я предпочитаю задумываться лишь о том, что могу изменить.

Да уж, целеустремленности ему не занимать.

— А ты с ней видишься?

— Реже, чем хотелось бы. Я несколько раз просил ее переехать сюда, но она слишком горда и упряма.

— Наверное, она ненавидела твоего отца, — подумала Хоуп вслух.

— Собственно говоря, она никогда не переставала его любить. Ты сама знаешь, какими странными бывают отношения между людьми.

В голосе у Алекса было столько горечи, что Хоуп поежилась — теперь он стал ей еще дороже.

— А с мачехой ты видишься?

— С Эвой? — Он усмехнулся, как будто она сказала что-то смешное. — Нет. Последний раз я ее видел, когда выкупал ее долю в компании отца.

— А она была очень?..

— Противной? Придирчивой? — Он развеселился еще больше, но как-то зло, даже жестоко. — Должен тебя разочаровать — Эва почти не замечала меня, по крайней мере пока я был мальчишкой.

— Но сейчас вы подружились?

— Нет, никаких родственных связей. Видишь ли, когда я повзрослел — вернее, оказался на пороге юности, — она стала куда больше интересоваться мной.

Глаза у Хоуп округлились.

— Неужели?..

— Эва принадлежит к тем женщинам, кому постоянно нужны доказательства их неотразимости. Лучший способ для этого — кого-нибудь соблазнить.

— И она?.. — Смутившись, Хоуп отвернулась — взгляд серых глаз Алекса был слишком откровенным.

— Я удержался на краю — с трудом. — Как ни странно, у него в голосе было больше горькой иронии, чем истинной боли. — Она была очень красива, а я тогда не знал толком, кто я — ребенок или мужчина. Мама обо всем догадалась и пригрозила Эве, что пожалуется отцу. Больше у меня с ней не было сложностей.

— И твой отец так ни о чем и не узнал? Алекс снова расхохотался.

— Он был слишком занят, стараясь ублажить Эву и повлиять на нужных людей. — Алекс помолчал. — Наверное, мне повезло, что отец был увлечен своей второй женой — на меня практически не обращали внимания. Я проработал у отца несколько лет, окончил университет, стал дизайнером, а потом махнул в Италию. Дизайн автомобилей стал моей первой любовью. — Он снова помолчал, глядя на Хоуп. — Слушай, — неожиданно спросил он, — как тебе удалось выжить в вашем гадюшнике?

— О чем ты? — растерялась она.

— Ты что, всегда распускаешь слюни, когда тебе заливают про чье-то трудное детство? Учти, я знаю, что сочувствуют лишь для того, чтобы потом сыграть на этом!

— Ты предлагаешь мне стать такой же беспринципной и толстокожей, как ты?

— Я по крайней мере не раскисаю от каждой байки!

— То есть ты всегда ждешь, что тебя обманут, — коротко заключила она. — Ну, не знаю… Люди, конечно, не святые, но не верить никому…

— То есть святые все же попадаются!

— Ты, конечно, можешь смеяться, если хочешь, — Хоуп была уязвлена его насмешливым тоном, — только я знаю, что прежде всего людям надо верить.

— Господи, да ты романтик из прошлого века!

— А вот и нет!

— А вот и да!

Они расхохотались одновременно. Хоуп завороженно смотрела, как вокруг глаз Алекса разбежались морщинки, отчего лицо смягчилось и помолодело. Сейчас он выглядел так, что ничего не стоило забыться и…

— Откуда ты знаешь, что я не выдумал трогательную историю о несчастном детстве, чтобы заманить тебя в постель?

Смех замер у нее на губах — вот и говори потом, что людям надо верить!

— Я думаю, ты для этого слишком высокомерен. Кроме того, как насчет пушечного выстрела? Он непонимающе уставился на нее.

— Ты обещал, что не подойдешь ко мне и на пушечный выстрел, — тихо напомнила она.

— Ах, вот ты о чем! Я и забыл.

— И на том спасибо — хоть что-то приятное за утро! Я позвоню Адаму, чтобы приехал за мной. — Хоуп отодвинула тарелку с недоеденным тостом: смотреть на него и то было противно.

— Не звони, мне все равно надо в город — запастись провизией. В прошлый раз, когда после оттепели река прорвала дамбу, три дня подряд приходилось перебираться вброд. Только сначала покормлю птиц. — Он достал из холодильника тарелку с накрошенным мясом. — Или, может, ты пожертвуешь им на завтрак свою Дафну?

Хоуп содрогнулась, вспомнив острые когти и загнутый клюв.

— Так у тебя их несколько?

— Кроме сокола, есть еще ястреб и сова. Один из моих друзей устроил соколярню милях в двадцати отсюда. Там у него нечто вроде богадельни для больных и раненых птиц. Как-то раз он уговорил меня отправиться с ним на охоту — и вот теперь у меня поселились трое из его питомцев. Все почти как у тебя с Дафной.

— Вряд ли. Слишком жестоко.

— Что именно? Держать птиц или позволять им самим добывать себе корм? Соколиная охота — один из древнейших видов спорта. Птицы погибли бы, если бы Джим не подобрал их. Отношения «хозяин — слуга» с хищной птицей невозможны. Они могли бы прожить и на воле и признают меня лишь потому, что я им по душе. Хочешь пойти посмотреть?

Он сказал — и сам удивился своему предложению.