– Поужинаем сегодня? – спросил Ли.

– Нет, я наверное, вечером поработаю.

Ли расстроился и приуныл. Все тепло и веселье субботнего вечера испарилось, и он не знал, почему. В любой любви или дружбе он пытался установить контакт на невербальном уровне – интуицией, безмолвным обменом мыслей и чувств. А теперь Аллертон резко оборвал эту связь, и Ли было физически больно – точно он протянул другому часть себя, а ее обрубили, и он, потрясенный, не веря своим глазам, остался смотреть на кровоточащую культю.

– Подобно администрации Уоллеса16, – сказал он, – я субсидирую непроизводство. Я заплачу тебе двадцать песо, если ты не будешь сегодня работать.

Ли начал было развивать эту мысль, но нетерпеливая холодность Аллертона остановила его. Он умолк и посмотрел на Аллертоона с болью и неверием.

Тот вел себя нервно и раздражительно – постоянно озирался и барабанил пальцами по столу. Он сам не очень понимал, почему Ли его раздражает.

– Может, тогда выпьем? – спросил Ли.

– Нет, не сейчас. Мне все равно нужно идти.

Ли резко встал.

– Ну что ж, тогда увидимся. До завтра.

– Да. Спокойной ночи.

Ли остался стоять, пытаясь придумать, как еще можно задержать Аллертона, как назначить встречу на завтра, как погасить ту боль, которая в нем только что вспыхнула.

Аллертон ушел. Ли схватился за спинку стула и опустился на сиденье, точно ослабев от долгой болезни. Он смотрел в стол, мысли ворочались медленно, точно ему стало очень холодно.

Бармен положил перед ним сандвич.

– А? – вздрогнул Ли. – Что это?

– Сэндвич, который ты заказал.

– А, да. – Ли несколько раз откусил, запив куски водой. – Запиши мне на счет, Джо, – крикнул он бармену.

Потом поднялся и вышел. Шел он медленно. Несколько раз останавливался. Опирался на дерево и смотрел в землю, точно у него болел живот. Придя домой, снял пиджак, ботинки и сел на кровать. У него начало болеть горло, на глаза навернулись слезы, и он упал поперек кровати, конвульсивно всхлипывая. Он поджал колени, закрыл лицо руками, сжал кулаки. К утру Ли перевернулся на спину и вытянулся. Рыдания стихли, а лицо обмякло в утреннем полумраке.

Ли проснулся около полудня и долго сидел на кровати с одним ботинком в руке. Потом вытер глаза, надел пиджак и вышел из дому.

Ли пошел к центральной площади и несколько часов просто бродил там. Во рту у него пересохло. Он зашел в китайский ресторанчик, сел в кабинку и заказал кока-колу. Теперь, когда уже не отвлекали никакие движения, жалость к себе разлилась по всему его телу. "Что же произошло?" – думал он.

Он заставил себя рассмотреть все факты. Аллертон – недостаточно педик, чтобы между ними были возможны взаимные отношения. Привязанность Ли его раздражает. Как и многие бездельники, он терпеть не может, если кто-то покушается на его время. Близких друзей у него нет. Точно назначать встречи он не любит. Ему не нравится чувствовать, что кто-то от него чего-то ожидает. Ему хочется жить вообще без всякого давления извне – насколько это возможно. Аллертон обиделся, когда Ли начал суетиться и выкупать его камеру. Он почувствовал, что его пытаются развести", навязывают обязательства, которых ему совершенно не хочется.

Аллертон не признает друзей, делающих ему подарки за шестьсот песо, а эксплуатировать Ли ему тоже неудобно. Прояснить ситуацию он никак не попытался. И противоречия в том, что он обижается на принятую услугу, видеть ему не хочется. Ли понял, что он может разделить точку зрения Аллертона, хотя от этого становится очень больно. Потому что видно все безразличие Аллертона к нему. "Мне он понравился, и я хотел понравиться ему, – думал Ли. – Я не собирался его покупать".

"Мне нужно уехать из города, – решил он. – Куда-нибудь съездить. В Панаму, в Южную Америку". Он пошел на вокзал узнать, когда следующий поезд на Веракрус. По расписанию поезд отправлялся в тот же вечер, но билет Ли покупать не стал. Холодное опустошение обрушилось на него при мысли о том, что он один приезжает в чужую страну. Так далеко от Аллертона.

Ли взял такси до "Эй, на борту!". Аллертона в баре не было, и Ли три часа просидел у стойки. Пил. В конце концов, Аллертон показался в дверях, вяло помахал Ли и прошел наверх с Мэри. Ли знал, что они наверняка пошли домой к хозяину бара, где часто ужинали.

И он сам поднялся к Тому Вестону. Мэри с Аллертоном сидели там. Ли подсел к ним и попытался привлечь интерес Аллертона, но он был слишком пьян и нес чепуху. На его попытки вести небрежную и забавную беседу больно было смотреть.

Должно быть, он уснул. Мэри и Аллертон ушли. Том Вестон принес ему горячего кофе. Он выпил, встал и шатаясь вывалился из квартиры. Совершенно без сил, он проспал до следующего утра.

Перед его глазами прошли сцены хаотичного пьяного месяца. Незнакомое лицо, симпатичный мальчишка с янтарными глазами, желтыми волосами и великолепными прямыми черными бровями. Он видел, как просит кого-то малознакомого угостить его пивом в баре на улице Инсургентов и получает мерзкий унизительный отказ. Он видел, как выхватывает пистолет, когда кто-то сначала пас его от самой малины на Коахуиле, а потом попытался взять духаря. Он чувствовал, как его поддерживают доброжелательные руки, ведя домой. "Не напрягайся, Билл". Перед ним стоял его друг детства Роллинс, надежный и сильный, а рядом – его элкхаунд. Карл бежал к трамваю. Мур с его злобной сучьей ухмылочкой. Лица сливались в единый кошмар, стонали ему что-то странными идиотскими голосами, которые сначала он не мог понять, а потом уже не мог слышать.

Ли встал, побрился и почувствовал себя лучше. Удалось съесть булочку и выпить кофе. Он покурил, почитал газету, стараясь не думать об Аллертоне. В конце концов, отправился в центр и зашел в оружейный магазин. Нашел выгодный "кольт-фронтир", который и купил за двести песо. 32-20, в отличном состоянии, серийный номер – где-то за триста тысяч. В Штатах такой же стоил бы по меньшей мере сотню долларов.

Потом Ли зашел в американский книжный магазин и купил книгу о шахматах. Взял ее с собой в Чапультепек, сел на берегу лагуны у киоска, торговавшего газировкой, и начал читать. Прямо перед ним лежал островок, на котором рос огромный кипарис. Все дерево облепили сотни стервятников. Интересно, чем они питаются, подумал Ли. Он швырнул на островок корку хлеба. Стервятники не обратили ни малейшего внимания.

Ли интересовала теория игр и стратегия произвольного поведения. Как он и предполагал, теория игр неприменима к шахматам, поскольку шахматы исключают случайность и очень близки к тому, чтобы полностью исключить непредсказуемый человеческий фактор. Если механизм шахмат понять полностью, исход партии можно предсказать после первого же хода. "Игра для мыслящих машин", – подумал Ли. Он читал дальше, время от времени улыбаясь. Потом встал, пустил книгу плыть по лагуне и ушел оттуда.

Ли знал, что не добьется от Аллертона того, чего ему хотелось. Суд фактов отклонил его прошение. Но сдаться просто так Ли не мог. "Может быть, удастся изменить факты", – думал он. Он был готов как угодно рисковать, пускаться на любые крайности. Как святой или преступник в розыске, которому уже нечего терять, Ли перешагнул притязания своей нудной, осторожной, стареющей, испуганной плоти.

Он взял такси до "Эй, на борту!". Аллертон стоял перед баром, лениво моргая на ярком солнце. Ли посмотрел на него и улыбнулся. Аллертон улыбнулся в ответ.

– Ты как?

– Сонно. Только что встал. – Он зевнул и двинулся в бар, вяло махнув Ли: – Увидимся.

Внутри он сел у стойки и заказал томатный сок. Ли тоже вошел и сел рядом, заказав двойной ром с колой. Аллертон пересел за столик к Тому Вестону.

– Принеси мне томатный сок сюда, будь добр, Джо? – попросил он бармена.