Уже когда я принимал командование, он годился только на металлолом; но старая как мир скупость правительства привела к тому, что судно продолжало активно служить, неся на своем борту двести человек во главе со мной, еще мальчишкой, и патрулируя тридцатый от Исландии до Азор.

До этого моя служба проходила в основном на борту громадных торговых кораблей военного времени. Это были и нашедшие себе применение старые военные суда, обременявшие налогами на их содержание жителей страны, и самые современные самоокупающиеся флотилии кораблей, на борту которых было достаточно места для плановых перевозок и военных учений, при том, что они к тому же перевозили грузы и почту с континентов на далеко разбросанные острова Пан-Америки.

Такая перемена в службе доставила мне большое удовлетворение, особенно потому что давала возможность обрести желанную ответственность командования, и я был склонен смотреть сквозь пальцы на недостатки «Колдуотера», преисполненный естественной гордости за свой первый корабль.

«Колдуотер» был экипирован для обычного двухмесячного патрулирования; месяц уже прошел, монотонность службы ни разу не нарушалась видом хоть какого-нибудь корабля и вдруг разразилось первое из несчастий.

Мы успешно справлялись с бурей на высоте более трех тысяч футов. Всю ночь корабль скользил над стремительно несущимися залитыми лунным светом тучами. Раскаты грома и сверкание молний сквозь случайные разрывы в стене тумана говорили о том, что буря продолжает бушевать на поверхности океана; но мы сравнительно легко скользили высоко над штормом. С наступлением рассвета облака под нами превратились в сияющее серебром и золотом море, нежное и прекрасное, но им нас было не обмануть — мы знали, какую тьму и ужас они скрывают.

Я сидел за завтраком, когда вошел мой главный инженер, и отдал честь. Лицо его было мрачно, и я подумал, что он несколько бледнее, чем обычно.

— В чем дело? — спросил я.

Он нервно потер указательным пальцем лоб — жест, характерный для него в минуты особого напряжения.

— Генераторы гравитационной защиты, сэр, — сказал он. — Номер первый забарахлил около полутора часов назад. Мы все время работаем с ним, но я должен доложить, что починить его невозможно, сэр.

— Второй номер нас прикроет, — ответил я. — А тем временем пошлем радиограмму о помощи.

— В том-то и беда, сэр, — продолжал он. — Номер второй остановился. Я знал, что так будет, сэр. Я уже докладывал об этих генераторах три года назад. Я предлагал их очистить. Принцип устройства абсолютно неверен. Они полностью износились. — Он мрачно ухмыльнулся: — Я, по крайней мере, могу быть доволен, что доложил правильно.

— А приличный запасной экран у нас есть? Сможем ли мы дотянуть до суши или, хотя бы, встретить помощь на полпути? — спросил я.

— Нет, сэр, — мрачно ответил он, — мы уже снижаемся.

— Это все, что вы можете доложить? — спросил я.

— Да, сэр, — сказал он.

— Отлично, — и отпустив его, я позвонил радисту. Когда он явился, я передал ему текст для радиограммы секретарю флота, которому докладывали напрямую все служебные суда на тридцатом и сто семьдесят пятом. Я объяснял наше положение и заверил, что пока хватит экранирующей силы, мы продолжим путь со всей возможной скоростью по направлению к Сент-Джонсу по воздуху, а когда будем вынуждены сесть на воду, то продолжим двигаться в том же направлении.

Авария произошла прямо над 30° приблизительно 52° северной широты. На поверхности штормовой ветер дул с запада. Пытаться выдержать такой шторм на поверхности было чистым самоубийством, поскольку «Колдуотер» не был рассчитан на плаванье на поверхности, разве что в условиях великолепной погоды. Под водой или в воздухе он был достаточно легко управляем в любую погоду, но без защитных генераторов он был совершенно беспомощен, поскольку не мог держаться в воздухе, а погрузившись под воду, не мог всплыть.

Все эти дефекты были устранены в более поздних моделях, но сознание этого нисколько не помогло нам в тот день на борту медленно оседающего «Колдуотера» посреди бушующего моря и шторма, неумолимо относящего нас в восточном направлении. А тридцатый градус был всего в нескольких узлах.

Как известно, пересечение тридцатого или сто семьдесят пятого было самым ужасным бедствием, которое только могло свалиться на командира корабля. Военный трибунал и разжалование проводились сразу же, за исключением случаев, причем частых, когда человек кончал жизнь самоубийством еще до того, как это несправедливое и бессердечное предписание делало его объектом всеобщего презрения.

— Он командовал, и он вывел корабль за пределы тридцатого! — Этого было достаточно. Он мог быть совершенно не Виноват, точно так же как и в случае с «Колдуотером»: ведь нельзя же было полностью отнести за счет моей вины непригодность генераторов гравитационной защиты. Но я прекрасно знал, что если сегодня нас отнесет ветром за тридцатый — что могло случиться в любую минуту при таком ужасающем западном ветре, завывающем внизу, — вся ответственность падет на мои плечи.

В каком-то смысле предписание было хорошим, поскольку с его помощью достигалась предусматриваемая цель. Все мы остерегались 30° на востоке и 175° на западе, и хотя мы должны были следовать вдоль них почти вплотную, ничто, кроме Божьей воли, не могло заставить нас пересечь их. Всем хорошо известна морская традиция, что хороший офицер ощущает приближением любой из линий, и что до меня, то я совершенно в этом убежден, как и в том, что компас находит север, не прибегая к скучнейшим процессам рассуждений.

Старый адмирал Санчес имел обыкновение утверждать, что чувствует запах тридцатого, а команда первого корабля, на котором я плавал, считала, что штурман Кобёрн знает по имени каждую волну вдоль тридцатого от 60° северной широты до 60° южной. Конечно, поручиться за это я не берусь.

Вернемся все же к моему повествованию: мы продолжали снижаться над поверхностью океана, борясь с западным ветром и стараясь изо всех сил не приближаться к тридцатому. Я был на мостике, и по мере того как мы переходили из пространства, сияющего от солнечного света в плотный туман облаков, а затем и в жуткий мрачный шторм, мое настроение падало вместе с кораблем и надежды испарялись.

Катящиеся валы были невероятной высоты, «Колдуотер» не был рассчитан на встречу с подобным. Его стихией был голубой эфир, высоко над свирепой бурей, и глубины океана, где никакой шторм не страшен.

В то время, когда я стоял, прикидывая наши шансы при посадке в пугающий водоворот под нами и одновременно подсчитывая часы, что нужно продержаться, пока подойдет помощь, радист вскарабкался по трапу на мостик, растрепанный и задыхающийся, и отдал мне честь. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что что-то стряслось.

— Что еще? — спросил я.

— Рация, сэр! — закричал он. — Боже мой, сэр, я не смог передать радиограмму.

— А аварийная рация?

— Я сделал все, что мог, сэр. Я использовал все ресурсы. Связи нет, — он выпрямился и снова отсалютовал.

Я отпустил его, сказав несколько приятных слов. Я знал, что его вины в том, что механизм устарел и износился, как и все оборудование «Колдуотера», нет никакой. Лучше радиста не найти во всей Пан-Америке.

То, что рация вышла из строя, для меня было не столь важно как для него. Это вполне естественно, потому что так уж устроен человек, когда он падает, то ему кажется, что весь мир летит в пропасть. Я знал, что если этому шторму суждено отнести нас за тридцатый или утопить на дне океана, то никакая помощь нас не спасет. Я приказал послать радиограмму только потому, что это предусматривалось предписаниями, а не потому, что питал какие-то надежды на то, что это поможет в нашем отчаянном положении.

У меня было слишком мало времени для того, чтобы сопоставить совпадение одновременных повреждений рации и генераторов, так как «Колдуотер» уже опустился настолько низко над водой, что все мое внимание было, естественно, сосредоточено на том, чтобы посадить корабль достаточно мягко и не погубить его. Это было бы просто, если бы действовали генераторы — пустяковый маневр и судно входит под углом в сорок пять градусов под мощную волну. Мы бы вошли в воду, как горячий нож в масло, и погрузились под воду почти беззвучно — это я проделывал уже тысячу раз — но теперь я опасался погружать «Колдуотер» под воду, боясь, что ему уже никогда не подняться. Учитывая долговечность командира и команды, это условие для нас не подходило.