— И?..

— Да, собственно, и все вроде бы, — пожал одним плечом Андрей Иваныч. — Но я почему-то очень смеялся.

— И вот еще что, — Волков откинулся на спинку стула, — никак не оставляет меня ощущение, что… что стоит за ними кто-то, за двойняшками этими. Они же молоденькие и, в общем-то, глупые. Ну не то чтобы уж совсем, но… слабо, на мой взгляд, им самостоятельно такую со мной канитель вертануть. Тут другие мозги нужны. По-другому устроенные. Крутит сестренками кто-то, зуб даю. Вот бы мне кого достать!

— Чика? — предположил Гурский.

— Может, и он, — задумчиво кивнул Петр. — Но ведь и к нему на кривой козе не подъедешь, ведь предъявить что-то нужно, н-ну… хотя бы для начала разговора. С Дугиным Игорьком тоже потолковать было бы нелишне, он же при Заславском замом состоял, все расклады наверняка знает. Да и с куклами этими еще хотя бы разок встретиться. Но… никто из них теперь и слова мне не скажет. На пушечный выстрел ко всей этой запутке мне теперь не подойти, а сидеть вместо этого на жопе ровно и дерьмо хавать, пусть даже и без особенного для себя аппетита. Ведь так вроде бы дело выходит, а? Вот, Андрей Иваныч, вот скажи честно, какое, например, твое на этот счет будет рассуждение? Хотелось бы тебе дерьмо хавать? И еще и сидя на жопе ровно? Только говори честно…

— А если в морду? — Андрей потянулся к графину с водкой и опять наполнил свою рюмку. — Я, господа, конечно, не знаю, о чем вы тут говорите… н-н-но считаю так — первым делом немедленно необходимо в морду! А потом сразу махнем на Волгу, ведь вечер-то какой, а? Ведь грех же сиднем-то сидеть, ну честное же слово… Простору хочется и воли! Но сначала, разумеется, в морду. А если тебе, Петруша, может быть несколько не с руки, так мы в этом деле подсобим, ты не сомневайся. А то ведь вон как они тебя расстроили. Ну разве ж это дело?

— Да нет, Андрюша, спасибо. Я и сам, если кого надо, соплей перешибу.

— Нет-нет, — Андрей Иваныч опрокинул в рот водку, — ни в коем случае. Это же не эстетично. Как это — соплей? Так нельзя. Фу… это даже и представить-то себе неприлично. Мы их всех вместо этого возьмем под стражу, потом наденем на себя парики с буклями и устроим судебное разбирательство. Я вас уверяю, они нам не только всю правду расскажут, они у нас… вообще с ума сойдут. Гарантирую. Но прежде, судари мои, необходимо все-таки в морду. Непосредственно в самое рыло! Они же других слов-то не понимают, я вас уверяю. Это уж проверено.

— А поехали… — оживился Петр и попытался подняться из-за стола.

— Так ведь не допито же еще, Петя… — всплеснул руками Андрей Иваныч. — Вот уж когда допьем, тогда уж и поедем справедливость на место ставить. Зачем праздник-то ломать?

— Логично, — кивнул Волков. — Наливай.

Но возвратимся, однако, в день сегодняшний, в то самое утро, когда Адашев-Гурский, выйдя из туалета, вернулся в комнату, взял с журнального столика сигареты, закурил, взглянул на Андрей Иваныча и чуть укоризненно произнес:

— Андрюш… а это очень нужно — спьяну в моем компьютере ковыряться? Ты же сейчас понастираешь все на свете, а у меня там материалы всякие, работа какая-никакая, и вообще… Господи ты Боже мой, — он вновь приложил руку к затылку и болезненно поморщился, — ну прямо пульсирует.

— Да, Саня… — Андрей Иваныч повернулся на стуле, закинул одну голую ногу на другую и сочувственно взглянул на товарища, — доведут-таки тебя кабаки да бабы до цугундера. Это как пить дать.

— Да иди ты… — Адашев стряхнул пепел в пепельницу.

— Помяни мое слово, — Андрей почесал широкую волосатую грудь. — И вот ведь… умный ты человек, тут спору нет, а живешь тем не менее глупо. А почему?

— Ну? И почему?

— А все потому, что умом своим совершенно не пользуешься. Ну вот зачем он, спрашивается, тебе даден, а?

— Я им мысли думаю.

— Какие?

— Всякие.

— И кому от них польза?

— Ну-у… это как взглянуть.

— Вот если бы не было у тебя твоего ума, то и ладно. Я бы тебя все равно любил, потому что… ну просто так, в конце концов. Но ведь он же у тебя есть. Вот что обидно.

— Тебе-то чего обидно?

— Ну как же, ведь добро пропадает, жалко. Разве нет?. Ну лень тебе самому, давай вместе книжку напишем, а? Ты будешь писать, а я запятые расставлять.

— Можно вообще без знаков препинания. Еще даже и лучше.

— А вот не скажи. Пунктуация — это скальпель. Вот тут-то рука мастера и видна бывает. Сразу. А просто так навалять с три короба — это всякий дурак сможет.

— Вот и хорошо.

— Что «хорошо»?

— Вот пусть и валяет. Если ему больше делать нечего.

— Кому?

— Дураку всякому. Ко мне-то ты чего пристал? И… это… ну на самом деле… извини, конечно, но… оставь прибор в покое, вылезай.

— Да ничего я тебе тут не загубил, не волнуйся. И даже наоборот. Я вон… новую директорию создал и даже начал уже в ней работать. За тебя.

— Как это «за меня»?

— А вот так. Мы с тобой вчера на бильярде играли?

— Вроде бы. Я плохо помню.

— Вот. Вот поэтому ты мне и проиграл.

— Это в бане было?

— В бане. Я-то к тому моменту вздремнул уже и… вроде бы и оклемался. А ты нет.

— Ну и что ж тут такого? Бывает.

— Бывает, — кивнул Андрей Иваныч. — А на что мы играли, помнишь?

— На что?

— Не помнишь. А играли мы с тобой на книжку. Ты проиграл. С тебя книжка. А долг с игры… это, батенька ты мой, дело святое. И простить его тебе я не в праве. Но поскольку человек я добрый, чувственный, можно сказать, аж до слезливости и люблю тебя как брата, то вот и набросал тут в двух словах некую жизненную концепцию, о которой ты мне вчера, отсвечивая голым задом, полночи талдычил. Не дословно, правда, у меня получилось, но… в общих чертах. И лексика твоя сохранена, большей частью. Просто я изложил покомпактнее. Ты-то все забыл, а я зафиксировал.

— Ты чего, Андрей Иваныч, опупел? Какая, на хрен, концепция? Какая книжка? И чего это ты у меня здесь без порток расселся?

— Голый я оттого, что душ недавно принял, пока ты спал, а халат у тебя в доме только один — твой. Я его надевать не стал. А говорили мы вчера о том, что хватит тебе в газетенках этих бульварных ерундистикой всякой заниматься — все равно ведь ни славы, ни денег, а напиши-ка ты, братец, книжку. А уж я ее раскрутить сумею, будь уверен. Грех тебе, право слово, с твоими мозгами и дурака валять. Какие-то вы все здесь, в Питере… малахольные. Выгоды своей видеть не хотите. Ну представь: фотку твою на обложку забацаем — «шесть на девять» или даже «девять на двенадцать», а? Известность, почет. А может быть, и бабки. Ну разве плохо?

— Сам дурак, — Адашев затянулся сигаретным дымом, потом взглянул на сигарету и брезгливо поморщился.

— Не обо мне речь. Мы с тобой вчера водку пили? Пили. Об жизни говорили? Говорили. Не говоря уже об смерти. Ты умничал? Умничал. И очень даже занятно. А у меня сейчас в издательском деле… короче, свой конкретный интерес имеется.

— И что дальше?

— Как что? Вот я на кон и поставил… ну, если ты проигрываешь, с тебя книжка. Раз уж ты просто так не желаешь. Сначала одна, а там посмотрим.

— А если ты?

— Если я проигрываю?

— Да. Тогда что?

— Ничего… — Андрей Иваныч пожал голыми плечами.

— Вот так вот мы договорились, да?

— Ну да. По-моему, все честно. Ты и проиграл.

— Не может такого быть. А во что мы играли?

— В «пул».

— Тем более. Там же лузы, как… туда на тракторе въехать можно.

— Все правильно. Ты и положил четыре шара подряд, прямо с разбивки. А потом у тебя черный упал. Ты и проиграл. Теперь отвечай. Тем более что — повторяю — вон, я твои вчерашние разглагольствования записал своими словами. На всякий случай, для памяти. — Андрей повернулся к компьютеру и щелкнул клавишей.

Гурский подошел к нему, встал за спиной, протянул руку к мануалу и вернул текст на самое начало. Прочел.

— Чушь какая-то, — сказал он в раздумьи. — Не мог я так говорить. Я вообще фаталист. Что выросло, то выросло. На все Божья воля. Нет. Не мог я такого говорить, разве что пьян был.