В фойе было суетно, нервно и празднично. То тут, то там лопались шаровыми молниями фотовспышки беспардонных папарацци. Мелькали знакомые лица — знакомые по ТВ: фотомодели, топ-модели, поп-звезды средней величины, журналисты. Один из них с лохматой неопрятной шевелюрой и с многообещающей ухмылочкой брал интервью у какой-то тускловатой кики. Та жалась от общего внимания и выглядела несчастной. Все остальные улыбались и говорили друг другу чепуху, обязательную в таких случаях. Большинство дам без возраста были одеты без вкуса и ума, однако держались с приятным достоинством. Когда у тебя есть состоятельный супруг или друг-спонсор, почему бы не чувствовать себя хорошо?

Среди любителей моды замечались и молодые люди. Они были женственно-ломкие, похожие на тех, кого я уже встречала в «Полуночном ковбое», и поэтому не удивилась, когда Евгения, сказав, что сейчас познакомит меня с принцем «голубых кровей», позвала:

— Эдик! Эд!

Не люблю подобных собачьих имен, да делать нечего — нужно изображать радость. Эд улыбчив, кудряв, румян, с дамскими манерами и холенными пальчиками.

— Очень, очень рад познакомиться, — чмокает губами. — Мария — это сейчас модное имя в нашем модельном бизнесе.

— А мишка моден на политической арене, — брякаю я.

— Что? — не понимают меня.

И не надо меня понимать, черт подери! Тем более нас отвлекает явление знаменитого мэтра. Светское общество невероятно оживляется — даже несутся восторженные вопли. Оказывается, открытия Недели задерживалось по причине опоздания того, кто был похож обликом на крупного зайца. Он, человек, конечно, привычно улыбался во весь рот, демонстрируя крупные передние зубы и раскланиваясь всем подряд. Короткая стрижка, порывистые движения, клетчатый пиджак, бабочка и платочек в горошек, кокетливо выглядывающий из кармашка, дополняли образ неутомимого мастера нитки и иглы.

— Как он мил… славен!.. обворожителен!.. легок!.. — шелестело вокруг.

— Друзья-друзья! — кричал мэтр. — Прошу следовать за мной! Открываем Неделю… Весна-лето — это такое очарование!.. За мной, друзья, за мной!..

И человеческая, выражусь не без пафоса, река потекла вслед за баламутным героем инпошива. Я поначалу занервничала в этом потоке, а потом покорилась обстоятельствам: чтобы понять высшие законы Моды нужно принять участие в её играх.

Через несколько минут увидела то, о чем мечтала всю свою короткую жизнь — столичный подиум.

Подиум — морской волнорез из моего юного сна.

Подиум — путь к хрустальной высоте Высокой моды.

Подиум — вот он рядом, его можно потрогать руками.

Что и делаю — под пальцами грубая материя обивки цвета темно-синей волны. Евгения удивленно приподнимает бровь, заметив мои странные телодвижения у подмостках. Я делаю большие глаза: мол, не верю сама себе, что нахожусь здесь, в эпицентре моды.

Между тем публика поспешно рассаживалась вдоль подиума, как за огромный стол с духовными яствами. Зазвучала блюзовая музыка. Заметно волновались организаторы показа — где-то там, за кулисами, велась паническая подготовка топ-моделей к выходу.

Не знаю, что сказала сестра обо мне, но Эдик, находящийся рядом, решил просветить меня относительно последних веяний моды.

По его словам, мода сегодня должна провоцировать, соблазнять и убеждать. Убеждать нас потратить собственные кровные именно на эту юбку, именно на эти брюки, именно на это платье. В этом смысле модельер, например, Вольдемар Зубец с коллекцией «Эйфория» угадал чаяния студенческой молодежи. Работы сделаны грамотно, корректно, без особого шика, по средствам. Впрочем, все я сама скоро увижу.

— Надеюсь, — проговорила. — А почему, Эд, от тебя пахнет женскими духами, — нагрубила.

— Это не женские, — ничуть не обиделся. — Это унисекс. Универсальные запахи, как для женщин, так и мужчин.

— Машка, прекрати скандалить, — толкнула меня в бок Евгения. — Веди себя прилично в приличном обществе.

Я вздохнула: такое впечатление, что вместе с новым образом, я приобрела тяжелые кандалы хамовитого тщеславия.

Наконец на подиуме появилась моложавая пара ведущих. Она — в искрящемся белом платье невесты с невероятным декольте, он — в черном фраке. После короткого вступления, посвященного Недели прет-а-порте, пара объявила: дефиле открывает коллекция господина Зубца.

Пока в зале угасал свет я глянула на малосодержательного соседа, мол, молодец, не обманул бедную провинциалку, тот в ответ закатил глаза к потолку, мол, я святее папы римского. «Поговорив» таким образом, мы вновь оборотились на подиум, освещенный верхними софитами.

Под веселую песенку о студенте-недоучке нашей вечно молодой эстрадной примадонны вывалилась группа молодежи, изображающая из себя студентов учебных заведений. Девочки были одеты в джинсовые костюмчики, украшенные всевозможными цветными заплатками на всевозможных местах, вплоть до неожиданных. Мальчики дефилировали в костюмах цвета хаки и с таким мужественным видом, словно они с подиума решили идти на армейский плац служить родине.

Топ-модели двигались легко и непринужденно, как тени. На лицах слабый макияж, краски блеклые, скромные, стрижки традиционные. И это было понятно: учебное заведение — не вечеринка в ночных клубах, у дверей которых так любят стрелять бандиты.

Публика встретила «студентов» добродушными аплодисментами и незлобивыми комментариями. Очевидно, многие из присутствующих вспомнили свою романтическую, полуголодную юность в драных портках.

— А теперь коллекция питерского модельера Татьяны Пафеновой: «Заплатки»! — объявили ведущие. — Встречаем госпожу Пафенову!

Возникшая из ниоткуда кики, у которой брали ТВ-интервью, с помощью микрофона принялась комментировать свою коллекцию.

Ее название полностью соответствовало содержанию: топ-модели были затянуты в столь маленькие и коротенькие платьица-заплатки, что возникало твердое впечатление: ещё чуть-чуть и материя лопнет, как кокон.

— Мои героини — женщины убедительные и самодостаточные, — убеждала всех модельер. — Ваши сомнения по поводу её внешнего вида её не волнуют.

«Не волнуют» — хорошо сказано, хныкаю я. Это как же надо быть уверенной в себя, чтобы натянуть юбку, собранную из ярких желтых, черных, розовых, коричневых полос, дополнить её кирпично-коричневой курткой и салатовыми босоножками и выпасть в этом на улицу. Чтобы первый попавшийся мужлан запулил в тебя силикатным кирпичом? Нет уж — лучше не рисковать.

Следующая коллекция модельера Карины Мунтян понравилась мне куда больше. Она называлась «Поколение любви». По уверениям Эдика, госпожа Мунтян год проработала в итальянской фирме «Роберто Кавалли», что, безусловно, отразилось на её настоящей работе. Она сумела создать совершенно новый для русской моды образ молодого человека, любящего солнце, свет и жизнь во всех её проявлениях. Брючные костюмы и узкие юбки подчеркивали каждый изгиб тела, нижнее белье из вещи сугубо функциональной превратилась в дразнящий воображение аксессуар.

Потом «пошла» коллекция Виктории Андрианко «Осторожно, gerls!». На подиуме — как бы дуреха. На ней клетчатое бесформенное платье, скроенное по косой. Черные сапоги гармошкой, без которых никуда. Так, кажется, одевались в 70-е годы.

Вот — вторая модель. Что-то сдвинулось во времени, во вкусах, в жестком спросе нормальных работодателей, в самоощущении: на девушке черный, прямой костюм. Скучноват и обычен, но вполне уже комильфотен.

Третий вариант — темно-синий костюм. В одежде офисной барышни какой-то неуловимый сдвиг: то ли мягкий, романтический воротник жакета, то ли острый, изящный крой юбки. Однако в одежде появилась причуда: жест свободы и знак культуры.

И дальше потянулась вереница именно таких вещей. Плащики из пушистых серо-коричневых шотландских пледов, курточки из металлической ткани, с алюминиевым блеском двухместной авиетки («Это такой знак металла в голосе», — объясняет дизайнер). Черный, темно-синий, золотисто-коричневый, табачный цвет.

Эта «российская женщина» в отличии от иных «европенянок нежных» не успела устать от повсеместного процветания. У неё за спиной, в генах — не гламур, не нью-лук, а бодрый аскетизм трех поколений 70-80-90 годов. А посему — к унисексу и минимализму эту женщину потянет не скоро. Она культурна, независима, насмешлива и очень женственна. Свободна от унылой строгости а-ля «служебный роман» семидесятых. Не похожа на пиранью капитализма начала девяностых — ни кровавых ногтей, ни стальных скул, ни рыночной ласки в голосе, ни бегающего взгляда. Новые времена требуют нового поведения, иных линий, других цветов.