Дороти подошла ко мне. Она все еще выглядела по-человечески, даже больше, чем обычно. Былой задор — или задир — с нее слетел, цветовая гамма кожного покрова, того, что на виду, свелась к водянисто-серому колеру, а из глаз смотрела тревога.

— Ушел мистер Дональдсон? — спросил я.

— Да.

— Дряной день, куда ни обернись. Только что арестовали мисс Руни и Саффорда. Полиции кажется, что она проморгала какую-то важную деталь… Я как раз пересказывал Вулфу, когда вы вошли…

— Мне надо его повидать, — сказала она.

— У вас это сейчас не получится, — вразумлял я ее. — Конечно, вы можете помчаться к нему на такси, но с тем же успехом можете подождать, пока я доберусь до Шестьдесят пятой улицы и прихвачу свой автомобиль: ведь уже перевалило за четыре, значит, он наверху, со своими орхидеями, и вам не повидать его до шести, несмотря даже на то, что вы к настоящему моменту единственный его клиент, не угодивший и тюрьму.

— Но дело наисрочнейшее…

— Не для него. До шести. Разве что вы хотите исповедаться передо мной — я ведь вхож наверх. Ну?

— Нет!

— Тогда, быть может, подогнать машину?

— Да.

В шесть часов три минуты Вулф, расставшийся со своей оранжереей, примкнул к нам. За то время, что мы с Дороти провели в конторе, она вполне вразумительно дала мне понять, что со мной ей делиться нечем. Когда же Вулф разместил свою тушу в кресле за письменным столом, она первым делом сказала:

— Мне бы с глазу на глаз.

Вулф в знак отрицания покачал головой.

— Мистер Гудвин мой доверенный помощник — допустим, он не услышит эту историю из ваших уст, что ж, вскоре он узнает ее от меня. Итак, о чем речь.

— Мне не к кому обратиться, кроме вас, — Дороти сидела в одном из желтых кресел, лицом и всем корпусом — к нему. — Я не знаю, как быть, — а мне надо все-таки знать. Один тип хочет донести полиции, будто я подделала отцовскую подпись на чеке.

— А это так? — спросил Вулф.

— Что так? Подделала ли? Подделала.

— Расскажите подробней, — сказал Вулф.

Она рассказала подробней, и сюжет не показался мне чересчур замысловатым. Отец давал ей меньше денег, чем того требовала стильная жизнь, на которую она нацелилась. Год назад она подделала чек на три тысячи долларов; отец, естественно, ее накрыл, после чего заставил пообещать: такое больше не повторится. Недавно она подделала еще один чек, теперь на пять тысяч, отцу это очень не понравилось, но, разумеется, ему и в голову не приходило упрятывать свою дочь под арест.

Через два дня после того, как он столкнулся с повторной проделкой дочери, произошло убийство. По завещанию отец все оставил ей. Исполнителем своей воли назначил адвоката Дональдсона, не подозревая, что Дональдсон — как говорит Дороти — ее ненавидит. Теперь Дональдсон обнаружил среди бумаг Кейса липовый чек и записку Кейса; побывав сегодня у Дороти, он сообщил ей, что почитает своим долгом гражданина и блюстителя законности передать эти факты полиции.

Получив ответы на каждый свой вопрос, Вулф откинулся в кресле и тяжело вздохнул:

— Понимаю, что вас раздирала потребность всучить эту схему другому. Допустим, я перехватил ее у вас: что дальше?

— Я не знаю, — голос Дороти излучал растерянность, как и она сама.

— А потом, — продолжал Вулф, — чего вы опасаетесь? Вся собственность, включая банковскую, принадлежит теперь вам. Прокуратура только зря затратила бы время и средства, настаивая на передаче дела в суд — да оно и принято бы не было. Ежели мистер Дональдсон не идиот, он должен это понимать. Так ему и скажите. И еще скажите ему, что он полный болван, — Вулф устремил на нее свой перст. — Или же он думает, что вы убили отца, и хочет усадить вас на электрический стул. Неужто он вас настолько ненавидит?

— Он ненавидит меня всем нутром, — хрипло проговорила Дороти.

— Почему?

— Однажды я намекнула ему, что не прочь выйти за него замуж, потом передумала. Этот человек весьма чувствителен. Прежде он страстно любил меня, а ныне столь же страстно ненавидит. Он сделает все, чтоб испортить мне жизнь.

— Тогда вам ни за что не остановить его — да и мне тоже. Подделанный чек и записка вашего отца находятся в его распоряжении на законных основаниях. Что помешает ему обратиться в полицию?

— Что ж, прекрасно! — сказала Дороти с полной безнадежностью и встала. — Я думала, вы умный! — Она пошла к двери, но остановилась на пороге. — А вы обыкновенный сапожник, как и все! Ничего, я управлюсь с этой грязной крысой сама!

Я вскочил и отправился в прихожую, чтоб захлопнуть за Дороти дверь. Вернувшись в контору, я сел, упрятал свой блокнот в ящик письменного стола и заметил:

— Теперь мы все при ярлычках. Я — трус. Вы — сапожник. Распорядитель наследства — крыса. Ей-богу, она нуждается в свежих впечатлениях.

Вулф только крякнул. Крякнул на добродушный лад, ибо обеденный час был близок, а он никогда не позволял себе раздражаться перед едой.

— Итак, — сказал я, — если она не предпримет что-нибудь из ряда вон выходящее, ее заберут к завтрашнему полудню, а она — последняя. Надеюсь, Солу и Орри везет больше, чем нам. У меня вечером свидание и билеты на двоих. Но если долг велит…

— На этот вечер ты свободен. Я сам проконтролирую ситуацию.

Знаю, как он проконтролирует. Он будет торчать здесь — читать книги, пить пиво и при каждом звонке приказывать Фрицу, чтоб отвечал просителям: Вулф занят. Уж не впервые на моей памяти он решал: овчинка выделки не стоит. В таких случаях моя миссия была проста: проследить, чтоб он вернулся на круги своя. Но на сей раз я посчитал: если Орри Кэтер провел полдня в моем кресле, он вполне дорос до исполнения моих обязанностей. И я поднялся к себе в комнату, дабы преобразиться для вечерних развлечений.

Вечер получился отменным во всех смыслах. Пускай стандарты, к коим приучил мое небо Фриц, перекрыты быть не могут, ужин у Лили Роуэн всегда замечателен. Шоу — тоже заслуживало всяческих похвал, как и джаз-банд в клубе «Фламинго», куда мы направились, чтоб поближе узнать друг друга: я ведь встречаюсь с нею всего только семь лет. Одно, другое, пятое, десятое — в результате я вернулся домой к трем часам. По привычке заглянул в кабинет: погладить ручку сейфа да и вообще оглядеться вокруг. Имея для меня информацию, Вулф обычно оставлял записку на столе под пресс-папье. Вот и сейчас там лежал листок из его блокнота с маленькими аккуратными буковками — ну впрямь печатный текст.

«А.Г. Твоя работа по делу Кейса вполне приемлема. Сейчас, когда оно раскрыто, ты можешь, действуя согласно договоренности, отправиться утром к мистеру Хьюитту за этими экземплярами. Теодор приготовит для тебя коробки. Не забудь о вентиляции Н.В.»

Я перечитал этот текст, заглянул на оборот: нет ли там какого продолжения. Увы, страница была девственно чиста.

В утренних газетах за четверг я не нашел ни строчки о деле Кейса, которая указывала бы, что кто-то продвинулся хоть на дюйм в головокружительной гонке за преступником.

Целый день, с десяти до шести, я потратил на Льюиса Хьюитта: добираясь к нему на Лонг-Айленд, возвращаясь под конец домой, а также помогая в отборе, чистке и упаковке десяти тысяч годовалых растений.

Когда я тащил последнюю коробку вверх по лестнице, случился сюрприз. Машина, кою я не раз видывал прежде, с буквами ДП, что означает департамент полиции, подкатила к обочине тротуара, остановилась сразу за седаном, и из нее вышел инспектор Кремер.

— Чем занят Вулф сейчас? — спросил он, восходя ко мне по ступеням.

— Дюжиной зиготпеталумов, — ответствовал я с прохладцей.

— Пропусти-ка! — сказал он грубо.

Так я и поступил.

А что мне еще оставалось делать, коль скоро я теперь больше смахивал на мальчишку рассыльного, чем на сыщика. Стиснув зубы, я помогал Теодору доставлять орхидеи в оранжерею, когда послышался из конторы Вулфов рык:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: