Кстати о смерти: если кто-то подстрелит меня вместо того, чтобы подставить себя под мою пулю, кое-что, сделанное мною незадолго до отъезда из Нью-Йорка, тебя потрясет. Мне бы хотелось находиться поблизости, чтобы посмотреть, как ты все это воспримешь. Ты неоднократно заявляла, что никогда не переживала за деньги, они того не заслуживают. Ты также говорила мне, что я всегда произношу сардонические речи,* но у меня не хватить духу действовать сардонически. На этот раз ты посмотришь. Признаюсь, что мне придется умереть, чтобы получить возможность «смеяться последним». Но это будет сардонический смех! Иногда меня берет сомнение, люблю ли я тебя или ненавижу. Эти два чувства трудно разделить. Вспоминай меня в своих сновидениях.

Твой сардонический[4] кавалер,

Карноу.»

Когда я шел к столу, чтобы положить письма под пресс-папье, Кэролайн сказала:

— Я отправляла ему ежедневно по два подробных письма, в общей сложности написала их больше пятидесяти, но он о них даже не упомянул в тех трех, которые я получила от него. Я стараюсь быть объективной в своей оценке, но он сам называл себя эгоистом, и, как мне кажется, так оно и было.

— Не было, а есть, — угрюмо пробормотал Обри, поворачиваясь к Вулфу. — Разве это письмо не доказывает, что он псих?

— Да, он, ээ, колоритная фигура, — согласился Вулф и, обращаясь к Кэролайн, спросил: — Что же он сделал до отъезда из Нью-Йорка на случай своей возможной гибели? Он ведь писал нам, что вы будете сильно потрясены.

Она покачала головой:

— Не знаю, до сих пор не знаю. Естественно, я подумала, что он изменил свое завещание и исключил меня из него. После того, как мне сообщили о его смерти, я показала это письмо поверенному Сидни, Джиму Биибу, и рассказала о моих предположениях. Он согласился, что из письма можно сделать такой вывод. Но, сказал, что насколько ему известно, Сидни оставил завещание без изменений. Очевидно, он просто подшучивал надо мной.

— Не слишком умно, — заметил Вулф. — Не так-то легко лишить жену наследства. Однако, поскольку он не пытался… Что вам известно по поводу сообщения о его смерти?

— Очень немногое из газетной заметки, — ответила Кэролайн, — но Джим Бииб кое-что добавил. Сидни посчитали мертвым и оставили при отступлении на поле, но в действительности он был просто тяжело контужен. Ну и попал в плен. В течение двух лет находился в лагере для военнопленных, потом ему удалось бежать. Он переправился через реку Ялу в Манчжурию. К этому времени он уже умел говорить по-корейски, у него вообще поразительные способности к языкам, приобрел друзей в деревне, носил их одежду, ну и все такое. Вроде бы, но тут я не уверена, даже перенял все их обычаи.

— Что за осел! — не выдержал Вулф.

— Нет, он не осел, — не согласилась Кэролайн, — просто привык… быть колоритной фигурой, как вы выразились. Так или иначе, но через несколько месяцев после окончания военных действии и подписания мирного договора. Сидни решил, что он сыт по горло всей этой экзотикой и вернулся назад через Ялу в Южную Корею, явился на военный пост, откуда его отправили домой. Теперь он здесь.

Она протянула вперед руки:

— Пожалуйста, мистер Вулф! Умоляю вас, помогите нам!

Конечно, ей было невдомек, что последний ход был неудачным. Реакция Вулфа на эмоциональную просьбу со стороны мужчин редко бывает положительной, а со стороны женщин — никогда. Он перевел глаза от клиентки на меня.

— Арчи, вообще-то ты работаешь у меня, так что я могу давать тебе разные поручения. Но вот это — не мое! Может быть, ты сам захочешь им заняться?

Он был предельно вежлив. На самом деле думал он приблизительно следующее: «На пять тысяч долларов можно многое сделать. Например, выплатить всем жалованье. В том числе и тебе. Будь любезен, заработай их для меня». Не желая ему уступать в вежливости, я ответил:

— С удовольствием разыщу этого Сидни и доставлю сюда, но разговаривать с ним будете вы.

— Нет!

Он покачал головой:

— Это предложение мне вообще кажется донкихотством. Я плохой адвокат. Так что предоставляю тебе действовать с начала и до конца.

— Тронут до глубины души! — ответил я. — Но что мне остается делать. Если я скажу «нет», вы будете укорять меня этим многие годы. Поэтому я, идя навстречу вашим пожеланиям, говорю «да». Я принимаю это поручение!

— Очень хорошо. Мы обсудим подробности после обеда, а утром ты сможешь…

Молодые люди запротестовали. Нет, они не могли ждать до завтрашнего дня, они должны получить ответ сегодня же. Зачем откладывать? Почему не сейчас?

Я не могу так же равнодушно реагировать на подобные просьбы, как Вулф. Поэтому успокоил их, выразив свое согласие.

— Ну, хорошо, — пробормотал Вулф, что было с его стороны весьма благородно, — но мы должны иметь при себе ваши предложения в письменной форме в двух экземплярах, подписанные мистером Обри и ээ… вами, мадам. Бумаги вы должны подписать своим именем, Кэролайн Карноу. Арчи, внизу слева напечатай слово «принял» и поставь двоеточие. При данных обстоятельствах лишь совершенно безмозглый глупец не согласился бы с условиями, предлагаемыми этой парой. Но, очевидно, заявить ему об этом в лоб было бы неблагоразумно. Твоя записная книжка, Арчи?

Я перегнулся и достал ее из ящика стола.

Глава 2

Я уверенно, но не агрессивно постучал кончиками пальцев в дверь комнаты 2318 на 23-м этаже отеля «Черчилль».

Наши клиенты решили разбить лагерь в кабинете Вулфа в ожидании известий от меня, но я настоял на том, чтобы они все время были у меня под рукой. Поэтому они устроились внизу в Тьюлип-баре и пребывали, по всей вероятности, в трезвом состоянии.

Люди, попавшие в беду, либо мало едят, либо много пьют, реже — и то, и другое.

Не получив ответа, я снова постучал, посильнее и продолжительнее.

По дороге, в такси, я выудил дополнительные сведения о Сидни Карноу, правда, трехлетней давности. На деньги он смотрел несколько свысока, но не проявлял склонности сорить ими налево и направо. Насколько было известно Кэролайн, он вообще ими не бросался. Что касается ее скромных просьб, тут он не скаредничал и иногда даже предвосхищал ее желания.

Это мне ничего не давало, но некоторые ее другие высказывания я посчитал полезными. Слово «эгоист» мне не понравилось, а вот «гордец» я одобрил. Если он на самом деле был гордым, а не прикрывал этим что-то иное, чем нельзя было похвастать перед людьми, это прекрасно. Ни один гордый мужчина не сядет завтракать с женщиной, которая готова заплатить миллион долларов за право провести время не в его обществе.

Именно этой линии и следует придерживаться, решил я. Вряд ли стоит придумывать фразы, с которыми я собираюсь обратиться к Карноу. Это пустая затея, пока я не составлю о нем определенного мнения. Но, очевидно, наше свидание откладывалось, поскольку на мой стук в дверь никто не отвечал. Не желая выслушивать по телефону безапелляционный отказ, я тоже решил избегать предварительных звонков.

Я хотел уже спуститься бар, чтобы предупредить своих клиентов, что им необходимо потерпеть еще минут десять, или часиков десять. И самое лучшее заказать для себя пару сэндвичей и стакан молока, после чего я предпринял бы новую попытку.

Но прежде чем уйти, моя рука машинально потянулась к дверной ручке, я нажал на нее и толкнул дверь. Она отворилась. Я тихо постоял с секунду, затем приоткрыл дверь пошире, просунул внутрь голосу и громко позвал:

— Мистер Карноу!

Никакого ответа.

Тогда я распахнул дверь и переступил через порог. В помещении было темно, если не считать света, падающего из двери. Возможно я попятился бы назад и скромно удалился, если бы не мой превосходный нос. Он подсказал, что в комнате слегка попахивает знакомым мне ароматом. Я пару раз втянул в себя воздух и убедился, что не фантазирую. Тогда я нащупал на стене выключатель, включил электричество и двинулся дальше.

вернуться

4

Сардонический — злобно-насмешливый, язвительный.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: