Она уже несколько лет хотела эту оранжерейку. Точнее – с тех пор, как прочла в «Харперс Базаре» про оранжерею некоей миссис Уильям О. Маккензи. Фотографии были красивые. Люди стали бы говорить о миссис Причард, что у нее прелестная оранжерейка. Это вещь дорогая, ценность. Это лучше колец и мехов. Люди, с которыми она даже не знакома, прослышали бы про ее оранжерейку. Втихомолку она многое разузнала об устройстве таких теплиц. Она изучала чертежи. Она знала стоимость отопительных систем и увлажнителей. Она знала, где покупают рассаду и какие на нее цены. Она изучала книги по цветоводству. И все это в глубокой тайне, ибо она знала, что, когда придет срок сооружать теплицу, она устроит так, чтобы мистеру Причарду захотелось выяснить все самому и ей объяснить. Это единственный путь. И ее это даже не возмущало. Просто такова жизнь, и таким путем она сделала свой брак счастливым. Она будет восхищаться его познаниями и спрашивать его совета по всякому поводу.

Но ее тревожило, что она сгоряча проболталась. Эта оплошность может отбросить ее назад на полгода и больше. Она намеревалась подвести его к тому, чтобы он предложил оранжерею сам, и дозированным сопротивлением заставить его преодолеть ее неохоту. А теперь, в ссоре, она выдала свою цель, и у него возникнет стойкое предубеждение. Если в дальнейшем не проявить величайшей осмотрительности, он вообще может упереться на своем.

Сзади до нее долетел тихий разговор Нормы с Камиллой. Им и в голову не приходило, что она подслушивает: глаза у нее были закрыты, и выглядела она такой маленькой, такой больной. Норма говорила:

– А еще я хочу, чтобы вы меня научили, как вы обращаетесь… ну, с парнями.

– Что значит – как? – спросила блондинка со смешком.

– Ну, с Прыщом, например. Я же видела, как он себя вел… старался, но на выстрел не мог подъехать, а вы вроде ничего и не делали. Или с этим, другим, например, с торговцем. Он ведь довольно шустрый, а вы его отшили, как маленького. Хотела бы я знать, как это у вас получаотся.

Камилла была польщена. Хоть и боялась она надеть себе такой хомут на шею, а все же приятно, когда тобой восхищаются. Тут-то и было самое время объяснить Норме, что никакая она не сестра, объяснить про гигантский винный бокал и про банкетики, но она не могла. Короче, ей не хотелось разочаровывать Норму. Ей хотелось восхищения.

– Мне что нравится – что вы не вредничаете, не огрызаетесь, а они к вам близко подойти не смеют, – продолжала Норма.

– Знаешь, не замечала, – ответила Камилла. – Инстинкт, наверно, какой-то. – Она усмехнулась. – У меня подруга есть – вот она умеет с ними управляться. Ей на все плевать, а с мужчинами она, пожалуй, даже вредная. И вот, Лорейн – так ее зовут – была… ну, можно сказать, помолвлена с одним – у него было хорошее место, словом, человек подходящий. Лорейн хотела шубу. У нее, конечно, был короткий жакет из волка и пара белых песцов – потому что Лорейн пользуется большим успехом. Она хорошенькая и маленькая, а когда она с женщинами – смешит беспрерывно. И вот Лорейн хотела норковую шубу, не короткую, а настоящую, полную, они стоят три-четыре тысячи.

Норма свистнула сквозь зубы.

– Ничего себе! – сказала она.

– В один прекрасный день Лорейн говорит: «Кажется, теперь у меня будет шуба». Говорю: «Ты шутишь».

«Думаешь, шучу? Эдди подарит».

«Когда он тебе сказал?» – спрашиваю.

Лорейн только засмеялась. «Он мне не сказал. Он еще сам не знает».

«Так, – говорю. – Ты случайно не того?»

«Давай спорить?» – Лорейн хлебом не корми, дай поспорить.

А я спорить не люблю, я говорю: «Как же ты собираешься подъехать?»

«Если я скажу, не разболтаешь? Это просто. Я знаю Эдди. Сегодня вечером начну его подковыривать и буду подковыривать, покуда он не взбесится. Не отвяжусь, пока он меня не стукнет. Может, даже подставлюсь – когда Эдди под мухой, он плохо попадает. Вот, а потом дам ему повариться в собственном соку. Я знаю Эдди. Он будет жалеть и переживать. Ну что, поспорим? – говорит. Я даже срок поставлю. Спорим, что к завтрашнему вечеру у меня будет шуба».

Я вообще никогда не спорю – и говорю ей: «На двадцать пять центов – что не будет».

У Нормы был открыт рот от волнения, а у миссис Причард в щелках между сомкнутыми ресницами мерцал отраженный свет.

– Ну, а шубу-то? – не вытерпела Норма.

– В воскресенье утром я к ней пришла. У Лорейн – фонарь, красивый синий фонарь, залеплен пластырем, и нос разбит.

– Ну, а шубу она получила?

– Получила, будь спокойна, – Камилла хмурилась с озадаченным видом. – Получила, и шуба была прелесть. Потом она все с себя сняла, – мы были вдвоем. Она вывернула шубу и надела прямо на голое тело, мехом к телу. И стала кататься, кататься по полу, а сама смеется, хохочет, как ненормальная.

Норма медленно перевела дух.

– Ой, – сказала Норма, – почему это она?

– Не знаю. Она была, что ли… ну, что ли, не в себе – как будто рехнулась.

У миссис Причард горело лицо. Она дышала очень часто. Кожу покалывало, по бедрам и животу разливался тянущий зуд, и ее охватило возбуждение, какое ей пришлось испытать только раз в жизни – давным-давно, когда она ехала верхом.

Норма рассудительно сказала:

– По-моему, это нехорошо. Если она в самом деле любила Эдди, и он хотел на ней жениться, по-моему, нехорошо так поступать.

– По-моему, тоже, – согласилась Камилла. – Мне это не очень нравилось в Лорейн, я ей так и сказала, а она говорит: «Ну, другие женщины просто подбираются дольше кружной дорогой, а я хотела быстро. В конце-то концов выходит одно на одно. А Эдди все равно кто-нибудь обработает».

– И она за него вышла?

– Да нет, не вышла.

– Да она его небось и не любила, – горячо сказала Норма. – Просто обирала этого Эдди.

– Может быть, – отозвалась Камилла, – но мы с ней старые подруги, и если мне что нужно, она всегда тут как тут. Один раз у меня было воспаление легких, она сидела со мной трое суток напролет, я была без гроша, и она заплатила врачу.

– Да, тут трудно разобраться, – заметила Норма.

– Трудно, – согласилась Камилла. – Видишь, а ты меня спрашиваешь, как обращаться с мужчинами.

Миссис Причард секла себя словами. Ее испугала собственная реакция. Она сказала себе – даже вслух прошептала: «Какая страшная, вульгарная история. Какие низменные эти девушки. Так вот что имеет в виду Элиот, говоря “соприкоснуться с народом”. Нет, это ужас. Мы просто забываем, каковы люди, как они бывают гнусны». «Милая Эллен, – лихорадочно излагала она, а внутренние части ляжек все еще покалывало от возбуждения. – Милая Эллен, дорога из Сан-Исидро в Сан-Хуан-де-ла-Крус была ужасна. Автобус застрял в канаве, а мы сидели и ждали, час за часом. Мой Элиот был очень нежен и устроил мне постель в смешной пещерке. Ты говорила, что у меня будут приключения. Помнишь? Ты сказала, что у меня всегда бывают приключения. Ты не ошиблась. С нами в автобусе ехали две вульгарные необразованные девушки, одна официантка, а другая довольно хорошенькая. Ты догадаешься, что за птица. Я отдыхала, а они, наверно, решили, что я сплю, и преспокойно беседовали. Не могу написать на бумаге, что они говорили. Я до сих пор краснею. Порядочные люди просто не знают, как живут эти существа. Это невероятно. Я убеждена, что все от невежества. Если бы у нас были получше школы и если бы – словом, если хочешь знать правду, – если бы мы, те, кто должен показывать пример, показывали бы пример получше, я уверена, что вся картина стала бы меняться – медленно, но верно».

Эллен будет читать и читать это письмо знакомым. «Я только что получила письмо от Бернис. С ней происходят самые удивительные приключения. Знаете, с ней всегда так. Нет, вам надо послушать, что она пишет. Я не знаю никого, кто умел бы, как Бернис, разглядеть в людях хорошее».

Норма говорила:

– Если бы парень мне нравился, я бы ни за что с ним так не поступила. Если бы он захотел сделать мне подарок, пусть бы сам догадался.

– Я тоже так на это смотрю, – согласилась Камилла. – Но у меня нет меховой шубы, даже жакета, а у Лорейн – три.