— Поди сюда, — скомандовал он.

Джоди уже начинал кое-что различать в темноте. Он заглянул в стойло и быстро отступил назад.

Оттуда на него смотрел рыжий жеребенок-пони. Его уши настороженно стояли торчком, в глазах горел непокорный огонек. Шерсть была совсем грубая и густая, как у эрделя, грива длинная и спутанная. Горло у Джоди свело судорогой, ему перехватило дыхание.

— Его надо как следует почистить, — сказал отец, — и если я когда-нибудь услышу, что ты не кормишь жеребенка или не убираешь стойло, — сейчас же его продам.

Джоди больше не мог смотреть в глаза пони. Он перевел взгляд на свои руки, потом робко спросил:

— Это мне?

Никто не ответил ему. Он протянул руку к жеребенку. Серый нос приблизился к ней, громко втягивая ноздрями воздух, а потом верхняя губа поползла вверх, и сильные зубы прикусили пальцы Джоди. Пони покачал головой вверх и вниз и словно засмеялся от удовольствия. Джоди посмотрел на свои посиневшие пальцы.

— Да-а, — сказал он с гордостью, — да-а, здорово кусается!

Мужчины рассмеялись, видимо, почувствовав облегчение. Карл Тифлин вышел из конюшни и зашагал вверх по склону холма — он был смущен, и ему хотелось побыть одному, но Билли Бак остался в конюшне. Говорить с Билли Баком было легче. Джоди снова спросил:

— Это мне?

Билли заговорил тоном опытного лошадника:

— Тебе, тебе! Конечно, при условии, что ты будешь сам за ним ходить и тренировать его. Я тебя научу, как это делается. Он жеребенок. Ездить на нем еще рано.

Джоди снова протянул свою укушенную руку, и на этот раз рыжий пони позволил почесать себе нос.

— Надо дать ему морковку, — сказал Джоди. — Где вы его купили?

— На аукционе у шерифа, — ответил Билли Бак. В Салинасе прогорел заезжий цирк, остались долги. Шериф пустил их имущество с торгов.

Пони вытянул шею и, мотнув головой, стряхнул набок челку, закрывавшую его бешеные глаза. Джоди провел ему рукой по носу, потом тихо спросил:

— А… седла нет?

Билли Бак засмеялся:

— Я и забыл. Пойдем.

В каретнике он снял с крюка маленькое седло, крытое красным сафьяном.

— Это цирковое, — пренебрежительно сказал Билли Бак. — В зарослях на таком не больно поездишь. Зато дешево купили.

Джоди и тут не верил самому себе, боялся смотреть на седло, боялся вымолвить слово. Он провел кончиками пальцев по блестящему красному сафьяну и после долгого молчания сказал:

— А все-таки на нем оно будет красиво.

Он старался вспомнить самое величественное и самое прекрасное из всего, что знал.

— Если его еще никак не зовут, я придумал ему имя, сказал он. — Гора Габилан.

Билли Бак понимал, что сейчас чувствует Джоди.

— Пожалуй, длинновато. А почему не просто Габилан? Габилан по-индейски — сокол. Красивое имя. — Билли радовался вместе с ним. — Если начешешь у него волос из хвоста, я их сплету. У тебя будет аркан.

Джоди хотелось вернуться назад в стойло.

— Как по-твоему, можно мне сводить его в школу, показать ребятам?

Но Билли покачал головой.

— Он еще узды не знает. Мы с ним замучились дорогой. Пришлось чуть ли не силком тащить. А сейчас тебе пора в школу.

— Я сегодня приведу ребят, пусть посмотрят, — сказал Джоди.

Днем шестеро мальчиков, опустив головы, работая локтями, тяжело отдуваясь, сбежали с холма на полчаса раньше обычного времени. Они пронеслись мимо дома и свернули к конюшне напрямик, через жнивье. И там, оробев, остановились перед пони, а потом взглянули на Джоди глазами, полными нового для них восхищения и новой почтительности. До сих пор Джоди был мальчик как мальчик в комбинезоне и синей рубашке, как у всех; мальчик, который был тише многих ребят и даже слегка подозревался в трусливости. Но теперь он стал совсем другим. Откуда то из тысячелетней дали к ним пришло то уважение, которое питает к всаднику пешеход. Они почувствовали, что человек верхом на лошади и духовно и физически больше человека, который идет пешком. Они почувствовали, что чудесная сила подняла когда-то равного им во всем Джоди и поставила его над ними.

Габилан высунул голову из стойла и принюхался к мальчикам.

— Что же ты не ездишь на нем? — закричали они. — Что же ты не вплетешь ему ленточки в хвост, как на ярмарке? Когда же ты будешь на нем ездить?

Джоди расхрабрился. Он тоже почувствовал в себе величие всадника.

— Нет, ему рано. На нем еще нельзя ездить. Я буду гонять его на корде. Билли Бак меня научит.

— Неужели нам и поводить его нельзя? Ну, хоть немножко?

— Да он еще узды не знает, — сказал Джоди. Ему хотелось, чтобы никого вокруг не было, когда он в первый раз выведет пони из стойла. — Пойдемте, я покажу вам седло.

При виде красного сафьянового седла мальчики потеряли дар речи, седло просто сразило их.

— В зарослях на таком не больно поездишь, — пояснил Джоди, — а все-таки на нем оно будет красиво. А если поеду в заросли, — что ж, можно и без седла.

— Как же ты заарканишь корову без луки?

— Ну, может, у меня будет еще одно седло, на каждый день. Папа хочет, чтобы я помогал ему со стадом.

Он дал им ощупать красное седло, показал уздечку с медным налобником и большими медными бляхами. Уздечка была просто загляденье. Мальчикам уже пора было уходить, и каждый из них перебирал в уме свои сокровища, отыскивая среди них то, что не стыдно будет предложить за разрешение покататься на рыжем пони, как только придет время седлать его.

Джоди обрадовался, когда они ушли. Он снял с гвоздя щетку и скребницу, отодвинул засов и осторожно вошел в стойло. Пони сверкнул глазами и круто повернулся, приготовившись ударить задом. Но Джоди дотронулся до его плеча, почесал ему крутую, выгнутую шею, совсем как Билли Бак, и сказал нараспев низким, грудным голосом: «О-о, коня-яш…» Пони мало-помалу успокоился. Джоди стал чистить его щеткой и скребницей, и скоро на полу накопился ворох вычесанных волос, а рыжая шерсть пони покрылась глянцем. Джоди никак не мог кончить, ему все казалось, что этого мало, что надо еще лучше. Он заплел гриву косичками, заплел челку, потом опять расчесал их и пригладил щеткой.

Джоди не слышал, как в конюшню вошла мать. Она пожаловала сюда сердитая, но, взглянув на пони и на возившегося с ним Джоди, вдруг почувствовала, как сердце ее наполнилось гордостью.