Но вернёмся к Солону.

Один из законов Солона велит каждому гражданину рассматривать оскорбление, нанесённое кому бы то ни было, как обиду, нанесённую ему самому, и никоим образом не успокаиваться, покуда обидчик не получит возмездия. Это превосходный закон, если мы будем исходить из того, какова его цель. Цель же его — внушить каждому гражданину чувство живого участия ко всем остальным и приучить всех и каждого смотреть на себя, как на звено единого целого. Какой приятною неожиданностью было бы для нас оказаться в стране, где всякий прохожий, по собственному почину, защитил бы нас от любого обидчика! Но насколько умалилось бы испытанное нами от этого удовольствие, когда бы нам стало известно, что он должен был совершить это благое дело по принуждению.

Другой изданный Солоном закон объявляет бесчестным всякого, кто уклоняется от борьбы во время гражданских смут. И этот закон несомненно вызван наилучшими побуждениями. Законодатель стремился вложить в душу каждого гражданина живейший интерес к государству. Равнодушие к родине было для него наиболее ненавистной чертою в характере гражданина. Уклонение от борьбы и впрямь может быть следствием подобного равнодушия; но Солон забывал, что оно же нередко бывает вызвано самым пламенным интересом к отчизне; это происходит тогда , когда обе стороны не правы, обе влекут её к гибели.

Другой из установленных Солоном законов запрещает дурно отзываться о мёртвых, ещё один — злословить насчёт живых где-либо в общественном месте — в суде, в храме, в театре. Солон освобождает рождённых вне брака от сыновних обязанностей, ибо отец, по его мнению, уже полностью вознаграждён испытанным им чувственным наслаждением; равным образом он освобождал сына от обязанности заботиться о пропитании отца и в тех случаях, когда отец не удосужился обучить его какому-нибудь ремеслу. Он разрешал составлять завещания по своему усмотрению и дарить имущество по собственной воле, ибо друзья, которых выбираешь себе по сердцу, стоят, по его словам, большего, нежели те из родственников, с которыми тебя соединяют лишь кровные узы. Он уничтожил обычай давать за невестой приданое , ибо хотел, чтобы браки зиждились на любви, а не на корыстном расчёте. Ещё одна прекраснейшая черта, свидетельствующая о свойственной ему кротости, проявляется в том, что, упоминая неприятные вещи, он старается смягчить слово, которым они именуются. Подати он называет взносами, гарнизон — городской стражей, тюрьму — горницей, а отмену долгов — облегчением. Роскошь, к которой так влекло афинян, он умерил при помощи мудрых распоряжений; строгие законы охраняли целомудрие женщин, взаимоотношения между полами, святость и нерушимость брака.

Эти законы, согласно его указаниям, должны были сохранять силу не больше ста лет, — настолько же он был дальновиднее Ликурга! Он понимал, что законы — лишь слуги воспитания, что народы, достигнув зрелого возраста , нуждаются в ином руководстве, чем во времена своего детства. Ликург увековечил младенческое состояние духа спартанцев, дабы увековечить свои законы, но созданное им государство исчезло, исчезли и его законы. Солон же, напротив, не обещал своим законам особого долголетия, ограничив его всего ста годами, а между тем многие из них и поныне продолжают жить в римском праве. Время — справедливый судья всех заслуг.

Солона упрекали в том, что он предоставил народу слишком большую власть, и этот упрёк не лишён основания. Заботливо избегая одного подводного камня — олигархии , он чрезмерно приблизился к другому подводному камню — анархии , но не подошёл к ней вплотную, а только приблизился , так как сенат пританов и судилище ареопага держали народовластие в крепкой узде.

Зла, неотделимого от демократии, непродуманных, подсказанных страстью решений и незатухающей борьбы партий, разумеется, нельзя было избегнуть и в Афинах. Но это зло следует скорее относить за счёт избранной законодателем формы, нежели приписывать его существу демократии. Солон совершил крупную ошибку, дозволив народу выносить решения не через своих представителей , а непосредственно; при скоплении огромной толпы это не могло протекать без замешательства и беспорядков, и, поскольку большая часть этой толпы была неимущей, порою также не обходилось и без подкупа. Можно себе представить, сколь бурными были такие собрания; ведь для вынесения приговора об остракизме требовалось самое малое шесть тысяч голосов. Если же, с другой стороны, принять во внимание, до чего хорошо даже самый заурядный афинянин был знаком с общественными делами, как мощно говорил в нём патриотический дух, как усердно законодатель позаботился о том, чтобы отечество было для гражданина превыше всего, то у нас создастся более высокое представление о политическом разумении афинской черни, и мы по крайней мере остережёмся делать о ней слишком поспешные выводы на основании знакомства с простым народом нашей страны . Многолюдные собрания всегда влекут за собой некоторое ослабление законности; малочисленным же трудно полностью уберечься от аристократического деспотизма . Найти благотворное среднее между тем и другим — задача исключительной трудности, и решить её предстоит грядущим столетиям. Меня всегда поражает дух, направлявший Солона в его законодательной деятельности, — дух здорового и подлинного искусства государственного строительства, никогда не упускавший из виду основного принципа, на котором должны зиждиться все государства, а именно: законы, подлежащие в будущем строгому соблюдению, должны создаваться теми, для кого они предназначены, причём гражданские обязанности надлежит выполнять сознательно и из любви к родине, а не под воздействием рабского страха пред наказанием, слепого и безразличного подчинения воле вышестоящего.

Прекрасной и замечательною чертою Солона было и то, что он глубоко уважал человеческую природу и ради государства никогда не жертвовал человеком , ради средства  — конечною целью , а, напротив, заставлял государство служить человеку. Его законы были не тягостными узами, и дух афинского гражданина, не стесняемый ими, легко и свободно развивался во всех направлениях, никогда не ощущая, что они ведут его за собой. Другое дело законы Ликурга: это были железные оковы, ранившие непокорных и принижавшие дух человеческий, давя на него всей своей неимоверной тяжестью. Афинский законодатель открыл для усердия и дарований своих сограждан все возможные в его время пути, тогда как спартанский законодатель оставил своим согражданам один-единственный путь, преградив остальные глухою стеной, — тот путь, что ведёт к заслугам на политическом поприще. Ликург законами предписывал праздность, Солон сурово карал её. Вот почему в Афинах проявлялись все добродетели, цвели все ремёсла и все искусства, был развит дух предприимчивости; вот почему там люди подвизались во всех отраслях знаний. Разве найдёшь в Спарте Сократа, Фукидида, Софокла, Платона ? Спарта могла породить лишь властителей да ещё воинов, но не художников, не поэтов, не мыслителей и не граждан вселенной. Как Солон, так и Ликург — великие люди, оба они к тому же и честные люди, но сколь различно воздействие, которое они оказали, исходя в своей работе из совершенно противоположных принципов! Афинский законодатель окружён свободой и радостью, трудолюбием и изобилием, вокруг него теснятся все искусства и все добродетели, все музы и грации взирают на него с благодарностью и зовут его отцом и создателем своим! Вокруг Ликурга пустынно, здесь нет ничего, кроме тирании и её ужасного спутника — рабства, потрясающего цепями и проклинающего виновника своих бед и несчастий.