Она выключила телевизор, вышла из кабинета и вслед за хозяйкой стала спускаться по лестнице.

Рандер сперва вошел во вторую комнату на верхнем этаже. Это была спальня, такая же, как кабинет, сквозь нее тоже проходила труба, и только окно смотрело не на запад, а на восток. Гирт, усмехнувшись, заглянул под широкую кровать, в платяной шкаф и затем за стоявшее в углу у окна зеркало: комната была пуста. Справа и слева от входа в боковых стенах виднелись небольшие дверцы. Он по очереди открыл их, зажег спичку и заглянул под стрехи.

Маленькие ромбовидные окошечки в длинных чердачных чуланах были забиты, и, кроме старого, покрытого пылью хлама, тут ничего не было.

Выйдя из спальни, Рандер услышал, как внизу актриса, открыв дверь зала, обратилась ко всем присутствующим:

– Достопочтенные гости, прекратите пьянство! Объявляется всеевропейский розыск! Пропал юбиляр. Интерпол нами уже информирован. Тихо, не кричите все разом! По одному! Итак, уважаемого гостя, который обнаружит бесценную пропажу, просим вернуть ее за соответствующее вознаграждение законному владельцу: нашей Расме!

Сообщение Дины Уласе было воспринято со всеобщим энтузиазмом. Кто–то опрокинул стул. В общей кутерьме послышались восклицания:

– Юрис пропал без вести! Мужики, по коням!

– Сколько процентов с находки причитается по закону нашедшему?…

Быстро сбежав по крутой лестнице, Гирт подошел к длинной вешалке, прибитой на противоположной стене коридора, отыскал в ворохе пальто свое, вытащил карманный фонарь и прикинул, где следует искать в первую очередь.

Коридор, который тянулся от одной стены дома до другой и разделял нижний этаж на две половины, заканчивался дверьми. Одна «вела во двор, противоположная – в сад. Рандер убедился, что Расма права: оба выхода были закрыты, дверь, выходившая во двор, заперта, а противоположная, на южной стороне, – наглухо заколочена. В середине коридора, слева, если смотреть со стороны двора, поднималась на чердак лестница. Двери по бокам от лестницы вели в нежилые помещения.

Справа от коридора была обжитая часть дома, состоящая из трех комнат. Весь юго–западный угол занимала самая просторная комната – зал. Она имела три окна – два в продольной стене, одно в торцовой и столько же дверей. Через одну можно было попасть в коридор, две остальные по обеим сторонам от камина вели в комнаты, которые примыкали к залу, выходили на север и были вдвое меньше его. Комната, которую называли столовой, тоже имела выход в коридор и одно–единственное обращенное ко двору окно. Северо–западный угол здания занимала комната Расмы с двумя окнами, в которую можно было попасть только через зал и которую Инсберги шутя называли «будуаром». И в зале, и в столовой, и в «будуаре» весь вечер находились гости, поэтому искать там Юриса не имело смысла, и Рандер решил заняться необжитой половиной.

I эт аж

II эт аж

Восточный конец дома, по существу, был зеркальным отражением западной части, правда, с некоторыми отклонениями. Так, например, столовой соответствовала кухня. Если войти в дом со двора, то дверь кухни вела налево, а дверь столовой – направо. Через кухню можно было попасть в небольшую комнату в северо–восточном углу, по планировке она соответствовала «будуару» Расмы, хотя тот на своей половине со столовой не соединялся. В остальном эта комната от «будуара» ничем не отличалась: в ней тоже было два окна, выходящие во двор и сад, и вторая дверь. Эту комнату бывший владелец приспособил под мастерскую для слесарных и столярных работ. Инсберг лишь немного переоборудовал ее на свой вкус.

Ту часть здания, которая по симметрии была расположена напротив зала, боковая стенка разделяла на две половинки, равнявшиеся по площади мастерской и кухне. В угловой половине – она соединялась дверью с мастерской – было устроено нечто вроде склада; отсюда, в свою очередь, можно было попасть на вторую половинку, а выход из нее в коридор расположен был напротив дверей в зал. Эта вторая комната, насколько запомнилось Рандеру, когда хозяин показывал дом гостям, не использовалась вовсе.

Он вошел в эту комнату, нащупал выключатель, но свет не зажегся. Гирт включил карманный фонарик и направил сноп света к потолку. Патрон, висевший на проводе, был пуст. Пустой также оказалась и сама комната. Стены почернели, штукатурка местами осыпалась, в дырах торчали трухлявые стебли камыша. У окна на полу валялся пепел от сигареты. Дверь, ведущая в склад, была снята с петель и приставлена к нетопленной печи; через проем Гирт разглядел ведра с краской, кисти, садовый инвентарь – лопаты и лейку, несколько удочек и другие ненужные в это время года предметы.

Дверь, которая соединяла склад с мастерской, была открыта, в ней вспыхнул свет, и Рандер услышал, как кто–то из кухни заходит в мастерскую. По кашлю он понял, что это Алберт в квадрате.

Пройдя в склад, Рандер увидел, что Алберт стоит посредине мастерской и оглядывается по сторонам. Через настежь распахнутую дверь было слышно, как Расма на кухне разговаривает с Уласом, а из столовой по ту сторону коридора доносился голос актрисы, которая выводила нараспев: «Юрис, ау! Где ты–ы?» Калвейт ей что–то ответил и тут же принялся рассказывать какой–то смешной эпизод, приключившийся с ним летом в Закавказье. Судя по голосам, оба они направлялись сюда, на кухню. В зале осталось только двое: Ирена, чей хохот поминутно оглашал весь дом, и Зирап, который, как можно было догадаться по внезапно наступившей тишине, менял пластинки.

На кухне что–то заскрипело, и Рандер услышал, как муж актрисы аукнул: «У–у», затем голос Уласа странно оборвался, и в следующем кратком возгласе отчетливо прозвучал испуг. Что–то с грохотом ударилось об пол. Алберт бросился вон из мастерской, и тотчас раздался приглушенный крик Расмы.

Рандер влетел на кухню почти одновременно с актрисой и Калвейтом, которые прибежали туда с противоположной стороны. Гирт увидел, что Улас, открыв люк, ведущий в небольшой погребок под кухней, стоя на одном колене, растерянно смотрит вниз. Вокруг него сгрудились Расма, Алберт, Дина Уласе и Калвейт. Рандер легонько отодвинул Алберта и через плечо Уласа заглянул в погреб.

Юрис лежал на земле лицом вниз. В слабом свете, проникавшем в погреб из кухни, вокруг его головы смутно виднелось темное пятно и осколки стекла.

В зале Рекс Хилдс, поставленный на полную мощность, запел заздравную «кенгратьюлейшенз энд селибрейшенз…». За спинами столпившихся послышались шаги, исполненный любопытства вопрос Ирены: «Что там?» И вслед за ним истошный вопль.

Рандер невольно оглянулся. Ирена стояла, прижав тыльную сторону ладони к открытому рту, в ее вытаращенных глазах застыл ужас. Вздернутые брови Дины Уласе выражали удивление. Расма была бледна, как полотно, Алберт выглядел еще мрачнее, чем обычно. А невозмутимый Калвейт так пожелтел, что казалось, его вот–вот вытошнит.

– Минуточку! – Гирт тронул Уласа за плечо, еще раз быстро обвел всех взглядом. – Врача, кажется, среди вас нет?… Ну, конечно. Пропустите, пожалуйста! – сказал он мужу актрисы, который обернулся к нему в полном замешательстве.

Улас поднялся, и Рандер встал на крутую стремянку. В тот же миг всеобщее оцепенение как рукой сняло, и гости заговорили почти все разом.

– Упал, – угрюмо буркнул Алберт.

– Какое несчастье! – тихо произнес Калвейт.

Улас, к которому вернулась если не вся, то, по меньшей мере, часть его обычной самоуверенности, сообщил:

– Теперь я вспомнил – Юрис обмолвился в зале про какое–то домашнее вино и вроде бы сказал, что пойдет его искать.

– Он, кажется, здорово расшибся, – озабоченно сказала актриса.

– О боже! – прошептала Ирена.

Радиола в полном экстазе распевала «кенгратьюлейшенз энд селибрейшенз», и хотя Гирту все эти заздравные вопли и пожелания счастья мучительно действовали на нервы, он не мог остановить их сейчас.