Остальные уже вышли из комнаты. Кико смотрел на маленькие, нервные, безо всяких колец руки тети. В дверь просунулась голова Мерче, за ней маячили Тете и Маркос.

— Хорошо, — сказала она. — Папа ответил «хорошо». Можно нам теперь включить проигрыватель?

— Можно, — ответила Мама и, когда все выбежали, тихо добавила: — Он всегда бьет туда, где больнее. Одно дело, если бы мы просто спорили, но Пабло нарочно наносит удары ниже пояса, самые подлые и болезненные.

— Он всегда был такой, — согласилась тетя Куки. — Я не могла бы прожить с Пабло и двух дней.

Мама кашлянула. Казалось, ей все еще что-то мешало в горле. Она сказала тихо-тихо:

— У нас с ним уже давно все кончено. Но кругом вот эти,— она указала подбородком на Кико, — приходится притворяться. Вся моя жизнь — сплошная комедия.

Тетя Куки всколыхнулась.

— Нет, ты ошибаешься, — сказала она. — В браке участвуют две стороны. Вы достаточно долго живете вместе, чтобы узнать друг друга. Брак не может распасться, если одна сторона против. И раз ты все равно играешь комедию, почему бы тебе не брать повыше и не играть ее и с мужем?

Издалека приглушенно донесся голос Хейли Миллс, поющей "America the beautiful"4, и, услышав мелодию, Кико помчался в детскую. Маркос, Тете, Мерче и Хуан стояли вокруг проигрывателя, Тете отбивала такт ногой, а Хуан ковырял в носу. На столе, под ангелом-хранителем, лежали конверты от пластинок, и Кико перебрал их один за другим, потом вдруг остановился и ткнул черным ногтем в маленькую рамку с фигурой пса и надписью: «Голос его хозяина».

— Мерче! — вскрикнул он. — Чего эта собака сюда села? Ее же убьют!

— Ай, Кикин, — ответила Мерче, — ты с каждым днем становишься все меньше и все бестолковее. Смотри, это же не ружье, а труба допотопного граммофона.

Тете вытащила из конверта пластинку «Спиди Гонсалес» Эннио Санджусто и протянула ее Мерче.

— Поставь «Спиди», Мерче, — попросила она, — я от него просто балдею.

Вдруг Хуан вскочил на ноги.

— Который час?

— Половина девятого.

— Кико, Кролик! — завопил Хуан.

Они выбежали из комнаты, но Мама говорила по телефону и повторяла: «Да… да… да… опальный принц… да… выходит, ты прав… да, конечно… нет, так и не удалось… слава богу…»

— Мама, — прервал ее Кико, — можно нам подняться к тете Куки на телевизор посмотреть Кролика?

— Помолчи! — прикрикнула на него Мама и улыбнулась трубке. — Прости, тут ребенок, мне не слышно… вот именно… мне очень жаль… как ты скажешь… да… я ему передам… все хорошо, что хорошо кончается…

Кико и Хуан нетерпеливо переминались с ноги на ногу, дожидаясь, когда же Мама кончит говорить, а Мама теперь нервно хихикала, точно шестнадцатилетняя школьница, когда впервые кокетничает с мальчиком.

— Да… мы поговорим… я не решаюсь… в любом другом месте… да… да… конечно… да… согласна… договорились… они здесь, я сейчас не могу… мне тоже хочется… ты и сам знаешь… ты прекрасно это знаешь… хорошо… дурачок… договорились… до свидания.

Она повесила трубку, не переставая улыбаться, и Кико заторопился:

— Можно нам подняться посмотреть Кролика?

Мама не дала ему закончить.

— Идите, — сказала она и поспешно добавила, потому что Кико улепетывал со всей быстротой, на какую были способны его маленькие ножки: — Доктор говорит, чтобы мы больше его не пугали!

Дверь на лестницу захлопнулась. Хуан и Кико мчались наверх что было мочи. Хуан вопил:

— Упои-и-и-тельно! Прохлади-и-и-тельно!

А Кико подпевал:

— Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри!

Им открыла Вален.

— Явились? — недовольно сказала она. — Тетя ушла, так что можете убираться.

Хуан умоляюще поднял на нее чернущие, обведенные темным глаза.

— Вален, — простонал он, — позволь нам посмотреть Кролика.

— Ну конечно, а потом пол после вас будет такой, что в обморок упадешь. А убирать кому? Опять Вален.

— Мы снимем тапочки, Вален. Ну пожалуйста.

Вален заколебалась и наконец сказала:

— Идите, но только чтобы разулись, ясно? Повторять не стану.

Мальчики скинули домашние туфли. Мебель в доме тети Куки сверкала, словно стеклянная. Медный абажур в прихожей блестел так, что больно было смотреть. Кругом царили чистота и порядок. В комнате, где стоял телевизор, паркет сиял, как золотой зуб Призрака. Оба мальчика робко уселись на пол, и Вален включила аппарат.

Экран ожил, и в рамке появился Кролик.

— Уже началось, — сказал Хуан.

Мордочка Кико расплылась в улыбке.

— Смотри, Хуан, Порки.

Кролик говорил поросенку Порки:

— Эти мошенники всегда нас опережают.

— Молчи, — сказал Хуан.

Кролик и Порки входили в кабинет Директора, и Директор говорил:

— Надо доставить пакет на улицу Кинкальерос.

Кико моргнул:

— Что такое пакет, Хуан?

— Молчи.

Кролик с пакетом под мышкой и Порки выскочили на улицу.

— Как он несется, сдохнуть можно, Хуан!

— Если он отвезет пакет быстрее чем за десять минут, ему дадут пять долларов, — объяснил Хуан.

— А что такое доллар?

— Песета.

— А-а.

Кролик схватил самокат и помчался по улице. Пакет был привязан к ручке. Порки следовал за ним, налегая на педали трехколесного велосипеда. Вдруг Кролик налетел на фонарный столб, пакет раскрылся, и по асфальту покатился шар с горящей веревочкой.

— Бомба, Порки! — закричал Кролик.

Хуан и Кико улыбались.

— Сейчас их убьет, — зловеще пробормотал Хуан.

И тут шар взорвался — бу-у-у-ум! — Кролик и Порки взлетели на воздух и приземлились на крыше и, поглядев друг на друга, увидели, что Порки оказался в кроличьей шкурке, а Кролик — в шкурке поросенка. Кико и Хуан покатывались со смеху, но прежде чем они насмеялись досыта, Вален, которая стояла в дверях позади них, словно жандарм, не тревожась за Кролика и Порки, сказала:

— Ну, теперь обувайтесь и бегите домой, вам пора спать.

Пабло зажег лампу, открыл книгу и облокотился о стол, подперев голову руками. Губы его не шевелились, он читал торопливо и жадно и переворачивал страницы с таким шумом, будто комкал газету. Кико молча глядел на него из дверей и, когда вошла Мама, проскочил в комнату вслед за ней и встал на цыпочки, чтобы посмотреть на Пабло поверх стола.

— Ты уже вернулся из школы, правда, Пабло?

— Сам видишь, — отозвался Пабло.

Кико улыбнулся, но, увидев, что брат хмурится, замолчал. Мама потрепала Пабло по голове.

— Ты не в духе? — спросила она.

Пабло хмыкнул.

— Со мной можешь не притворяться, — добавила Мама.

— А с чего мне быть не в духе? — сказал Пабло. — Тебе всегда надо знать, что у человека внутри.

Мама как будто не слышала его. Она отвечала не Пабло, а самой себе:

— Наберись смелости и скажи ему «нет».

Пабло поднял голову и глянул на нее в упор. Мама опустила глаза. Он сказал:

— Я обещал папе, что пойду, и я пойду, хотя бы только ради него.

Глаза Кико засверкали.

— Ты пойдешь на папину войну? — восторженно спросил он.

Пабло взглянул на него с удивлением.

— Вот именно, — ответил он подчеркнуто сурово, — на папину войну, именно это мне и предстоит. Как ты догадался?

Мама пристально разглядывала старшего сына.

— Тебя это не радует, правда?

Пабло внезапно откинулся на спинку стула.

— Не совсем так, просто я этого не понимаю, — ответил он и, казалось, собирался продолжать, но передумал.

Наконец он добавил после долгого молчания:

— Падре Льянос говорит, что общества ветеранов существуют везде, но в нашей стране они сумеют что-нибудь сделать, только если все мы объединимся — и те, и другие. Все вместе, понимаешь? Это единственный способ забыть старые обиды.

Мама кивнула.

— Так говорит священник? — переспросила она.

— Да, но падре Льянос из молодых.

Мама заговорила теперь печально, словно ей было сто лет: