Встреча с октопауками оказалась настолько занимательной, что я действительно даже забыла о том, что моего сына не вылечит никакая медицинская магия. Коллеги Синего Доктора принесли сложные анатомические рисунки внутренностей октопауков, объяснили назначение основных органов пищеварительной системы. Рисунки были нанесены на какой-то пергамент или тонкий лист. Разложив их на большом столе, октопауки с помощью цветовых полос принялись показывать мне, что происходит с пищей внутри их тел.

Самой необычайной особенностью пищеварительного процесса октопауков является наличие двух больших накопителей, или буферов, в обоих концах системы. Все съеденное поступает в приемный буфер, где пища может пробыть около тридцати дней. В зависимости от активности организм паука сам определяет скорость, с которой пища забирается из буфера, подвергается химическому разложению и отдает энергию клеткам.

На другом конце расположен буфер для испражнений, куда поступают остатки, которые не могут быть преобразованы в полезную энергию. Как я узнала, каждый здоровый октопаук в этой части своего тела содержит животное, называющееся «мусорщиком» (я не смогла дать лучший эквивалент цветам, обозначающим эти крошечные, похожие на многоножку создания). Описывая жизненный цикл этих существ, врачи показали мне парочку. Обитая в буфере для испражнений, это животное вырастает из маленьких яиц, отложенных его родителями в теле октопаука. Мусорщик практически всеяден. За месяц в человеческих временных единицах он потребляет 99 % испражнений, попадающих в буфер. Достигая зрелости, мусорщик откладывает пару новых яиц — проклюнется лишь одно из них — и оставляет тело своего хозяина-октопаука.

Приемный буфер размещен прямо за ртом. Октопауки едят очень редко и всегда полностью набивают емкость, когда дело доходит до еды. Мы долго разговаривали об их пищевых привычках. Синий Доктор сообщил мне два весьма неожиданных факта: во-первых, если приемный буфер оказывается совершенно пустым, менее чем через минуту наступает немедленная смерть; во-вторых, октопауков-младенцев учат следить за запасом еды. Представьте себе! Они не ощущают голода! Заметив удивление на моем лице, Синий Доктор расхохотался (смех у них выражается последовательностью смешанных цветовых импульсов) и поспешно заверил меня, что внезапная гибель от голода не является основной причиной смертности среди октопауков.

После трехчасового сна (я до сих пор не могу осилить весь долгий день октопауков, не вздремнув; из всей нашей группы лишь один Ричард способен спать, как они) Синий Доктор информировал меня о том, что, раз уж я проявила интерес к пищеварительному процессу, октопауки решили познакомить меня еще с парой примечательных особенностей своей биологии.

Вместе с тремя октопауками я уселась в повозку и меня повезли из нашей зоны через двое ворот, а потом через весь Изумрудный город. Наверное, эта поездка за город также предназначалась, чтобы смягчить мое разочарование участью Бенджи. В пути Синий Доктор напомнил мне (следить за его словами было трудно, поскольку, едва мы выехали, на улице появились самые разные существа… представители тех видов, с которыми я так неудачно познакомилась во время первого посещения Изумрудного города), что октопауки неодинаковы и их вид, заселивший наш космический корабль, имеет шесть различных взрослых форм с варьируемыми размерами.

Но заранее подготовиться к тому, что предстало передо мной через двадцать минут, я никак не могла. Мы вышли из машины, возле большого склада. У каждого конца лишенного окон здания восседали по два гигантских октопаука с туловищами не менее семи метров в диаметре, тела их высились целыми горками, длинные щупальца оказались синевато-серыми вместо обычных черно-золотых. Синий Доктор сообщил мне, что данная форма выполняет одну и только одну функцию: эти создания служат хранилищем пищи для всей колонии.

— Каждый из «наполненных» (если я правильно истолковала это слово Синего Доктора) может хранить пищу для нескольких сотен взрослых октопауков, — сказал доктор. — Приемные буферы наших тел вмещают запас пищи на тридцать дней, максимум на сорок пять при пониженных затратах энергии. Ты можешь представить, сколько пищи умещается в дюжине этих существ.

На моих глазах пятеро октопауков приблизились к одному из своих чудовищных братцев и что-то проговорили цветовыми полосами. Через мгновение создание наклонилось вперед, пригнуло голову к земле и извергло какую-то кашицу из огромного рта под молочной линзой. Пять обычных октопауков обступили горку каши и принялись подносить ее ко рту щупальцами.

— Так мы поступаем каждый день с каждым наполненным, — проговорил Синий Доктор. — Их нужно постоянно тренировать, они не очень умны. Ты заметила, что ни один из них не изъясняется цветовыми символами. Они не понимают чужих языков, а способность их к передвижению весьма ограничена. Их геном был спроектирован, чтобы они эффективно хранили еду долгое время и извергали ее по требованию члена колонии.

Я все еще думала об этих чудовищных существах, когда наш транспорт прибыл, как мне объяснили, к школе октопауков. Сперва мне показалось, что огромное помещение пустует. Один из врачей сказал, что в колонии давно не было возобновления — быть может, я не точно поняла цвета, но так и не уразумела, что он имел в виду.

Мы вошли в ничем не украшенное сооружение. Внутри двое взрослых октопауков и около двадцати молодых, примерно в половину меньших, судя по всему, что-то заучивали. Я не могла, конечно, проследить за разговором между молодыми и их учителями. Октопауки пользовались своим полным алфавитом, включающим и ультрафиолетовые, и инфракрасные символы; к тому же речь молодых не текла ровными аккуратными полосами, которые я привыкла читать.

Синий Доктор объяснил, что мы видим «класс измерений». Здесь молодежь учат следить за собственным здоровьем, в том числе определять величину запаса пищи, содержащегося в приемном буфере. Когда Синий Доктор пояснил мне, что измерения входят в программу начального обучения молодежи, я спросила о причинах неправильности цветовой речи детей. Синий Доктор ответил, что эти октопауки очень малы и не миновали «первого цвета», а потому едва способны четко выражать мысли.

Когда мы возвратились в конференц-зал, меня принялись расспрашивать о пищеварительной системе человека. Вопросы были крайне сложными… шаг за шагом мы прошли весь цикл лимонной кислоты Кребса, обсудили основы биохимии человека, которую я едва помню (меня вновь поразило, насколько октопауки больше знают о людях, чем мы о них). Как всегда, мне ни разу не пришлось повторять ответ.

Какой день! Он начался со страдания, с печали о Бенджи. Но потом мне напомнили, сколь гибка человеческая психика: меня вывели из уныния неожиданные познания об октопауках. Я по-прежнему удивляюсь человеческому разуму — как умеем мы изменяться и приспосабливаться.

Вчера мы с Эпониной обсуждали нашу жизнь здесь, в Изумрудном городе, говорили, что необычные условия жизни вполне могут повлиять на ребенка, которого она вынашивает. Эпонина улыбнулась, качнув головой.

— А знаешь, что меня удивляет? — сказала она. — Вот мы, изолированная группа людей, живем среди инопланетян, внутри колоссального космического аппарата, летящего в неизвестном направлении… и все же наши дни полны смеха, радости, печали, разочарований — как было бы на Земле.

— С виду это похоже на вафлю, — проговорил Макс, — и при первом прикосновении язык принимает это за вафлю, но клянусь, что вкуса вафли здесь нет ни на грош.

— Полей сиропом, — со смехом ответила Эпонина. — Ну-ка, дай мне тарелку.

Макс передал вафли через стол жене.

— Черт возьми, мамзелька, в последние дни ты съедаешь буквально все, что только попадется на глаза… если бы я не знал тебя лучше, то подумал бы, что вы с нашим малышом обзавелись теми самыми «приемными буферами», о которых нам рассказала Николь.

— Было бы удобно, — смущенно произнес Ричард. — Загрузишь пищу, и работай, пока желудок не скомандует заполнить его.