Глава 1

Голоса заводных птичек создают гармонию звуков, не существующих в дикой природе, но царящую в нашем доме в Эльведене. Их пение никогда не надоест — я могла бы слушать их вечно. Если отклониться назад достаточно сильно, я смогу увидеть, как они сидят на позолоченной веточке, поворачивают головы, подскакивают вверх и вниз, раскрывают крылья — каждый раз слишком, слишком аккуратно, чтобы это выглядело естественно, но всё же красиво. Никто бы не подумал, что они сделаны из металла и драгоценных камней, с крошечными сердцами из келтанских кристаллов. В них сложно уловить хоть один намёк на механическое происхождение. Они двигаются, как настоящие птицы, и поют как они, но самую малость чересчур совершенны, благодаря тому кусочку далёкого мира глубоко внутри них и искусной работе мастеров тех краёв.

— Беленгария, доклад, — в голосе Нериссы звучат едва уловимые нотки предупреждения. Она опять меня подловила. Вот в чём сложность жизни под присмотром женщины, которая была сначала твоей кормилицей, а теперь продолжает заботу, будучи гувернанткой. Почему меня не могли просто отправить в военную академию, как всех ребят моего возраста? Как моих братьев.

Я знаю ответ на свой вопрос. Даже слишком хорошо. Мой отец. Или, точнее, его семья. Потому что моя мать «не была для него достаточно хороша»; потому что король запретил им жениться, а они всё равно это сделали; потому что даже у дочери младшего придворного должна быть гувернантка вместо настоящего обучения, неважно, насколько незначительна я сама по себе. Потому что политика Империи превыше всего.

Птички, эти маленькие сияющие предательницы, затихли, сговорившись с Нериссой, чтобы не позволить мне и дальше откладывать это дело. Мне их никак не завести вновь под зорким взглядом Нериссы. Я прочищаю горло. Просто, чтобы выиграть время на подумать, и это срабатывает. Отчасти.

— Анаран утверждает, что ключ к любой стратегии — это информация. Поток информации определяет течение битвы. Когда информация замалчивается, нечто крайне необходимое выпадает из целого плана. Возможно, нечто фатальное. Он проводит параллель с дыханием — совершенно неправомерную, на мой взгляд…

— Я ожидаю услышать доклад, а не личное мнение об одном из величайших стратегов, когда-либо рождённых в землях Вейриана, юная леди. Продолжай. И, будь добра, не уходи от темы.

— Но ты же знаешь всё это, Нерисса. И я знаю.

Нерисса внимательно смотрит на меня своими уже немолодыми, но всё ещё острыми, пронзительными глазами. Она не всегда была нянькой и гувернанткой. Она была лётчиком-командиром, когда моя мама впервые взяла меня с собой в полёт. Такие вещи не забываются.

— В этом вся суть, тебе не кажется? Проверить, действительно ли ты знаешь.

Эта женщина бесит. Но какой у меня выбор? Я здесь застряла, и единственный выход — пройти весь этот путь напрямую.

— Информация — как воздух. Лишая доступа, ты убиваешь врага. Распространяя ложь и искажённые сообщения, ты травишь врага. Снабжая, ты контролируешь врага. Если у тебя достаточно воздуха под крыльями, ты высоко возвышаешься над любыми кознями врага. Я ничего не пропустила?

— Что ж, если опустить детали и поэтичность его слов, то нет, — Нерисса поджимает губы, и я знаю наверняка, что справилась, поняла всё верно и изложила в правильных словах, к которым обычно прибегает она сама. Это райское облегчение, но длится оно недолго: — Хорошо. Теперь изложи это на бумаге.

Настоящая пытка, вот как это называется. Это должно регламентироваться законом империи: запрещается принуждать учащихся к письменному изложению докладов по теориям Анарана в прекрасные лётные деньки.

— После этого мы можем взять кое-что из аэродинамики и машиностроения, — предлагает Нерисса по доброте душевной.

А я пытаюсь не скривиться. Я люблю летать и всё, что связано с полётами, но от сопутствующей математики мозги закипают. Только моему брату Арту дано всё это понять, он же гений. А двое других не разбираются, как и я.

— Мы всегда можем заняться историей, — продолжает Нерисса. Она пытается меня замучить? С чего бы? — Или географией. Расскажи мне о Первомире и его спутниках.

Я корчусь на стуле. Ничего не могу с собой поделать.

— Или я могу просто пойти полетать, если ты подпишешь мне освобождающий листок. Пожалуйста, Нерисса? Только взгляни, какое небо сегодня. Ты когда-нибудь видела такой идеальный день для полётов?

Нерисса смотрит через арочное окно на лазурное небо, и неожиданно на её лице отражается боль. Чёрт, почему я никогда не думаю. Или думаю, но только о себе. Нерисса прикована к земле дольше, чем я могу вспомнить, её здоровье больше не позволяет ей подниматься в воздух, как раньше. Она подхватила какой-то ядовитый газ, когда её Крыло попало в аварию. Теперь она не может летать. С тех самых пор, когда была последняя война с гравианцами, лишившая меня матери.

— Ох, ну, иди тогда, — в итоге сказала Нерисса, так тихо, что я не уверена, правильно ли расслышала слова.

— Правда? — надо скорее бежать, пока она не передумала. Я одновременно пытаюсь подняться, закрыть книги и бросить их как попало в ящик стола. — Спасибо, Нерисса!

Её лицо всё так же серьёзно, глаза пронзают меня насквозь.

— Но завтра мы позанимаемся на час больше, поняла?

— Да, абсолютно, — чего бы это ни стоило. Завтра будет завтра. Может, весь день будет лить дождь или поднимется слишком сильный ветер. Я хватаюсь за возможность, когда она предоставляется. Я несусь к двери, все мысли уже витают в облаках, среди воздушных потоков под звуки ветра в моей любимой «Осе» — летательном аппарате из меди и брезента.

— Ничего не забыла?

Ниресса держит в руке клочок бумаги. На нём уже стоит её подпись, и чернила успели высохнуть. Он был подписан несколько часов назад.

Не так часто за последние дни я обнимала Нериссу. Надо будет это исправить.

— Ты лучшая!

Пока не успели возникнуть какие-нибудь новые условия, я хватаю листок и поспешно осуществляю стратегическое отступление.

***

Когда я выхожу из дома, над головой пролетает эскадрилья, её переливающиеся блеском двигатели оставляют за собой в воздухе рябь. Я улыбаюсь, пока они с шумом проносятся надо мной, эти тёмные пятнышки на бескрайнем голубом небе. «Оса» во главе разворачивается и движется вглубь страны, над густым Илнейским лесом к Высшему Мысу. В нём столько грациозности, каждый манёвр, как произведение искусства. Однажды я буду там, управляя собственным Крылом. Это моя клятва самой себе. Зендеру поручили командование Крылом в девятнадцать. Люцу было всего восемнадцать. Мне до этого возраста ждать ещё год, если не получится раньше. Крыло следует за своим командиром, идеальный отряд.

— Ты так и собираешься стоять и смотреть? — в голосе Шая я, как всегда, слышу смех. Он прислонился к стене склада со специями, наполовину в тени, его стройная, мускулистая фигура всегда собрана и готова к бою. Он одет в униформу, как обычно. Я просто не могу себе представить его без неё.

Хотя нет, могу. Мне не стоит этого делать, но я могу.

Тёмно-зелёный китель заканчивается там, где на бедре крепится оружие: пистолет с одной стороны, опасный с виду охотничий нож — с другой. Безоружным я тоже не могу его себе представить. Я вообще не должна рисовать его в своём воображении.

Моё горло сжимается, когда я пытаюсь выдавить слова:

— Я как раз хотела отправиться в полёт. Чем больше времени проводить в небе…

— Тем больше шансов пройти комиссию, знаю. Всё ещё хочешь своё Крыло?

Я картинно кланяюсь, чтобы скрыть то, что, надеюсь, он не может прочитать по моему лицу, и поднимаю на него взгляд, ухмыляясь:

— Естественно. Я иду к своей цели, хоть иногда и странным путём.

Шай качает головой и отталкивается от стены, направляясь ко мне. Он так хорошо выглядит. Даже больше, чем просто хорошо. Смертельно опасно, смертельно красиво. Не могу им не восхищаться.

— Странным, да — это подходящее слово. Ты пропустила утреннюю тренировку.

Он останавливается передо мной, так близко, протяни руку — и коснёшься. Он так невыносимо прекрасен, что на мгновение я просто засматриваюсь в его голубые глаза. Они того же цвета, что и небо. У большинства вейрианцев карие глаза, голубые редко встречаются. Я поднимаюсь на носочки. Хотела бы я, чтобы мне хватило духу податься вперёд и поцеловать его.

Но вместо этого я отступаю назад. Вот же трусиха. Если бы я поддалась этому порыву, у него бы, наверное, глаза на лоб вылезли. Но если бы я смогла… если бы я поцеловала его… О поцелуе с Шаем я мечтаю уже очень, очень давно. Он ни с кем не встречается, насколько мне известно, но есть те, кто сделал бы что угодно ради него. Что угодно. Он на шесть лет меня старше, но это не такая уж большая разница. В самом деле. Вот бы я могла просто поцеловать его.

Но не могу. Не вот так.

Он мотает головой, и мне приходит на ум унизительная мысль: вдруг он может читать мои мысли, вдруг он знает. А если так, то почему ничего с этим не делает? Он ни разу не подал мне знак. Не было даже ни одного неприязненного взгляда.

— Так куда ты полетишь сегодня? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами и отвожу взгляд в надежде, что он не заметит румянец на моих щеках.

— Пролечусь над лесом, может, даже за море. Куда ветер занесёт.

Он смеётся глубоким, журчащим голосом, который творит со мной нечто необычайное.

— Надеюсь, в документах ты оформила план полёта иначе, а то Зендер тебя живьём сожрёт.

— Зендер носится со всем этим как курица с яйцом, — отвечаю я, хотя знаю, что это неправда. Бедняга Зендер ненавидит быть ответственным за планы полётов почти так же, как оставаться на земле. Когда-то он отправлялся в полёт слишком часто, и нашему отцу это не нравилось. Не тогда, когда речь шла о его старшем сыне. «Долг, честь, дисциплина — наше всё. Может, мы больше и не близки к королевской семье», — говорит он, — «но мы всё ещё относимся к знати. А у знати есть обязательства».