"О, завтра для меня наступит рай
Я сердце госпоже моей открою",
"Коль он меня не любит, то пускай
Навек расстанусь с прелестью земною..."
Так грезили в полночный час они,
Но тщетно длились горестные дни.
5
Младая дева мучилась дотоле,
Пока не истощился цвет ланит,
Так мать, когда дитя кричит от боли,
У колыбели тает и скорбит.
Лоренцо думал: "Я не в силах боле
Смотреть на муки. Сердце мне велит:
Я ей мою любовь открыть посмею,
Хоть для того, чтоб плакать вместе с нею".
6
Так он однажды утром возгласил.
Но сердце было выпрыгнуть готово
От робости; недоставало сил;
Сердечный жар не дал сказать ни слова
И всю его решимость погасил,
А мысль к невесте устремлялась снова.
Кто любит, тот в один и тот же миг
Бывает столь же кроток, сколь и дик.
7
Еще одна бы ночь над ним висела,
Тоскою и любовью тяжела,
Когда бы не младая Изабелла,
Взор не сводившая с его чела,
Что в это утро смертно побледнело.
Она решилась и произнесла:
"Лоренцо!.." - и умолкла столь же скоро,
Все досказав одним сияньем взора.
8
"О Изабелла, я могу едва
Решиться молвить о моей кручине;
Люблю тебя, поверь в мои слова,
Как веришь избранной тобой святыне;
От мук душа моя почти мертва,
Я не посмел бы говорить и ныне,
Но дольше не могу прожить и дня,
В груди любовь безмолвно хороня.
9
Любовь моя! Зима уйдет, бушуя,
С тобой весна, лучиста и чиста.
Коснуться ныне алых роз хочу я,
Бутонов, где таится теплота".
И вот - сомкнулись рифмой поцелуя
С устами девушки его уста;
И, как росток под нежной лаской лета,
Блаженство их вступило в час расцвета.
10
Они расстались, будто два цветка,
Несомые волнами аромата,
Но встреча вновь была уже близка,
Девица пела, радостью объята,
Хваля стрелу умелого стрелка,
А юноша стоял в лучах заката,
Следил, как солнце падало во тьму.
И радовался чувству своему.
11
И вновь сошлись они при первых звездах,
Взошедших на хрустальный свод небес,
И много раз встречались так при звездах,
Взошедших на хрустальный свод небес,
В беседке, где дышал цветами воздух,
Укрытые от суетных словес,
Как жаль, что все изменится, что вскоре
Пойдет молва об их великом горе.
12
Нет, им печали не было дано.
Как много слез излито за влюбленных,
Как много скорби с ними заодно,
Как много воздыханий похоронных,
Как много повестей сочинено,
Во злато и сафьян переплетенных;
Лишь ту восторгом встретить не могу,
Где Ариадна ждет на берегу.
13
Хотя в любви - от горечи великой
Лекарство в малой сладости найдешь,
Дидона тенью странствует безликой,
И нашей деве счастья не вернешь;
Ее жених индийскою гвоздикой
По смерти не был умащен, - так что ж,
Известно даже пчелам, что недаром
Отравленный цветок манит нектаром.
14
В дому у братьев девушка жила.
Неисчислимы были их доходы
От шахт и фабрик, где царила мгла,
Где освещались факелами своды,
Где под кнутами корчились тела
Невольников, не ведавших свободы,
И люди, коченея, день-деньской
Песок перемывали золотой.
15
Для них ловец жемчужин на Цейлоне
Нырял, чтобы не вынырнуть потом;
Для них, припав ко льду в предсмертном стоне,
Лежал тюлень, пронзенный гарпуном;
Для них вершились травли и погони;
И меж людей, задавленных трудом,
Два брата - бережливы, терпеливы
Вращали ловко жернова наживы.
16
А чем гордиться? Тем ли, что фонтан
Не столь плаксив, как нищего гримаса?
А чем гордиться? Тем ли, что тимьян
Благоуханней, чем гнилое мясо?
А чем гордиться? Тем ли, что карман
Набит не хуже, чем казна Мидаса?
А чем гордиться? Пусть ответ дадут:
Во имя правды, чем гордиться тут?
17
Так жили оба, жизнь свою запрятав
Подалее от взоров бедняка,
В наживе достигая результатов,
Как два еврея, два ростовщика,
Два мытаря, два мула для дукатов,
Два ястреба, два жадных паука,
Искусно изучившие наречья
Иберии, Тосканы, Междуречья.
18
Но как смогли исчадия контор
Поведать, что в душе таит девица?
Как уследить сумел их жадный взор,
К какой наживе юноша стремится?
О, лучше б их сразил библейский мор!
Но братьям не случилось ошибиться:
Пусть каждый, кто огнем любви объят,
Как заяц на бегу, глядит назад.
19
Боккаччо, сочинитель превосходный,
Прошу прощенья за свою вину,
У рощ твоих, у нивы многоплодной,
У роз твоих, что влюблены в луну,
У мирта, у лилеи благородной,
Что никнет у мелодии в плену,
Простите, что в печальный тон рассказа
Закралась дерзкая, чужая фраза.
20
Прости меня, Боккаччо, и тогда
Рассказ пойдет спокойно, как пристало;
Прости, на строки этого труда
Взирая благосклонно с пьедестала;
Ты в рифмы облачен - и не беда,
Что проза старая поэмой стала,
Что ты стихом английским зазвучал,
Что ветер севера тебя помчал.
21
Проведали злокозненные братья,
Что их сестра и юноша младой
Друг другу дарят вздохи и объятья,
Хозяева, забывшие покой,
Лоренцо слали тайные проклятья,
Слуге остаться надлежит слугой!
Для братьев было выгодней и проще
Отдать сестру за фабрики и рощи.
22
Не раз кусали губы два дельца
И меж собою совещались много,
Каким путем остановить юнца,
И вот, обдумав все и взвесив строго,
Искоренили жалость до конца,
Под планом проведя черту итога,
Решенье братьев было таково:
Убить Лоренцо и зарыть его.
23
Однажды юноша пред балюстрадой
Стоял, встречая солнечный восход,
Не зная, что по свежим росам сада
К нему спешат хозяева, - и вот
Услышал он: "Хотя нежна прохлада,
Лоренцо, но, однако, труд не ждет:
Садись в седло, послушайся совета,
Сколь ни приятен тихий час рассвета.
24
Сегодня мы намерены с утра
Скакать по направленью к Апеннинам,
Покуда солнцу не придет пора
В ветвях шиповника пылать рубином".
Не зная, что за страшная игра
Ведется ими с юношей невинным,