Алый диск заходящего солнца уже коснулся темно-лиловых гор, когда Чейс остановился у своей хижины. Слабеющие лучи светила еще играли на стеклах. Необыкновенная красота как бы застигла Чейса врасплох. Почему он никогда раньше не замечал таких закатов?!

Чейс достал сумки из машины и пошел к дому. Он с трудом прятал улыбку. Открывая ногой дверь, подумал, что, пожалуй, готов к любым неожиданностям. Возможно, она спит, свернувшись клубочком, как котенок. Или сбежала, прихватив его пожитки. Даже представил, как она целится ему в сердце. Но что увидит ее на пороге ванной, обнаженную, в мерцании хрустальных брызг – это было неожиданнее самого пылкого его воображения.

– Какого дьявола? – Прошло несколько секунд, прежде чем он осознал, что она не одета.

Коротенькая рубашка, намокнув, стала почти невидима. Прилипнув к телу, она откровенно подчеркивала красноречивые линии маленького стройного стана.

Чейсу показалось, что его прорезала автоматная очередь. Энни вновь пробудила в нем плотские и в то же время вполне невинные чувства, как бы вернув в отрочество и заставив тосковать по первой любви. «Поставь сумки, ковбой, пока не уронил». Он разложил продукты на столе и повернул голову в ее сторону. Она стояла и смотрела на него, как прекрасная нимфа, только что вышедшая из волшебного лесного озера.

– Энни, какого черта...

– Я принимаю душ, – подтвердила «нимфа» очевидное.

Чуть заметным движением она приподняла на бедрах прозрачную ткань, открывая треугольник вьющихся волос. «Клубника со сливками», – подумал Чейс, пораженный контрастом рыжих и белых тонов соблазнительной плоти. Он чувствовал и трепет ее груди, и ответный жар, поднимающийся в ней самой. Но что-то удерживало его от безумного порыва заняться любовью прямо на мокром деревянном полу. Вряд ли монастырская жизнь дала ей опыт общения с мужчинами. Даже в ванной приучила не раздеваться...

Господи! Неужели он мог любить ее тогда, в Коста Браве? В бреду он, конечно, мог не сознавать, что делает. Но и сейчас она оставалась ребенком: медные кудряшки, миниатюрная фигурка, доверчивый печальный взгляд.

– Вытрись, Энни, – сказал он резко. – И надень что-нибудь.

– У меня нет одежды. Ты все забрал.

Вот и попался. Чейс взглянул на свою синюю в клеточку рубашку, снял ее и бросил Энни.

– Можешь взять это. Я пока уберу продукты.

Рубашка упала у ног девушки. Энни опустила взгляд.

– У меня есть совсем другая идея, – сказала она мягким дрожащим голосом, словно боясь своих слов. – Я думаю, мы могли бы заняться любовью.

Чейс застыл на месте. Он понял, что не ослышался, но не хотел этому верить. Испуг в ее глазах мог означать и возбуждение. Его кровь бурлила, мышцы напряглись, а ноги буквально подкашивались.

– Надень рубашку, крошка, – проговорил он, злясь на нее. И на себя.

Она склонила голову и стала похожа скорее на дерзкого ребенка, чем на женщину, жаждущую любви. Чейс схватил с кровати одеяло и обернул им ее плечи.

– Во мне что-то не так? – Голос ее срывался, слезы выступили на глазах. – Я слишком уродливая? Слишком тощая?

Чейс приказывал себе отпустить ее, но не мог. Его руки рванули одеяло.

– Нет, ты не уродлива, Энни. Немного тощая, но это не беда.

Он уловил чистый влажный запах ее волос, почувствовал свежесть матовой кожи и твердость сосков.

Снова и снова Чейс приказывал себе остановиться, отступить, хотя прекрасно понимал, что зашел уже слишком далеко.

– Ты действительно хочешь, чтобы я любил тебя, Энни Вэлс? – Его голос охрип от желания. – Ты вполне доверяешь своим чувствам?

– Да. Я хочу этого...

Энни манила, дразнила его. Она выскользнула из одеяла и подняла голову, как бы прося поцелуй. Что-то непонятное мелькало в ее глазах, улыбке. Но для возбужденного мужчины это означало только одно – ошеломляющую страсть. Она хотела поцеловать его, но вместо этого лишь прижалась к нему. Когда тела их соприкоснулись, Энни что-то невнятно пробормотала. Его губы нашли ее по-детски милые уста. Глубокий, захватывающий поцелуй прервался стоном. Глаза Энни медленно закрылись, а тело обмякло в бессилии.

– Энни?! – Чейс поймал ее руку.

Он держал ее, разглядывая бледное лицо. Что происходит? Он, конечно, пользовался успехом у женщин, но до сих пор ни одна из них не теряла сознания в его объятиях.

– Энни, – звал он ее строгим голосом, – что с тобой?

– Ничего. Думаю, обычная слабость... Я хочу есть.

Он не сомневался в правдивости ее слов. Но причина обморока, возможно, и в чем-то другом. Был только один способ выяснить это.

– Ты можешь стоять?

Она открыла полусонные глаза и еле заметно кивнула.

– Ты уверена? Смотри, однажды я сделаю по-твоему.

Она снова наклонила голову. Чейс отпустил Энни, и она тяжело осела на пол. Итак, она не притворялась. Понимающе присвистнув, Чейс присел рядом с ней на корточки, раздумывая, что делать дальше. Энни казалась хрупкой беспомощной куклой, безжалостно выброшенной повзрослевшими детьми.

Лежащая у ног Чейса, она вызывала в нем щемящую боль.

– О, мисс Энни, – прошептал он, – почему-то мне кажется, что вы губите нас обоих.

Он поднял ее на руки, и она очнулась.

– Чейс? – Казалось, она вся сжалась от страха.

– Не волнуйся...

Он уложил ее на узкую кровать, заботливо укрыв одеялом.

– Тебе надо поесть, крошка. Когда ты ела последний раз?

У бедняжки не было сил ответить. Она едва могла открыть глаза и уже не пыталась утверждать, что хочет заняться любовью. Она знала: час расплаты настал. Тело могло выдержать любое наказание, и она была немилосердна к себе. Вдруг она почувствовала, что Чейс растирает ей ноги теплым сухим полотенцем. Его прикосновения были удивительно нежны. «Охотник за конокрадами», – улыбнулась она в душе. Хотелось, чтоб он никогда не перестал заботиться о ней. Дверь скрипнула, и Чейс вышел из комнаты.

– Вот чистая рубашка, – сказал он, вернувшись через минуту. – Оденешься, когда придешь в себя.

Она открыла глаза и кивнула. Вместо беспокойства в его глазах вспыхнула нежность. Горький комок подступил к горлу Энни.

– Чейс, прости. Я думала... Я не знала, что принесу тебе столько забот.

– Никаких проблем! Думаю, что накормить тебя не составит труда.

Он провел пальцем по ее щеке – всего лишь дружеский жест, но он по-особому отозвался в очерствевшей душе Энни. Накопившаяся за годы одиночества тоска больно сдавила сердце. Энни быстро смахнула выступившие слезы.

– Спасибо.

Какое-то время спустя головокружительный аромат жареного мяса, лука и картошки защекотал ее ноздри. Энни открыла глаза и увидела в проеме двери стоящего у плиты Чейса. Он колдовал над чугунными сковородками.

Рот Энни наполнился слюной, а желудок болезненно сжался, вспомнив, что давно пуст. Собравшись с силами, Энни села на край кровати и сидела так несколько минут. Потребовалось много усилий, чтобы стянуть влажную майку и надеть рубашку, оставленную Чейсом. Она больше не хотела смущать его. «Все в порядке», – сказала Энни себе, старательно застегивая пуговицы. Потребуется немалый запас сил, чтобы соблазнить этого равнодушного мужчину. Нужно восстановиться, чтобы выполнить задуманное. Ей, естественно, не хотелось терять сознание всякий раз при его приближении. Так дело не пойдет.

Чейс поставил две дымящиеся тарелки и буханку свежего хлеба на стол. Заметив, что Энни не спит, он позвал ее. Он надел рубашку, но не застегнул. Джинсы, низко сидящие на бедрах, и курчавая «растительность» на груди делали его неотразимо привлекательным и ужасно сексуальным. Он походил сейчас скорее на красавчика мафиози на отдыхе, чем на ковбоя-домохозяина, подающего на стол.

Нетвердым шагом Энни побрела на кухню. Рубашка Чейса доходила ей до колен и смотрелась почти как платье.

– Что это? – спросила она, усаживаясь напротив Чейса.

– Если ты спрашиваешь о еде, то это говяжьи отбивные. Извини уж, на большее у меня не хватило фантазии.