Советский офицер совершенно хладнокровно направился к лестнице на галерею. Немного погодя появился Джеймс Барри, переглянулся с Малко и принялся листать монографию о Босхе. Лишь через несколько минут он поднялся по лестнице. Когда американец приблизился к Кирсанову, тот разглядывал персидские гравюры. Закрыв книгу, он отошел на несколько шагов в сторону. Джеймс Барри взял оставленную им книгу. Лишь подойдя к нему вплотную, можно было заметить, как он вытащил заложенный между страниц листок бумаги. Вернувшись на прежнее место, Кирсанов таким же образом получил задание ЦРУ. В скором времени они очутились один подле другого, оба с виду поглощенные созерцанием репродукции с полотен Тициана.

— Вот ваш новый друг, — прошептал американец. — Все в порядке?

Как раз в эту минуту Малко поднялся на галерею. Русский окинул его быстрым взглядом.

— Все в порядке. А у вас?

— Ситуация полностью контролируется, — ответил Джеймс Барри. — Потерпите еще немного.

Тень досады промелькнула на лице Кирсанова.

— Если нас засекут, — тихо бросил он, — вы меня больше не увидите...

Американец ободряюще улыбнулся, так стянув кожу на лице, что она, казалось, готова была лопнуть.

— Последнее усилие, а потом привольная жизнь! Сейчас вы держите экзамен.

Он пошел к лестнице, посторонившись перед Малко. Оказавшись лицом к лицу с Григорием Кирсановым, тот с улыбкой промолвил по-русски:

— Добрый день. Григорий Иванович. Теперь вы будете поддерживать связь со мной. Все остается в силе?

— Да, — подтвердил русский.

Малко скользнул но нему взглядом: красавец мужчина с выступающими скулами и необычными зелеными глазами с миндалевидным разрезом, сообщавшими его облику что-то хищное.

Кирсанов спустился на первый этаж и вышел на улицу. Малко увидел, как он садился в белый автомобиль, стоящий во втором ряду. Немного подождав, он тоже отъехал. Джеймс Барри сообщит ему место следующей встречи. Американец тоже исчез... Малко от души пожелал, чтобы его оптимизм относительно контрразведки КГБ оправдался.

На пятом этаже главного корпуса советского посольства, в тесном кабинете Анатолия Петрова, одном из помещений резидентуры, занимавшей также и четвертый этаж, было тихо, как в склепе, ибо все комнаты здесь были оборудованы двойными стенами, полами и потолками, по пустотам которых непрерывно транслировалась музыка и создавались электронные помехи, чтобы исключить возможность подслушивания. В немногочисленные же оконные проемы был вставлен особого рода матовый плексиглас.

Начальник службы контрразведки налил в рюмку водки и уныло посмотрел на лежавшую перед ним папку с бумагами. Испанская полиция передала в посольство все материалы расследования. Он неоднократно перечитывал их, но так ничего нового для себя и не обнаружил. Судебная экспертиза подтвердила предположение об изнасиловании Ларисы. И точка. Ничего подозрительного в отношении того, как употребила в тот день свое время его покойная жена, тоже не было. Он сам все проверил. Кстати, ее телефон в резидентуре прослушивался, чего она не знала. Она ни с кем не условливалась о встрече. Следовало бы признать правоту полиции, отнесшей этот случай к разряду преступлений на почве садизма, но Петров никак не мог заставить себя поверить, — мешала въевшаяся в плоть подозрительность разведчика.

Он поднял голову, посмотрел на зелень за окном. Посольство Советского Союза ютилось в двух шагах от Пасео де ла Кастельяна, на Калье Маэстро Риполи, жилой улочке, вьющейся среди больших вилл в самом сердце Мадрида.

Посольство размещалось в трех корпусах, из которых лишь первый смотрел на улицу.

Анатолий Петров со вздохом закрыл папку. Он ходил по кругу.

Покинув свои кабинет, он миновал секретариат — обширный зал, разгороженный на полтора десятка кабинок, в которых аналитики составляли отчеты либо переводили документацию.

Двери соседнего зала были отворены, и он испытал странное ощущение, увидев пустое место, где всегда сидела Лариса. Две женщины, супруги офицеров КГБ, занимались здесь перехватом всех сообщений, передаваемых и получаемых резидентурой. Дежурная секретарша сочувственно улыбнулась ему:

— Добрый вечер, Анатолии Сергеевич!

Он что-то пробурчал в ответ и окинул рассеянным взглядом развешенные на стенах фотографии установленных сотрудников испанской контрразведки. Был также вывешен перечень номерных знаков автомашин, принадлежавших предположительно ЦРУ, сопровожденный подчеркнутым красной чертой обращением: «Если вы заметите автомобиль с одним из этих номеров, немедленно составьте донесение с указанием места и времени».

Пройдя еще дальше, он оказался перед дверью референтского отдела из пятнадцатисантиметровой брони, средоточия резидентуры, где хранился минимум архивных материалов, необходимый для очередных операций, шифровальные аппараты и работающие на коде передатчики.

Петров позвонил: дверь отворялась только изнутри, при ней денно и нощно находился охранник. Ему еще не отворили, когда из лифта вышел рослый Кирсанов.

— Все трудишься, Анатолий Сергеевич, — воскликнул майор. — Надо когда-то и отдыхать...

— Работа есть работа, Григорий Иванович, — ворчливо отвечал контрразведчик. — Я-то не разгуливаю, как некоторые.

Дверь отворилась, избавляя Кирсанова от необходимости отвечать. Оба вошли одновременно. Кирсанов подошел к бронированному сейфу, где хранился переносной металлический ящичек, из которого достал свою «сверхсекретную» тетрадку с нумерованными страницами. Он заносил в нее настоящие и кодовые имена своих связных, встречи, некоторые детали проведенных операций, например, суммы, уплаченные своим «поставщикам». Кирсанов вписал кое-что о текущем дне, запечатал пластмассовый мешочек личной печатью размером с рублевую монету, передал дежурному и расписался в журнале, указав час и день. Записную книжку запрещалось выносить из референтского отдела.

Когда ему в руки попадали какие-нибудь документы, в его распоряжение предоставлялся особый сейф, который, если кто-то по ошибке или не зная его устройства открывал дверцу, сам уничтожал свое содержимое.

Кирсанов и Петров одновременно вышли из референтского отдела.

Петров страдал жестокой головной болью. Он прошел садом мимо безобразного четырехэтажного здания сероватого цвета, увенчанного плоской крышей, пересек залитую бетоном эспланаду, освещенную мощными прожекторами, и вошел в крошечную аптеку, смежную с гаражами посольства.

Он ждал своей очереди, когда увидел, что из посольства вышел Кирсанов, сел в свою белую машину, припаркованную во втором ряду, и отъехал по извилистой, обсаженной акациями улочке. Как громом пораженный. Петров вспомнил вдруг об одном из документов среди материалов, собранных испанской полицией по делу об убийстве.

Постояв немного в нерешительности, он грузными шагами вышел из аптеки, забыв о головной боли, вернулся в здание посольства, поднялся в резидентуру и прошел в зал микрофильмов. Сидевший здесь сотрудник переснимал на пленку донесения о выходе на связь, которые все офицеры КГБ были обязаны составлять после каждой встречи с агентом. В его обязанности входило также вести учет всех мест встреч, дабы иметь совершенную уверенность в том, что какое-либо из них не использовалось дважды подряд, а также ежедневно фиксировать использование каждым из офицеров служебного времени.

— Дайте мне дело майора Кирсанова, — обратился к нему Петров.

Как офицер контрразведки он обладал правом запрашивать любые архивные материалы. Взяв дело, он отправился в свой кабинет и уселся за работу.

Когда, два часа спустя, Петров захлопнул папку с личным делом майора Кирсанова, вопрос оставался без ответа. Необходима была решающая проверка, устроить которую этим вечером не представлялось возможным. Если проверка даст отрицательный результат, он останется с тем, с чего начал.

Сходя по лестнице, он понял вдруг, что был бы просто счастлив закатать на Лубянку этого наглого красавчика.