– Будьте вы прокляты! – бросила ему Валентина. Ужас и отвращение пересилили ее страх перед ним. Пять лет унижений, издевательств и слез при этой угрозе для сестры возмутили ее. Повесить Александру. Он сказал это, и он это сделает. Она инстинктивно подняла руку, чтобы ударить его, но затем опустила ее, совершенно убитая.

– Вот это правильно, – усмехнулся граф. – Если бы вы поддались импульсу, то я бы приказал вас высечь до полусмерти. А теперь идите к себе и успокойтесь.

– Нет! – Валентина отступила от него. – Не прикасайтесь ко мне!

Он подошел к ней и схватил ее за руки, она стала яростно вырываться, это его разозлило, и он выругался. Он схватил ее за запястья и вывернул ей руки, повернув ее лицом к двери в спальню. Он был очень силен, у него была просто железная хватка. От боли она закричала и попыталась вырваться из его рук, с силой толкающих ее к полуоткрытой двери в спальню, однако у нее хватало сил, чтобы сопротивляться ему. Он с такой силой толкнул ее внутрь, что она упала. Граф побелел от злости и с мгновение стоял, глядя на Валентину, пытавшуюся подняться с пола и с трудом переводившую дыхание. Ее платье было разорвано. Он повернулся, закрыл дверь и запер ее. Голос его прозвучал холодно и спокойно:

– Вы напомнили мне об одной кобылице, которая когда-то была у меня. Она обычно неплохо слушалась, но время от времени ее требовалось проучить, просто для того; чтобы она не забывала, кто ее господин. И, видит Бог, сейчас вы у меня тоже получите хороший урок на всю жизнь!

Через час граф вышел из покоев своей жены. В его кармане был ключ от ее комнаты. Он вызвал к себе дворецкого и приказал ему, чтобы никто не приближался к графине и не отвечал на ее звонок без его согласия. Любой, кто ослушается его приказа, получит тридцать плетей.

– А, мой дорогой Де Шавель. – Мюрат встал из-за письменного стола и протянул руку полковнику. Он пребывал в прекрасном расположении духа: сегодня утром из Германии прибыли новые лошади, и в данный момент он читал доклад об этом. Все это были превосходные животные числом в пятнадцать тысяч. Ничто так не любил Мюрат, как хорошего коня, не считая, конечно, хорошеньких женщин, – и он предвкушал, как завтра поедет самолично взглянуть на пополнение. – Садитесь, друг мой, – пригласил он. – Вы только посмотрите – пятнадцать тысяч лошадей для кавалерии, причем первоклассных, высотой в среднем в шестнадцать с половиной ладоней в холке, пяти – и семилеток. С такой кавалерией мы загоним русских в Черное море! Чем могу быть полезен?

– Послушайте мой доклад об этой польской обольстительнице, – сказал Де Шавель. – Если бы вы, сир, постарались, вместо этих лошадей подумали бы о ней!

Мюрат рассмеялся.

– Я сам знаю, о чем мне лучше думать, но вам не нужно ехидничать. Ваша беда в том, что вы пехотинец!

– Я служил и в кавалерии тоже, – напомнил ему Де Шавель. Связь его жены с Мюратом послужила причиной того, что Де Шавелю пришлось перейти из кавалерии в Императорскую Гвардию.

Мюрат сделал вид, что не понял намека. Он слишком хорошо помнил супругу Де Шавеля – чрезвычайно хорошенькая, веселая, как птичка, и добродетельная, как беспризорная кошка. Жаль, что он так близко принимает это к сердцу. Мюрат не понимал, почему женское целомудрие ценится столь высоко; если бы все дамы думали о своей добродетели, то мир стал бы ужасно скучным местом. Он переменил тему разговора.

– Вы говорили о польской обольстительнице. Это она и была?

– Да, уверен, что да, – сказал Де Шавель. – После того, как вы уехали, я провел с ней остаток вечера. Нет сомнения, что они захотят подсунуть ее вам, и это знакомство было частью их плана, поэтому и муж ее так внезапно скрылся, оставив ее на вас.

– Или скорее на вас, – улыбнулся Мюрат. – Держу пари, они не рассчитывали на ваше вмешательство! И как она вам? Как прошли испытания этой молодой кобылки? – Он откинулся и расхохотался своей шутке.

– Я ее не испытывал, – холодно ответил Де Шавель. – Моей задачей является помешать ей спать с вами, а не спать с ней самому. Я уверен в том, что ей поручили шпионить. Я также уверен в том, что она и сама не знает, что конкретно от нее требуется в отношении вас.

– Правда? – Кустистые брови Мюрата взметнулись вверх. – Невинная овечка? Как интересно! Знаете, вы, разведчики, всегда удивляли меня. Но как вам удалось обо всем этом узнать?

– У нас есть свои люди в польском правительстве, – сказал Де Шавель. – Наш агент в Данциге сообщил нам, что существует план внедрить в ближайшее окружение императора женщину, а ближайшее окружение – это вы, и уж, простите меня, вас выбрали как наиболее слабое звено. Он не знал, кто будет эта женщина, но знал, что вас познакомят во время приема в честь императора. И ведь так оно и было? Сам Потоцкий познакомил вас с этой девушкой.

– Да, правда. Он говорил, как она мной восхищается, – засмеялся Мюрат. – Он сказал, что это самая прекрасная женщина Польши, и я подумал; «Ага, старина Иоахим, они собираются сделать тебе подарок. Они понимают, как тебе скучно и одиноко вдали от своей очаровательной супруги, – упомянув имя Каролины Бонапарт, он преувеличенно содрогнулся, – и они нашли тебе этот польский бутон, чтобы внести весеннее настроение в твою зимнюю жизнь». А тут являетесь вы, проклятый полицейский, и уводите ее прямо из-под моего носа. Но, как я понимаю, не насовсем? – Он лукаво взглянул на Де Шавеля и выжидающе посмотрел на него.

– А почему бы не насовсем? Я даже предупредил ее, чтобы она не приближалась к вам.

– Это для ее безопасности или для моей? Только не говорите мне, что вы стали сентиментальным в отношении к женщинам, Де Шавель, я все равно в это не поверю.

– Вы прекрасно знаете, что я думаю о женщинах, – сказал Де Шавель. – И знаете, что мне они нужны только для одного, но это не связано с моими обязанностями. Я полагаю, что это девушка будет шпионить в том смысле, что станет собирать различные слухи и слушать разговоры, но я не думаю, чтобы она оказалась шлюхой. Возможно, конечно, что я и ошибаюсь. А кто не ошибается, хотя бы раз в жизни? – Он бросил на маршала насмешливый взгляд. – Мое официальное предупреждение, сир, не иметь с ней никаких дел. Она – польская шпионка.