– Он не позволял мне писать письма, – рассказывала она. – Однажды я попробовала это сделать, но он нашел письмо, а несчастный, согласившийся отправить его, был выпорот. Я тогда прекратила свои попытки.

– Я всегда его терпеть не могла, – сказала Сандра. – Я говорила отцу, что он негодяй и что ты будешь с ним несчастна. Жаль, что он не выбрал меня!

– Ты бы с ним не справилась, – усмехнулась Валентина. – Ах, сестричка, дорогая, даже ты бы вскоре сдалась. Ты же видела мои плечи…

– Да, видела. – Черные глаза гневно сверкнули. – Если бы он это сделал со мной, я бы его отравила. Ах ты бедняжка! – Она опять улыбнулась, и голос ее смягчился. – Как же, наверное, ему нравилось издеваться над тобой! А затем попытаться толкнуть тебя в кровать того француза, как будто ты обычная уличная девка, – у вас, поляков, очень странное понятие о чести!

– Но ты же тоже наполовину полька, – напомнила ей Валентина. – И ты не можешь этого отрицать. – Этот вопрос был единственным, по которому они не могли договориться.

– Я никто, – сказала Сандра. – У меня нет отечества. Просто я здесь живу и никого не касаюсь. Больше мне ничего не надо.

– Даже если начнется война? – спросила Валентина. – Если мы будем помогать французам в бойне против страны твоей матери? И тогда ты будешь держаться в стороне?

– Да, – ответила Сандра. – Какое мне дело до войны? Чартац далеко от всего этого. Пусть они убивают друг друга, у меня имеются и другие заботы. И у тебя тоже, теперь, когда ты сбежала от этого мерзавца. Скажи мне, – сказала она, как бы между прочим, хотя в глазах мелькнуло явное лукавство, – а почему этот полковник так о тебе заботится? Какой интерес он преследует?

– Никакого интереса. – Валентина покраснела. – Я же тебе все рассказала. И это все. – Она не стала ей рассказывать о том, что произошло в маленькой гостиной Мюрата, потому что Александра никогда в жизни не поверила бы, что он отпустил ее. А если бы и поверила, то он скорее всего даже потерял бы в ее глазах.

– Ну что ж, не хочешь, не говори, я совершенно не собираюсь лезть в твои личные дела, малышка. Ты имеешь право иметь любовника, тебе уже пора понять, что не все мужчины свиньи, есть и вполне даже приличные люди. – Она засмеялась и поднялась.

– Он мне не любовник, Сандра, – возразила Валентина. – Ты его просто не знаешь. Он не похож на других мужчин.

– Ба! Что ты знаешь о других мужчинах, чтобы сравнивать его? Возможно, я его и не знаю, Валентина, но подобных ему я встречала! Такой не станет просто так везти женщину за двести миль. И еще добиваться для нее защиты со стороны императора. Думаю, что ты, кокетка этакая, завоевала его сердце! Но тем не менее я очень благодарна, что полиция берет меня под свое крылышко. У меня предчувствие, что наш очаровательный Теодор попытается отплатить тебе – а поляки с превеликой радостью повесят потомка Суворова, даже если это и женщина!

– Мы в безопасности, – сказала Валентина. – Никто не посмеет нас тронуть. Ох, Сандра, ты не представляешь, как я счастлива! Просто не могу поверить, что я дома, с тобой, что я, наконец, свободна. Просто не верится, что я больше никогда его не увижу! Но что это я все время только о себе и говорю? А как ты? Ты прекрасно выглядишь – ничуть не изменилась. Ты совсем не меняешься, Сандра!

– И ты тоже, – улыбнулась ее сестра. – Может быть, только стала еще красивее. Ну а теперь, когда ты мне рассказала обо всем или почти обо всем – я имею в виду полковника, – поддразнила она сестру, – тебе надо пойти и лечь поспать. У меня есть кое-какие дела по хозяйству, а потом, немного попозже, мне нужно объездить нового жеребца. Никто из этих неуклюжих придурков не может этого сделать. Я тебе его завтра покажу.

– Может быть, я смогу поехать на нем, Сандра…

– Вот уж нет! – сказала сестра. – Этот жеребец завтракает поляками. Тадеуш сломал себе руку, пытаясь с ним справиться, а уж он лучше всех моих людей знает, как обращаться с лошадьми. Ну, у тебя еще будет время на развлечение. А теперь – спать. Вечером мы отметим твой приезд – все втроем: ты, я и твой полковник!

Как Валентина объяснила Де Шавелю, обеденный зал слишком велик и мрачен для троих, а близких соседей, чтобы пригласить к ужину, у них нет. Поэтому Александра распорядилась, чтобы ужин накрыли в бывшем кабинете отца. Это была довольно уютная комната, насколько могла быть уютной комната в средневековом замке; на каменных стенах висели гобелены и персидские ковры. В огромном камине потрескивали большие поленья, а восьмирожковый серебряный канделябр освещал помещение. На столе лежала великолепно вышитая русская скатерть, на которой блестело изумительное столовое серебро, как догадался Де Шавель, тоже русского происхождения, как и серебряные кубки с выгравированными на них суворовскими крестами.

Полковник был одет в простой зеленый сюртук и белые панталоны, и даже Александра не могла не признать, что он необыкновенно хорош собой, хотя такие мужчины были не в ее вкусе – в нем слишком чувствовалась властность, не та жестокая и грубая властность, которая была свойственна ее зятю Груновскому, но какая-то врожденная надменность, несколько раздражающая ее независимую и гордую натуру. Де Шавель подошел и, поклонившись, поцеловал протянутую руку, на которой сверкал перстень с невероятно большим рубином, на шее также сверкало рубиновое колье, на ней было платье такого же насыщенного цвета с глубоким вырезом, подчеркивающее высокую точеную фигуру. Он взглянул в ее черные глаза, и в них блеснул вызов. Может быть, какому-нибудь мужчине и удастся ее приручить, но это будет очень редкий экземпляр, такой же редкий, как и она сама. Ему было трудно поверить, что они с Валентиной являются сестрами, пусть даже только по отцу.

– Вам удалось отдохнуть? – В комнату вошла Валентина, и он подошел к ней и взял ее руку. Целуя ее пальцы, он почувствовал, что они слегка дрожат. На ней было платье из бледно-желтого шелка с газовым, шитым золотом шарфом. Единственным украшением было жемчужное ожерелье, которое мерцало на ней в тот вечер, когда она пришла в дом Мюрата. Она была так восхитительна, что он не мог оторвать от нее глаз, она покраснела под его взглядом.