Три понтонных моста пересекли Неман, саперы сверху налаживали каркасы, чтобы можно было положить деревянное покрытие. Вся эта работа заняла несколько недель, и после того, как понтоны были закончены, они несколько дней просто отдыхали, купаясь, рыбача и развлекаясь с польками, которые просто осаждали их лагерь. Мосты были сделаны великолепно и могли выдержать полмиллиона человек, их лошадей, артиллерию и обозы, которые понадобятся, чтобы все это переправить в Россию.

Утром двадцать четвертого июня они ждали под жарким летним солнцем. Среди саперов бытовала примета, что до начала наступления никто не должен ступать на мост, пока по нему не пройдет авангард. В течение нескольких недель, пока строились мосты, здесь было полно солдат. Лагеря росли по берегам реки, как грибы после дождя, – палатки, хижины, бивуаки, кибитки, лошади, артиллерия и груды провианта и амуниции. Здесь были и солдаты, и квартирмейстеры, и артиллеристы, и повара, и связные, и хирурги с санитарами, а штабисты прибывали в своих экипажах и занимали самые удобные помещения. Это было вполне в духе штабных офицеров и всех приближенных к генералитету, всех, кто редко бывает на поле сражений, что и вызывает к ним в армии всеобщую ненависть.

Здесь были также женщины и дети, чье присутствие вносило еще большую сумятицу в огромный табор. По ночам горели костры и слышались песни, некоторые солдаты убегали с польками, но их чаще всего ловили и расстреливали на месте. Кирасиры, стрелки, польские уланы, императорские гренадеры, Седьмой, Десятый и Четырнадцатый артиллерийские полки, военная полиция и обозы, корпус военных врачей – это лишь часть полков самой большой и победоносной армии в мире. Здесь были люди с юга и севера, с запада и востока, а также из центральной части Франции, все они говорили на разных наречиях и с трудом понимали друг друга. Здесь были люди всех народностей, оказавшихся под французским владычеством, – итальянцы, сербы, шотландские и ирландские эмигранты, поляки и некоторое количество предателей-англичан, к которым присоединились двадцать тысяч враждебно настроенных пруссаков и тридцать тысяч ненадежных австрийцев, принудительно рекрутированных Наполеоном.

Утром двадцать четвертого, через два часа после рассвета, три колонны двинулись к берегу Немана и остановились у трех мостов. Это был кавалерийский полк, один полк кирасиров маршала Гуше и два пехотных полка корпуса маршала Нея. По сигналу, поданному из центральной колонны верховым офицером в яркой кирасе и кивере с красным плюмажем, первые лошади и солдаты вступили на понтонные мосты. Те, кто находился сзади, приветствовали их громким криком. Сначала крик был нестройным и неуверенным, однако по мере того, как ручеек перешел в широкий поток, крик становился все дружнее и громче. Он катился и достигал передовых отрядов, грохоча, как гром. Солнце поднималось все выше, и люди под своими плотными мундирами обливались потом, под их размеренным тяжелым движением потрескивали мосты, которые сверху слегка заливала вода. До темноты двадцать тысяч человек и тысяча лошадей пересекли границу с Россией. Вторжение началось.

Де Шавель в последние три дня передвигался в составе наполеоновской свиты; Наполеон встретил его весьма холодно по возвращении из Чартаца. Он был полностью осведомлен о причине отсутствия главы разведывательной службы, и известие о том, что его предполагаемые союзники в Великом Герцогстве шпионят за ним, в сочетании с подробностями дурацкой интриги, в которую оказались втянуты Мюрат и какая-то женщина, были причиной его дурного настроения, которое он не замедлил излить на Де Шавеля.

– Надеюсь, вы сами не путаетесь с этой графиней Груновской, – сказал Наполеон, глядя на полковника жесткими, как камни, глазами, свинцовый блеск которых свидетельствовал о том, что император был готов взорваться. Де Шавель ответил быстро и спокойно:

– Эту даму нацелили не на меня, сир. Я просто помешал всей этой интриге и предоставил несчастной наше покровительство. И уверяю вас, оно ей действительно нужно.

– Всем что-то нужно от нас, – раздраженно сказал император. – От нас все время что-то требуют, требуют и требуют, а стоит нам самим обратиться с какой-либо просьбой – то они сразу в кусты!

Его злили австрийцы, посмевшие отказать ему в дополнительных силах и средствах для ведения русской кампании. А учитывая то, что он разбил их в пух и прах при Ваграме, а затем женился на эрцгерцогине и оказывал поддержку австрийскому императору, поскольку тот стал его тестем, их неблагодарность возмущала его до глубины души. Все ненавидели его, завидовали ему и открыто лебезили перед ним, а стоило ему только отвернуться, кусали за пятки, как трусливые дворняжки. Он породнился с Габсбургами, но знал, что все равно не может доверять им. Равно, как и собственной жене – она была глупа и легкомысленна, на свое несчастье, он слишком хорошо видел, что она из себя представляет, однако испытывал потребность в чьей-нибудь поддержке, кроме поддержки своих солдат. Он больше времени стал проводить со своим сынишкой, стремясь получить от этого общения любовь и тепло, чего и не ждал уже от своей супруги. Только лишь Мария Валевская была рада ему и никогда ни о чем его не просила и ни в чем не упрекала. Он по-своему любил ее, однако этого ему было мало. В постели она была робка и сдержанна, вся в плену предрассудков, и в конце концов, когда она попросила его отказаться от" этого аспекта их взаимоотношений, чтобы ее не мучали больше угрызения совести, Наполеон согласился без особых сожалений. Теперь ему была нужна не бывшая любовница, а жена, императрица, которая поддерживала бы его и до его возвращения правила Францией. Даже Жозефина, которую он обожал со всей силой слепой страсти, интриговала против него и заводила любовников, пока он воевал. И у него не было ни малейшего желания сочувствовать графине Груновской или еще кому-либо.

– Прекрасно, – бросил он. – Дело закончено. Вы распорядились, чтобы за Груновским велось наблюдение? И за всей его компанией? Включая и Потоцкого – похоже, что вообще никому нельзя доверять!