— А Розалинда?

— Она стала императрицей. Думаю, эта бестия и руководила заговором: при Чейзе она была, по существу, пешкой, приведя же к власти Голема, рассчитывала прибрать все к рукам. Но тут она просчиталась. Дубина Голем стал править по своему усмотрению. Он протянул недолго, но это был настоящий кошмар, нечто вроде правления Калигулы или Нерона. Восстановив против себя буквально все кланы и социальные слои, новоявленный император ускорил нашу победу. В конце концов его растерзала собственная охрана. Вот уже два года, как я избран Первым консулом. Пришлось сохранить этот пост, чтобы обеспечить твердый порядок на период реформ. Мы отменили кланизм, ввели новую систему образования, начали понемногу развивать искусство. Совсем недавно Сенат принял новую конституцию. Конечно, сделаны только первые шаги, клановые предрассудки глубоко укоренились в сознании гермеситов, и понадобятся десятилетия, чтобы их выкорчевать. Да, вам приятно будет узнать, что мне энергично помогает Капулетти, избранный Великим математиком. Правда, он работает на износ, пытаясь хоть немного отвлечься от своего горя: ведь бедняга потерял обоих своих детей.

— Значит, Ула погибла?

— Улы и Рома больше нет. Это печальная история, и вам лучше расскажет о ней Сторти. Он по-прежнему наставник в своем Университете. Ведь вы посетите Верону?

— Если синьор Первый консул даст на то соизволение.

— Не шутите, легат. Честно говоря, я больше всего опасался, что вы заподозрите меня в намерении самому стать диктатором. К сожалению, история знает немало подобных примеров. Но за меня не бойтесь, я остался прежним.

— Не сомневаюсь, дорогой друг. Ведь вы настоящий философ.

— Я возлагаю большие надежды на вашу миссию, Анатолий. Связи с Землей и вступление в Великое кольцо нам нужны позарез. Они помогут ускорить преобразования, создадут для них благоприятную атмосферу. Мы планируем наладить экономическое сотрудничество, широкий туристский обмен и, разумеется, особенно рассчитываем на вашу помощь в возрождении духовной культуры. Здесь, увы, приходится начинать едва ли не с нуля.

— Вы можете быть уверены, Дезар, в безусловной поддержке всех этих планов.

— Отлично. А сейчас я предлагаю вам слетать в Верону. Завтра у меня трудный день, предстоит выступление в Сенате. Потом уж нам ничто не помешает основательно поработать над соглашением.

…Сторти сердечно обнял Тропинина и даже прослезился. Толстяк постарел, но был по-прежнему подвижен и словоохотлив. Он не успокоился, пока не попотчевал гостя изысканными блюдами агрянской кухни собственного приготовления. После королевского ужина он предложил легату кофе, а перед собой поставил банку любимой своей ячменки.

— Вы хотите, конечно, знать судьбу Рома и Улы? Они утонули год назад.

Море в тот день было неспокойно, барометр предвещал шторм. Я уговаривал их поостеречься, но тщетно. То ли их толкала безрассудная отвага, желание бросить вызов стихии, то ли ребяческая самонадеянность — оба ведь превосходно плавали. Они лишь посмеялись над моими страхами и, взявшись за руки, вошли в воду.

Буря застигла их недалеко от берега, не поздно было вернуться. Однако им вздумалось покататься на волнах. И случилось худшее: их затянул водоворот. Ах, Ром, Ром, как он мог забыть, что в здешних местах морское дно состоит из зыбучих песков, образующих при волнении гибельные воронки!

— Безумная нелепость! — вырвалось у Тропинина.

— Нелепость… — повторил Сторти с непонятной интонацией, не то соглашаясь, не то возражая.

Тропинин пристально взглянул на него.

— Вы что-то недоговариваете, друг мой.

Сторти отвел глаза и вздохнул.

— Иногда мне в голову приходят странные мысли, — сказал он задумчиво. — Я ни с кем не делился ими, но к вам испытываю безграничное доверие. Не знаю, как это выразить… Короче, мне кажется, гибель Ромы и Улы не случайна. Словно какой-то рок начертал им такой печальный конец. Я кажусь вам мистиком?

— Продолжайте, — отозвался Тропинин.

— Первые годы после вашего отъезда с Гермеса были заполнены для всех нас борьбой с чейзаристами. Приходилось скрываться, выполнять опасные поручения подпольного центра. Это была жизнь, полная лишений, требовавшая от каждого посвятить все свои физические и духовные силы общей высокой цели. Ром и Ула больше, чем кто-либо, видели в ней и свое личное дело — это их любовь стала искрой, от которой возгорелось пламя. Они были целиком поглощены романтикой революции, отдавались ей без остатка, со всем пылом юности, и это еще больше сблизило их, добавив к тяготению сердец узы товарищества.

Но вот кончилась гражданская война. Молодая пара вернулась в Верону. Она пошла работать программистом, он устроился, по стопам отца, в агроуправу. Оба углубились в свои профессиональные заботы. Эта резкая перемена жизненного ритма… все равно что пересесть с экомобиля на смирную лошадку, — пояснил Сторти, — далась им нелегко. Привыкнув быть все время вместе, Ром и Ула никак не могли примириться с тем, что теперь им приходилось видеться урывками. Вдобавок они были буквально потрясены, когда чейзаристам удалось на несколько дней вывести из строя апы на всей планете.

— Каким образом?

— С помощью какого-то генератора зета-лучей. Я в этой материи ни черта не смыслю. К счастью, секретную лабораторию быстро нашли и обезвредили. Сейчас пробуют приспособить излучатель для космической связи. Как говорится, нет худа без добра.

— Любопытно.

— Да, теперь можно рассуждать об этом спокойно. А в тот момент всем нам пришлось плохо, ой как плохо! Началась паника, тысячи людей сходили с ума, кончали самоубийством. Ром и Ула впали в прострацию и, кажется, так и не смогли полностью оправиться от шока, жили со страхом, что этот кошмар может в любую минуту повториться.

— Постойте, Сторти, ведь Ром, насколько я знаю, прилежно изучал математику.

— Увы, бедняга так выматывался в своей управе, что ему было не до теории вероятностей. Не забывайте, Рома и Улу вырастили и успели воспитать законченными профессионалами по гермеситскому образцу. Они первыми, сами того не сознавая, бросили вызов кланизму, но полностью переделать себя им было уже не под силу. А разве не так со всеми нами? Возьмите меня. Я сильно переменился в итоге всей нашей кутерьмы: возненавидел клановую систему, которую раньше почитал за верх совершенства, свято уверовал в то, что наш общий друг Дезар называет гармоничной универсальностью, дрался за нее, даже пролил однажды пол-литра своей драгоценной крови. Теперь вот почитываю популярные книжки, где пишут о всякой всячине, а при всем том остаюсь в душе закоренелым агром, у которого, честно говоря, не лежит душа ни к математике, ни к любой другой премудрости. Признаюсь вам по секрету, обещайте только не проговориться нашему любезному Первому консулу, что эту самую его универсальность я принимаю мелкими порциями, как наказание за грехи. Зато стоит мне только покопаться в земле, и душа воспаряет к небесам.

Тропинин улыбнулся, вновь увидев перед собой прежнего Сторти.

— Это потому, что вы еще не вошли во вкус.

— И не войду, поздно мне уже, — убежденно возразил гермесит.

— Мы отвлеклись, — сказал Тропинин, вежливо возвращая его к рассказу.

— Остается мало что добавить. Я подолгу не видел молодых Монтекки, был занят не меньше их; предлагали мне всякие почетные посты, но я предпочел вернуться наставником в Университет. А когда, бывало, выкраивал время и забегал на минутку, то всякий раз чувствовал неладное. Появилась у них какая-то повышенная нервозность, что-ли, какое-то внутреннее напряжение. Пробовал поговорить и с Ромом, и с Улой по душам, но оба отнекивались, говорили, что все в полном порядке и что я становлюсь мнительным старичком, который переносит на других собственную меланхолию.

Однажды только Ром разоткровенничался. Мы с ним тогда сидели за ячменкой, перебирали свои злоключения, ругали Чейза, смеялись над Големом с Розалиндой, хвалили Дезара, добрым словом и вас, легат, помянули. Меня вдруг поразила одна его мысль: «Знаешь, мы кланизм опрокинули, а он все еще нас за ноги держит. Сколько же воды утечет, пока вырастет новое поколение гермеситов — свободных от узости и нетерпимости, глубоких и гармоничных, притом не самодовольных всезнаек, а вечных искателей истины, и чтобы мудрость их не подавляла чувства, не лишала способности любить, как мы с Улой».