Птицелов Кронин посмотрел на них в упор; в глазах его с покрасневшими веками отражалось растущее удивление.

— Нет, — сказал он. — У меня нет ни сов, ни ястребов и вообще ничего в этом роде. Я же вам говорю, здесь у нас, на дальнем юге, почти нет грызунов, которыми они кормятся. А что, вам нужны именно хищные птицы?

— Не обязательно, — быстро ответил Теллон. — Мы возьмем парочку вот этих коричневых, вроде голубей. Нам главное, чтобы птица была приучена к человеку и не улетала.

Он хотел взять именно хищных птиц, потому что глаза у них расположены примерно как у человека — а значит, к их зрительному полю легче привыкнуть. Очень удобно, когда ведущий находится рядом с тобой. С другой стороны, невелика радость — глядеть на мир словно бы через дыры в висках. Но самое главное — поскорее раздобыть хоть какие-нибудь глаза.

— Ну, не знаю, — птицелов бросил на Теллона проницательный взгляд. — Послушайте, вы не Теллон? Я думал, вы слепой.

— Я и в самом деле слепой. Почти. Вот почему я хочу взять птиц. В каком-то смысле они нам будут вместо собак-поводырей.

— Хм-м, не знаю. Похоже, ребята, вы не очень-то любите птиц. А они, знаете, здорово это чувствуют.

Уинфилд раздраженно кашлянул.

— Мы дадим тебе по четыре пачки сигарет за каждую. Насколько я понимаю, это вдвое дороже, чем ты обычно берешь.

Заключенный Кронин пожал плечами и достал из вольера двух похожих на голубей птиц местной породы. Небольшой вольер, который он соорудил из проволочной сетки, помещался на южной оконечности полуострова. Он привязал к лапкам покорно трепещущих птиц короткие веревочки и вручил их покупателям.

— Если хотите приучить птицу сидеть на плече — посадите ее себе на эполет и привяжите. Пусть попривыкает денька два.

Тевтон поблагодарил его, и они торопливо удалились с птицами в руках. Возле полуобвалившейся стены старого сада они остановились и посадили птиц на плечи. Когда Теллон настроился на зрительные сигналы своей птицы, ему почудилось, что с головы его сняли крышку и в нее хлынул свет. Широко расставленные птичьи глаза давали восхитительную 360-градусную панораму суши, моря и неба. Такое зрелище, позволяющее птице замечать охотников и прочих врагов, вызвало у Теллона ощущение, что и за ним охотятся. Трудно, конечно, привыкнуть к тому, что сбоку у тебя перед глазами маячит твое же собственное ухо, но тут были и свои плюсы — по крайней мере никто не застанет тебя врасплох.

Они двинулись к восточной части полуострова. Дорога поднималась все выше и выше и заканчивалась на невысоком утесе, с которого открывался вид на море — вернее, на не знающий приливов и отливов океан, что кольцом охватывал всю планету. Теллон испытывал небывалый восторг от ощущения свободы и простора. Ему казалось, что стоит набрать в грудь воздух — и он взлетит над золотистой полоской горизонта.

Уинфилд указал рукой на север. За зубчатыми крышами Павильона, мерцая на солнце, поднималась стена тумана. У ее основания горели ярко-красные сигнальные огни, похожие на цветы. Они были видны более чем за милю.

— Это болото. Оно тянется примерно на четыре мили, а дальше начинается уже настоящий материк.

— Разве не легче обойти его вплавь морем?

— Тебе придется уйти в открытое море не меньше, чем на милю, чтобы обогнуть заросли, которые окаймляют болото. Воздушные патрули моментально тебя засекут. Нет, единственный путь лежит через трясину. Тут, кстати, есть еще одно большое преимущество: через несколько часов они наверняка решат, что мы погибли, и не будут слишком усердно искать нас на том берегу. Сдастся мне, единственное, что они предпримут, — это начнут ежедневно проверять магазины «автострелков» — вдруг да они нас и подстрелят.

— А что такое «автострелки»?

— Неужели я тебе о них не рассказывал? — Уинфилд невесело усмехнулся.

— Видишь ли, северная кромка болота — это неровная линия протяженностью почти шесть миль. Вероятность того, что какой-нибудь заключенный до нее доберется, очень мала. Поэтому советники службы безопасности Павильона решили не держать там часовых — это, мол, стоит денег и создает лишние проблемы. Вместо этого они соорудили цепь из сорока башен, на которых установили роботы-ружья. Каждое ружье снабжено парой широко расставленных антенн, которые реагируют на тепло — ну, как гремучая змея. Эти антенны позволяют автоматически наводить ружье на любое появляющееся в пределах его досягаемости теплокровное существо. Стреляют они ракетами дюймового калибра с собственной системой наведения по тепловому излучению и миниатюрным импульсным двигателем. С его помощью ракеты развивают скорость в семь тысяч футов в секунду. Стрелять по людям им почти не приходилось, однако об их эффективности можно судить вот по какому факту. Неделю спустя после того, как на болоте установили башни, все обитавшие там теплокровные были уничтожены; кровавое месиво с осколками костей — вот и все, что от них осталось.

— Если эти ружья так здорово бьют, — спросил Теллон, — как же мы мимо них проскочим? Мы и подобраться-то к ним не сумеем.

— Пошли, сейчас увидишь.

Они пересекли полуостров южнее Павильона и двинулись вдоль западного берега. Здания тюрьмы оказались у них за спиной, а прямо перед ними клубилась холодная зеленая мгла. Простой бревенчатый частокол с протянутой поверху колючей проволокой обозначал границу территории Павильона; за ним недвижно висели в воздухе лепные завитки болотного тумана. Теллон никогда прежде не подходил так близко к болоту и даже представить себе не мог, насколько оно отвратительно. Случайные порывы ветра доносили липкое и холодное дыхание его испарений.

Вонь была такая, что его едва не стошнило.

— Забавно, правда? Вряд ли нам будет там слишком жарко, — с гордостью, словно он был хозяином этой трясины, произнес Уинфилд. — А теперь не размахивай руками и вообще не привлекай к себе внимания. За нами могут наблюдать с башни. Посмотри-ка лучше на ограду возле вон той белой скалы. Понял, о чем я говорю?

Теллон кивнул.

— Частокол там совсем трухлявый, его изъели червяки-древоточцы. Два раза в год ремонтная бригада обрабатывает его инсектицидом, чтобы не заводились черви. А перед этим прихожу я и крашу этот кусок забора обычной шпаклевкой, чтобы инсектицид не попал внутрь. Там их, наверное, миллиона два, этих червяков. Должно быть, они считают меня Богом.