Впрочем, если дойдет до кипятильника, самокритично поправился Томас, то, пожалуй, подпишет. Против кипятильника бессильны любые принципы.

Томас прислушался. Машина шла ровно, мощно. Это была явно не "Нива", а какой-то джип. Водитель и каменные мужики по бокам Томаса не обменялись ни словом, даже ни разу не выматерились. От них пахло табаком и крепким одеколоном. А вот перегаром не пахло. Это было странно. Начальник охраны Краба Лембит Сымер держал, конечно, свою команду в руках, но бандюги - они и есть бандюги. Ехать на дело и не вмазать?

По шуму, проникавшему в салон, Томас понял, что машина въехала в город. Джип остановился. Томаса провели в какой-то дом, крепко придерживая с боков, но без пинков и тычков. И это тоже было довольно странно.

После лифта и хлопанья дверей с него сняли наручники и развязали глаза.

И он увидел перед собой...

Господи всемогущий! Тяжела карающая десница Твоя! Ох тяжела! Но и милость Твоя воистину безгранична!

Он увидел перед собой не Краба. Нет, не Краба!

В обычной, необжитого вида комнате за круглым столом без скатерти сидел невысокий подтянутый человек лет сорока пяти, в темном костюме с аккуратным, без претензий на моду, галстуком, с редкими светлыми волосами, аккуратно причесанными на пробор, с блеклыми голубыми глазами. Но при всей блеклости глаза у него были жесткие, взгляд острый, властный. И вообще было в нем что-то такое, отчего у Томаса даже шевельнулось сомнение: а не рано ли он возрадовался, увидев перед собой не Краба? По его знаку охранники, доставившие Томаса, молча вышли. Он кивнул:

- Присаживайтесь. - Потом внимательно оглядел Томаса и укоризненно покачал головой: - Господин Ребане, господин Ребане! До чего же вы себя довели! Нехорошо, Томас. Очень нехорошо. Что ж, давайте знакомиться. Моя фамилия Янсен. Юрген Янсен. Я хотел бы задать вам несколько вопросов. И очень надеюсь, что вы откровенно на них ответите.

- Охотно отвечу, - пообещал Томас. - С большим удовольствием, - добавил он, чтобы показать свое расположение к человеку, который вроде бы не собирается подвешивать его за ноги и совать в зад кипятильник. - А сигареткой не угостите? А то ваши козлы вытащили меня из сортира.

- Мои сотрудники, - строго поправил Янсен.

- Да, конечно. Извините. Не козлы. Ваши сотрудники.

- И выпить, да?

- Не откажусь, - признался Томас. Янсен вновь осуждающе покачал головой:

- И таковы даже лучшие представители эстонского народа! Да, еще очень долго нам придется избавляться от пагубных последствий русской оккупации!

У Томаса было что на это сказать. В близких ему кругах этот вопрос обсуждался и был сделан вывод, что русская оккупация тут ни при чем. Взять финнов. Была у них русская оккупация? Не было. А насчет бухнуть они кому угодно дадут десять очков вперед. Но он промолчал. Ни к чему спорить с человеком, который понимающе, хоть и с осуждением, относится к слабостям других людей.

- Ладно, - кивнул Янсен. - Сам я не курю, но сейчас поищем.

В серванте он нашел пачку "Мальборо", а из кухни принес початую бутылку "Смирновской". Томас приободрился. Янсен налил в граненый стакан чуть меньше половины, немного подумал, прибавил на палец и разрешил:

- Пейте. Но больше пока не дам. Нам предстоит очень серьезный разговор.

Томас махнул "смирновку", закурил и почувствовал, что готов к любому разговору. Янсен извлек из портфеля папку-скоросшиватель и раскрыл ее. Томас успел заметить, что на обложке под крупным типографским "Дело" было написано от руки: "Томас Ребане".

Папка была довольно тощая, но в ней нашла отражение вся жизнь Томаса. Вся, до мелочей. От юношеских приводов в милицию до последнего залета в Ленинграде. Янсен цитировал наиболее выразительные документы, Томасу оставалось лишь отвечать на мелкие уточняющие вопросы. Потом пошли расспросы об отце, матери, других родственниках, которых у Томаса практически не было, а если были, то он их не знал. Янсен и про семью Томаса знал все, но расспрашивал подробно и с особенным, как показалось Томасу, интересом. Когда и эта часть беседы закончилась, он убрал папку в портфель и кивнул:

- А теперь расскажите, от кого вы так старательно прятались. Нам удалось найти вас только после вашего звонка с почты.

Томас понял: его телефон в студии был на контроле. А кто может установить такой контроль, не стоило и спрашивать.

- Рассказывайте, не стесняйтесь, - подбодрил Янсен.

Томас рассказал. Янсен слушал внимательно, но было у Томаса ощущение, что все, что он рассказывает, для его собеседника совсем не новость.

- Да, этика деловых отношений у нас оставляет желать лучшего, заключил он, когда Томас умолк. - Но с этим покончено. Отныне, друг мой, вы будете вести совсем другую жизнь. Никаких загулов, никаких богатых туристок, никаких центровых шлюх. Это вовсе не значит, что вы должны жить монахом. Напротив. У человека вашего возраста и вашего положения могут быть романы, вы можете и даже должны бывать в обществе. Но - романы, а не собачьи свадьбы. И когда я говорю "общество", это означает общество достойных людей. Разве мало у вас знакомых артистов, художников, журналистов? Вот и общайтесь с ними, а не с вашими приятелями-маргиналами.

"Он меня что - вербует?" - удивился Томас, но напрямую спросить не решился.

- И жизнь эту вы начнете буквально с завтрашнего дня, - продолжал Янсен. - Вернетесь домой, приведете себя в порядок, приведете в порядок свою студию и начнете новую жизнь.

- Я не могу вернуться домой, - напомнил Томас. - Меня там прихватят люди Краба.

- Это мы уладим. Забудьте о Крабе. А теперь можете выпить еще немного и задавать вопросы.

Этим разрешением Томас не замедлил воспользоваться. И задал главный вопрос:

- Почему я должен вести жизнь, про которую вы сказали? Я понимаю, конечно, что это очень хорошо, я всегда мечтал вести такую жизнь. Но почему - должен?

- А потому, дорогой Томас, что вы являетесь представителем одной из самых достойных фамилий Эстонии, - не без торжественности ответил Янсен. Вы являетесь внуком полковника Альфонса Ребане, национального героя Эстонии.

- Я? - почему-то заволновался Томас. - Альфонса Ребане? Я не знаю никакого Альфонса Ребане. И мать не знала, я спрашивал.